Страница 1 из 37
Энн Мэтер
Кто приручит тигра
Глава 1
Международный аэропорт в Галеао был похож на все другие: прохладный, деловой, но безликий. Сидя в баре аэропорта со вторым стаканом кока-колы, Доминик думала, что могла бы считать, что находится где угодно, если бы не преобладание португальского выговора и смуглая кожа мужчин вокруг — и, казалось, все они находили серебристый отблеск ее волос и скандинавскую синеву глаз весьма примечательными.
Вздохнув, она снова взглянула на часы, не зная, сколько еще ей придется ждать. Известие, которое она получила сразу же по приезде, было отнюдь не ясно выражено. В записке просто говорилось, что Джон вынужден задержаться и просит ее ждать в аэропорту, если он не сможет встретить ее, как они условились.
Она зажгла сигарету, подарила чуть заметную улыбку юнцу, который жадно разглядывал ее последние полчаса, и глубоко затянулась. Трудно было не испытывать нетерпения, хотя она и знала, что Бела-Виста находится на некотором расстоянии от Рио-де-Жанейро, в глубине континента. В конце концов, Джон уже больше недели знал дату и время ее приезда, разве он не мог остаться в Рио на ночь, чтобы не заставлять ее ждать в аэропорту неопределенно долго?
Приехав, она успела воспользоваться всеми услугами, которые только мог предложить аэропорт. Она посетила женский туалет и приняла душ, переодевшись в прохладное безрукавное платье, гораздо более подходящее для жары, стоявшей за стенами здания с кондиционерами, чем мохеровый костюм, который был на ней, когда она вылетала из Лондона тридцать шесть часов назад. Она заново уложила волосы, сделав, не торопясь, довольно сложный узел, который предпочитал Джон, освежила макияж, припудрив гладкую, светлую кожу лица, подчеркнув линию щек и загнутые длинные ресницы. Но Джон не появлялся, и теперь она жалела, что потратила на это время. Она поискала в магазинчиках аэропорта подлинную бразильскую резьбу по дереву, поела — скромно, по-европейски — в ресторане аэропорта и наконец, нашла убежище в баре, надеясь, что ее пребывание в нем окажется недолгим.
В начале дня, когда гигантский «Боинг» кружил над Галеао, заходя на посадку, она была во власти волнения. Можно было восторгаться столькими удивительными видами: мягкими склонами горы Сахарная Голова, пиком Корковадо с его огромной статуей Христа, стоящего раскинув руки, как бы охватывая весь изгиб залива Гуанабара. За этими двумя горами вздымались зубчатые вершины, столь внушительные, что она чуть не пропустила пляж Копакабана со стоящими вдоль него отелями-небоскребами, представляющими столь резкий контраст фавеллам, этим трущобам, прилипшим к склонам вокруг Рио. Она ощутила эту атмосферу и невольно поняла, что долгие недели ожидания были не напрасными. Казалось невероятным, что скоро она снова увидит Джона, почувствует, как его руки обнимают ее, ощутит ту окружающую его надежность, которая с самого начала привлекла ее к нему. Уныние, которое поначалу охватило ее, когда он первый раз сказал ей, что будет работать в Бразилии, сменилось чувством благодарности: с ним она немного повидает мир. Но шесть месяцев назад, когда он уезжал из Англии, она все еще приходила в себя после смерти горячо любимого отца и, может быть, поэтому не могла с уверенностью смотреть в будущее.
Мать ее умерла много лет назад, когда Доминик была еще младенцем и отец был главной ее опорой. То, что он погиб, спеша к пациенту, казалось еще больнее, особенно потому, что этот пациент был одним из «завсегдатаев» — человек, убежденный, что может подхватить любую болезнь, какая только существует. Но доктор Мэллори никогда не оставлял вызовы без внимания, а в густом тумане, опустившемся на Лондон в тот вечер, было так легко столкнуться с другим автомобилем… Многие недели Доминик не могла опомниться, не могла поверить, что отца больше нет и она осталась одна на свете. У нее были дальние родственники: дядя и тетя и несколько кузенов на севере Англии, но Доминик не хотела делить свое горе с незнакомыми людьми, которые могли самое большее только посочувствовать ей.
Именно в эти горькие недели она впервые встретилась с Джоном Хардингом. Джон был сыном Адама Хардинга, адвоката и близкого друга ее отца, и Он тогда только вернулся с Ближнего Востока, где работал в лаборатории нефтяной компании. Это был приятный, привлекательный молодой человек лет двадцати восьми, и Доминик понравились его теплые, мягкие манеры.
Зная о недавней потере, Джон осторожно высвободил Доминик из раковины, в которую она спряталась, и попытался показать ей, что жизнь продолжается и идет, как шла прежде. Сначала Доминик встречалась с ним неохотно: ей не хотелось, чтобы кто-то видел, какая болезненная апатия охватила ее. Но постепенно рядом с Джоном она начала снова улыбаться, снова жить.
Самым тяжелым было найти новую работу. Она всегда была регистратором у отца, и конечно же хотя его практика должна была перейти к другому врачу, ей невыносима была даже мысль о том, чтобы остаться работать на прежнем месте. Именно Джон нашел ей новую работу. У него был коллега, зубной врач, который как раз искал привлекательную молодую женщину, которая вела бы записи, немного печатала и впускала бы пациентов. Доминик с радостью приняла это предложение, а когда дом, в котором они с отцом провели столько счастливых лет, был продан, она позволила Джону найти ей квартиру.
Адам Хардинг поощрял их дружбу, и Доминик догадывалась, что и он, и его жена надеются, что дружба эта перерастет в нечто более тесное. Доминик, всегда считавшая себя самостоятельной, увидела, как приятно бывает, когда кто-то принимает за нее решения, и когда Джон получил место в лаборатории в Лондоне, она была рада тому, что жизнь продолжает течь гладко.
Однако спустя несколько месяцев Джону предложили новую работу — в Бразилии.
Доминик пришла в ужас. Почему-то она вообразила, что теперь Джон всегда будет работать в Англии, и считала само собой разумеющимся, что рано или поздно они поженятся. Родителям Джона хотелось этого не меньше, чем ему самому, и, возможно, при иных обстоятельствах, если бы Доминик так недавно не потеряла отца, они были бы уже женаты. Но требовалось немедленно принять решение относительно места в Бразилии, и, хотя Джону очень хотелось, чтобы она поехала с ним в качестве его жены, Доминик колебалась, чувствуя себя все еще слишком неуверенно, чтобы импульсивно решиться на что-либо. Поэтому они заключили помолвку, и было решено, что, как только Джон устроится и найдет жилье, подходящее для того, чтобы разместить в нем жену, Доминик к нему приедет и они поженятся в Бразилии. Естественно, родители Джона были немного разочарованы, что не смогут присутствовать на свадьбе, но они вошли в положение Доминик.
В недели, которые последовали за отъездом Джона, Доминик не раз сожалела о том, что не сделала решительного шага и не поехала с ним, но постепенно она приспособилась к новым обстоятельствам и снова начала радоваться жизни. Она подружилась с двумя девушками, жившими в соседней квартире, и время от времени отправлялась куда-нибудь вместе с ними: в кино или театр, а иногда даже на вечеринки. Каждую неделю она бывала у Хардингов и большинство выходных тоже проводила с ними или в их загородном коттедже в Уильтшире, или навещая вместе с ними в Сассексе их замужнюю дочь с тремя детьми. Доминик обожала детей и испытывала глубочайшую благодарность к Хардингам, которые старались заполнить ее дни, так что ее жизнь с отцом стала не болезненным воспоминанием, а приятным чувством ностальгии. С их помощью она избавилась от безнадежности, охватившей ее после его смерти.
Джон писал очень жизнерадостно. Его письма были длинными и подробными, и Доминик зримо представляла себе его жизнь в Южной Америке. Она узнала о контрастах страны, где ей вскоре предстояло поселиться: ужасающей нужде и безмерном богатстве ее жителей, крайностях ее климата и самое драматичное — о ее дикой красоте, бросающейся в глаза и пленяющей все чувства. Доминик уже казалось, что она знает Бразилию, а особенно Бела-Виста, район, где жил и работал Джон. В городке жили люди всех национальностей, включая североамериканцев, немцев, британцев и самих бразильцев. Нефтяная компания принадлежала корпорации «Сантос», на которую в настоящее время и работал Джон. Судя по его письмам, дело это было весьма крупным.