Ничья на карусели

В комнате я немного вздремнул, в шесть часов, как обычно, поужинал в ресторане, матери с сыном все не было. Вернувшись из столовой, я обнаружил, что дверь их номера вопреки обыкновению плотно закрыта. Сквозь маленькое непрозрачное дверное окошко из комнаты пробивался свет, но я не мог с уверенностью утверждать, что там все еще живут мать с сыном.

— Они что, уже уехали? — спросил я у жены.

— Даже не знаю. Я не заметила, — ответила она безо всякого интереса, сворачивая платья и укладывая их в чемодан. — Что-то случилось?

— Да нет, в общем-то. Просто немного странно, что они не появились сегодня на берегу.

— Наверное, уехали. Они ведь, кажется, здесь давно.

— Да, — ответил я.

— Все рано или поздно разъезжаются. Такая жизнь не будет длиться бесконечно.

— Это верно, — сказал я.

Она закрыла крышку чемодана и поставила его к двери. Чемодан был похож на чью-то тихо сгорбившуюся тень. Вот и наш отпуск подошел к концу.

Проснувшись, я взглянул на дорожный будильник. Зеленые люминесцентные стрелки показывали 1.20. Меня разбудило необычайно сильное сердцебиение. Словно кто-то тряс мое тело. Взглянув в область сердца, я даже в темноте увидел, как мелко трясется грудная мышца. Такое со мной было впервые. Я всегда отличался здоровым сердцем, и пульс мой гораздо реже, чем у других. Я люблю спорт и никогда не болею. Так что о приступе не могло быть и речи.

Я опустился на прикроватный коврик, скрестил ноги, выпрямил спину, глубоко вдохнул, выдохнул. Расслабил плечи, напряг область пупка — специальная растяжка для расслабления мышц. Сделав упражнение несколько раз, я почувствовал, как сердцебиение понемногу ослабевает и наконец возвращается к обычному вялому волнообразному ритму, который незаметен, если только специально не вслушиваться.

«Перекупался, наверное, — подумал я, — да еще жара, усталость, вот организм и поволновался чуть-чуть».

Я облокотился на стену, вытянул ноги, медленно подвигал руками и ногами в разные стороны. Все в порядке. Сердечный ритм полностью восстановился.

Между тем, сидя на коврике в гостиничном номере, я не мог не задуматься о том, что молодость моя прошла и я вступил в фазу физиологического отлива. Да, я все еще молод, но это уже не та ничем не омраченная молодость. Буквально несколько недель назад мне сказал об этом дантист:

— Впредь зубы будут только стираться, шататься и выпадать. Помните, все, что вы можете сделать, это лишь немного замедлить процесс. Предотвратить его вы не в силах. Только замедлить!

В белом лунном свете жена крепко спала. Я снял промокшую от пота пижаму, переоделся в свежие шорты и футболку. Затем, захватив со стола карманную бутылочку «Wild Turkey», тихо, чтобы не разбудить жену, открыл дверь и вышел на улицу.

Ночной воздух был свеж, а от земли, словно дымка, поднимался запах прелых листьев. Казалось, я стою на дне огромной пещеры. Лунный свет окрасил лепестки, листья и газон в совершенно иные, чем днем, цвета. Будто смотришь на мир через фильтр — что-то сияет ярче, чем в действительности, а что-то тонет в сером, утратившем жизненную энергию свете.

Спать не хотелось. Словно и не было сна, мое сознание стало звонким, как остывшая керамика. Я бесцельно обошел коттедж. Вокруг стояла полная тишина, никаких звуков, только шум волн. Да и их толком не слышно, если не вслушиваться. Я остановился, достал из кармана виски и отхлебнул.

Обогнув коттедж, пересек газон, в лунном свете напоминавший круглый заледенелый пруд. Прошел вдоль кустов, доходящих мне до пояса, поднялся по ступеням и вышел к открытому бару в тропическом стиле. Обычно по вечерам я выпивал здесь по две водки с тоником, но сейчас он, конечно, уже закрыт. На стилизованной под беседку стойке спущена ставня, только в саду в беспорядке стоит дюжина круглых столов. Аккуратно свернутые зонты над столами напоминают сложивших крылья гигантских ночных птиц.

Парень на инвалидной коляске одиноко смотрел на море, облокотившись на один из столов. Металлические детали коляски, напитавшись лунным светом, сверкали ледяной белизной. Издали коляска казалась совершенным металлическим механизмом, призванным служить какой-то особой ночной цели. Спицы колес, словно зубы животного с высших ступеней эволюции, зловеще поблескивали в темноте.

Я впервые видел его в одиночестве. Для меня они с матерью представляли единое целое, и видеть его одного было непривычно. Уже то, что я стал этому свидетелем, показалось мне неучтивым. На нем были его обычная оранжевая гавайка и хлопковые брюки. Он неподвижно смотрел на море.

Я заколебался, не зная, как следует поступить. Наконец решился и, как мог медленно, направился в его сторону, стараясь держаться в поле его видимости, чтобы ненароком не напугать. Когда нас разделяло два или три метра, он повернулся ко мне и кивнул, как обычно.

— Добрый вечер, — произнес я тихо, приноравливаясь к ночной тишине.

— Добрый вечер, — так же тихо ответил он.

Я придвинул кресло и сел за соседний столик. Проследил его взгляд. Повсюду вдоль берега торчали низкие зубья скал, похожих на разломленный кекс, о них бились невысокие волны. Словно нежные рюши жабо, они наскакивали белым и тут же отступали. Форма рюш причудливо менялась, но их размер оставался неизменным, словно отмеренным по линейке. Волны были монотонны и тоскливы, как маятник часов.

— Вас не было сегодня на берегу, — через стол обратился я к нему.

Он скрестил руки на груди, повернулся ко мне.

— Да, — ответил он.

Некоторое время он молчал. Дыхание тихое, как во сне.

— Сегодня я целый день отдыхал в номере, — произнес он, — мама себя неважно чувствовала. Я имею в виду не физическое самочувствие, а психологическое. Она перенервничала.

С этими словами он несколько раз потер щеку подушечкой среднего пальца правой руки. Несмотря на позднее время, на его щеках совсем не было щетины, их кожа была гладкой как фарфор.

— Но теперь все в порядке. Мама крепко спит. Ей, чтобы встать на ноги, достаточно просто вздремнуть, не то что мне. Конечно, полностью она не поправится, но в принципе придет в норму. Утром проснется здоровой.

Секунд двадцать, или тридцать, или даже минуту он сидел молча. Я уже поставил на землю задранные было под столом ноги и только выжидал удобного момента, чтобы уйти. Что-то слишком часто я выжидаю удобные моменты для ухода. Наверное, всему виной мой характер. Но прежде чем я успел раскрыть рот, он снова заговорил.

— Вам это, наверно, не интересно? — спросил он. — Говорить о болезни со здоровым человеком — настоящая дерзость.

Я ответил, что это не так, что в мире не существует полностью здоровых, без единой червоточинки, людей. В ответ он еле заметно кивнул.

— Нервные заболевания у всех проявляются по-разному. Причина одна, результатов множество. Как при землетрясении — одна и та же энергия, достигая поверхности земли, принимает самые разные формы в зависимости от места выхода. В результате может возникнуть новый остров или исчезнуть старый.

Он зевнул и извинился.

Казалось, он вот-вот заснет, и я, видя его усталое лицо, посоветовал ему поскорее вернуться в комнату и лечь спать.

— Не обращайте внимания, пожалуйста, — ответил он, — может, я и выгляжу сонным, но спать совсем не хочу. Мне достаточно четырех часов сна в сутки, к тому же засыпаю я только под утро. В эти часы я обычно сижу здесь. Не обращайте внимания.

С этими словами он взял со стола пепельницу «Чинзано» и взглянул на нее, как на нечто крайне важное.

— В случае с мамой, у нее… как бы это сказать… перестают нормально двигаться губы или глаза. Довольно странный синдром. Но не стоит относиться к этому серьезнее, чем следует. Это в принципе не опасно. Просто симптом. Поспит, и все пройдет.

Я кивнул.

— И, прошу вас, не говорите маме о том, что я вам рассказал. Она не любит, когда обсуждают ее здоровье.

— Конечно, — ответил я, — к тому же утром мы уедем. Не думаю, что нам представится случай для беседы.