Страница 19 из 36
Остановившись возле домика, Джеймс спешился и привязал гунтера у коновязи, затем протянул руку подъехавшей Домине, но та легко спрыгнула на землю, отказавшись от его помощи, и вошла в домик. Это было скромное, выстуженное ветрами жилище, в самом центре стояли грубо сколоченные лавка и стол, в углу пылилась спиртовая плитка. Но, по крайней мере, здесь было теплее, чем на морозном утреннем воздухе, а в солнечных лучах, пробивавшихся сквозь грязное оконце, уютно кружились пылинки:
— Что вы хотели мне сказать? Что мы уезжаем в Лондон через пару дней? — спросила Домине, присев на краешек лавки, подальше от опекуна.
Джеймс насупился.
— Откуда тебе это известно?
— От мистера Морли. Он сказал, что вашу пьесу скоро будут показывать по телевизору.
— Верно, — буркнул Джеймс, пиная сапогом ни в чем не повинную ножку стола. — Моя матушка, наверное, уже пожаловалась тебе, что я несколько дней подряд висел на телефоне. Теперь понадобилось мое непосредственное присутствие, к тому же для меня премьера этой пьесы очень важна.
— Конечно, — кивнула Домине.
— Дело в том, что я не хочу брать тебя с собой, — быстро продолжил он.
Девушка подняла голову.
— Что?
Мэннеринг вздохнул:
— Ты слышала, что я сказал, Домине. Я хочу, чтобы ты осталась в «Грей-Уитчиз».
— Но почему?! — с обидой выпалила она. — Вы настояли на том, чтобы я жила здесь, с вами, несмотря на то что дедушка Генри даже не упомянул мое имя в завещании. А теперь вы говорите, что возвращаетесь в Лондон и не берете меня с собой! Вы с самого начала собирались так со мной поступить — привезти сюда и бросить?
Джеймс закусил губу.
— Я не бросаю тебя, Домине! — нетерпеливо воскликнул он. — Разве ты не понимаешь, что нам нельзя жить в одной квартире в городе?!
— Почему нельзя? — угрюмо спросила она.
— Только не прикидывайся бестолковой! Неужели я должен объяснять тебе такие вещи? Боже, да люди сразу начнут болтать, что я с тобой сплю!
Домине вздрогнула и залилась краской.
— Не бойтесь, никто вас не заподозрит, ведь вы считаете меня ребенком! — с болезненным усилием выдохнула она.
— Проклятие! Всего лишь несколько минут назад я признал, что ты привлекательная девушка…
— Как мило! — Глаза Домине блестели от подступавших слез. — Вы настоящий джентльмен!
— А как еще мне тебя называть? — Джеймс не на шутку разозлился. — Клевая чувиха? Извини, но я не привык к современному молодежному жаргону!
— И я тоже! — свирепо выкрикнула она. — Если вы не забыли, единственному человеку, с которым я общалась за стенами монастыря, было за семьдесят. — Она сжала кулаки. — И в отличие от вас он держался со мной на равных!
— Еще бы! — ехидно заметил Джеймс. — В таком возрасте все старики впадают в детство, и Генри — не исключение!
Домине скривилась от боли, которую он так безжалостно причинил.
— Да вы просто завидуете ему! — выкрикнула она. — Потому, что он был достаточно порядочным, чтобы взять на себя заботу о сироте!
Джеймс сокрушенно покачал головой.
— Это не так, Домине, — устало проговорил он. — Почему ты не хочешь меня понять? Послушай, мне жаль, но я действительно не могу взять тебя с собой в Лондон. Ничего не поделаешь.
— Совсем ничего? — тихо и обреченно спросила она, забыв о своем гневе.
Джеймс обошел стол, сел рядом с девушкой и, положив руки ей на плечи, заглянул в глаза:
— Послушай, Домине, я не хочу причинять тебе боль. Проклятие, я знаю, каково это — чувствовать себя покинутым и одиноким! Не бойся, я уезжаю не навсегда. — Он нежно встряхнул ее. — Не успеешь ты заметить мое отсутствие, как я вернусь!
— А вы привезете мне симпатичного плюшевого мишку, чтобы я могла брать его с собой в постель? — съязвила Домине, пряча слезы за злой усмешкой.
Пальцы Мэннеринга сжались на ее плечах.
— Обойдешься без мишки, а вот хорошая порка тебе бы не помешала! — прошипел он.
— И кто же это сделает? — продолжала ехидничать Домине, не в силах остановиться. — Вы? Собственноручно?
— Не надейся, рука не дрогнет, — с холодной яростью произнес Мэннеринг. — И не вздумай удрать в мое отсутствие. Если ты сделаешь это, я найду тебя, из-под земли достану, и тогда…
Домине вырвалась из его сильных пальцев и отвернулась, теребя косу.
— Уезжайте, куда хотите, я и не думала вас удерживать, — тихо сказала она, ненавидя себя за то, что готова была расплакаться.
Она посмотрела сквозь замызганное оконце домика на безмятежную и равнодушную к людским страстям пустошь и подумала, что свист ветра на диком, безжизненном просторе созвучен отчаянию, которое затопило ее душу. Она рождена в одиночестве бродить по торфяникам, любить холмы и ледяное море, но все же мысль о том, что Джеймс возвращается в Лондон и оставляет ее здесь, заставляла ее страдать. Вдобавок до Рождества оставалось пять недель, и он мог не вернуться к этому времени. Плечи Домине безвольно поникли. Даже если он успеет уладить все дела в Лондоне, едва ли ему захочется провести рождественскую неделю в этой глуши. Он богат, сравнительно молод, привлекателен для женщин, и у него было достаточно времени и возможностей, чтобы отшлифовать свой утонченный вкус. Ей больше не представится шанс провести вдвоем с ним хоть несколько дней: минует Рождество, а там недалеко и до ее восемнадцатилетия, полгода пролетят в один миг. Эта мысль придала ей храбрости. Не глядя на него, она произнесла:
— Если вы не возьмете меня с собой, я сама приеду в Лондон, и вы не сможете мне помешать!
Джеймс выругался сквозь зубы.
— Повторяю: ты останешься здесь, Домине, — с трудом сдерживаясь, прошипел он. — Проклятие, какая-то девчонка ставит мне ультиматум!
Домине взглянула ему в глаза.
— Вы поступили со мной не лучше и тоже не оставили выбора! — гневно возразила она. — Вы лишили меня всего, к чему я привыкла и что когда-либо знала, швырнули в новую жизнь, открыв для меня ящик Пандоры. Что ж, посмотрим, сможете ли вы теперь меня контролировать! — И больше не проронив ни слова, она отворила дверь и выскочила на холодный утренний воздух.
Подбежав к кобыле, Домине схватила поводья и запрыгнула в седло, краем глаза заметив, что Мэннеринг появился на пороге домика. Смерив его презрительным взглядом, она ударила каблуками по бокам лошади и пустила ее рысью по вересковому ковру. Но размеренная скачка не принесла облегчения, мрачные мысли продолжали терзать рассудок девушки, и она пригнулась к шее Роузи, подгоняя ее каблуками и уговорами. Домине ничего не чувствовала в этот момент, кроме всепоглощающего желания убежать от охватившего ее отчаяния.
Ветер трепал ее свитер, взбивал челку, забавлялся с косой, пробегал леденящими пальцами по спине. Но было приятное возбуждение в борьбе с его мощью, триумфальное чувство свободы, от которого звенело в ушах, когда она врезалась в упругий поток. Пар из ноздрей кобылы смешивался на холодном воздухе с дыханием Домине, и та ослабила поводья, предоставив лошади самой выбирать путь.
Опомнилась девушка слишком поздно — неровные скачки Роузи и жесткость земли под ее копытами предупредили о том, что они мчатся по неизвестному Домине участку пустоши, который мог быть опасно изрыт кроличьими норами или того хуже — не ровен час, кобыла и незадачливая наездница могли угодить в вентиляционное отверстие, оставшееся от подземных выработок минувших лет.
Роузи споткнулась и, стараясь удержаться на ногах, сделала несколько скачков боком, взбивая копытами землю, а потом снова припустила в галоп. Домине хотела удержать ее, резко натянув поводья, но кобыла уже почуяла свободу и не собиралась подчиняться. Вместо этого она ринулась вперед. Домине одной рукой вцепилась ей в гриву, другой сгребла поводья и думала только о том, чтобы не вылететь из седла. Наконец у Роузи проснулась совесть — кобыла остановилась, в нервном возбуждении переступая с ноги на ногу; от ее шерсти валил пар. Домине вспотела от напряжения, и ее охватила дрожь при мысли о том, что она только что непреднамеренно подвергла опасности жизнь лошади — ведь та могла сломать ногу, попав копытом в кроличью нору. Сползая с ее спины, Домине нежно потрепала кобылу по шее, тяжело дыша и пытаясь разогнать панику. В этот самый момент она услышала конский топот и обернулась — прямо на нее летел вороной гунтер. Осадив жеребца, Джеймс Мэннеринг наклонился в седле, схватил Домине за шиворот и взбешенно встряхнул.