Страница 6 из 63
Отца можно много в чем упрекнуть, но тут он был мастером. Ночь за ночью я дивился его умению увлечь слушателей. Его рассказы звучали так красочно и правдоподобно, что впоследствии слушатель мог бы поклясться, что сам был всему свидетелем. Я долго боролся со сном, пытался запомнить каждое слово, надеясь потом пересказать ту же самую историю своим друзьям так, чтобы они все поняли.
Как и отец, Эйб был прирожденным оратором и на протяжении жизни непрестанно развивал свой дар. Он умел общаться с людьми и знал, как выразить сложную мысль через простые, но красочные сравнения. Позднее этот талант очень помог ему в политической карьере.
От путников ждали новостей из окружающего мира. Некоторые попросту пересказывали истории из газет Луисвилля и Нэшвилля или повторяли сплетни, услышанные по дороге от других путешественников. «Порой за одну неделю мы раза три выслушивали один и тот же рассказ о пьянчуге, который свалился в канаву». Но иногда появлялся гость, говоривший совсем о другом. Эйб вспоминает, как одним декабрьским вечером, когда он дрожал от холода под одеялом, француз-иммигрант описывал безумие, охватившее Париж в 1780-е годы:
«Люди стали звать город la ville des morts, — говорил он, — городом мертвых».
Каждую ночь раздавались крики, каждое утро на улицах находили побелевшие трупы с широко распахнутыми глазами, в сточных канавах, где вода окрашивалась красным, обнаруживали раздутые тела. По всему городу встречались останки мужчин, женщин и детей. Невинных жертв ничто не объединяло, разве что бедность, но все во Франции знали, кто их убийцы.
« Les vampires! — воскликнул он. — Мы видели их собственными глазами».
Он объяснил, что вампиры долгие века оставались «тихим проклятием» Парижа. Но теперь, когда на улицах властвовал голод и болезни, когда нищие ютились в трущобах, для вампиров наступило настоящее раздолье. Они все чаще утоляли свою жажду. «Вампиры пожирали голодающую бедноту, а Людовик вместе со своими aristocrates pompeux [5]сидел сложа руки, пока наконец подданные не покончили с королем».
Разумеется, историю француза, как и все рассказы о вампирах, приняли за побасенку, которой можно путать детей. Но Эйба она совершенно поразила. Мальчик часами сочинял сказки про «крылатых бессмертных с белыми клыками, обагренными кровью». Вампиры «поджидали в темноте следующую жертву». Свои выдумки он опробовал на сестре, которая «пугалась легче полевки, но тем не менее сочла рассказы увлекательными».
Однако если Томасу случалось застать Эйба за «вампирскими фантазиями», он неизменно бранил сына. Мол, не место «детским выдумкам» в светских беседах.
III
В 1816 году новый земельный спор положил конец жизни Линкольнов на ферме Ноб-Крик. Право собственности на землю фронтира оставалось довольно расплывчатым понятием. Порой на один и тот же участок предъявляли документы несколько разных людей, а записи в книгах загадочным образом появлялись или исчезали (в зависимости от того, за что именно давалась взятка). Томас Линкольн не стал ввязываться в дорогостоящий судебный процесс и снялся с места со всей семьей (уже второй раз за семь лет жизни Эйба). На этот раз Линкольны отправились на запад: через реку Огайо, в Индиану. Там, по-видимому ничему не научившись на своих ошибках, Томас попросту занял надел в сто шестьдесят акров в лесистом поселении под названием Литл-Пиджин-Крик, неподалеку от нынешнего Джентривилля. Семья оставила Кентукки по практическим и моральным соображениям: после войны 1812 года, когда индейцам пришлось уйти с этой территории, после них осталось много дешевой земли; к тому же Томас был аболиционистом, а Индиана считалась свободным штатом.
По сравнению с Синкинг-Спрингз и Ноб-Крик новая вотчина Линкольнов представляла собой по-настоящему дикое место, окруженное «нетронутыми дебрями», где водились медведи и рыси. Звери совершенно не боялись людей. Первые месяцы семья провела в наспех построенном сарайчике, куда едва помещались четыре человека. С одной стороны стена отсутствовала, и единственная комнатка была открыта всем ветрам. В ту зиму они, должно быть, невыносимо страдали от холода.
Литл-Пиджин-Крик был далек от цивилизации, но не пустынен. В миле от дома Линкольнов проживало еще восемь или девять семей — большинство из них тоже выходцы из Кентукки.
Неподалеку можно было найти с десяток моих ровесников. Мы выступали единым фронтом и устраивали такие проказы, что в южной части Индианы до сих пор вспоминают о них.
Но растущая община не только служила местом детских игр. Как это часто бывало на фронтире, семьи объединили свои усилия, чтобы повысить шансы на выживание. Поселенцы вместе сажали и убирали урожай, обменивались товарами и услугами, а в дни болезни или несчастья спешили на помощь соседям. Томас слыл лучшим плотником во всей округе, так что работы ему хватало. Чуть ли не первым делом он выстроил маленькую однокомнатную школу, которую Эйб в последующие годы изредка посещал. Во время первой президентской кампании Линкольн напишет краткую автобиографию, в которой признается, что в общей сложности у него «едва ли наберется год, проведенный в школе». Несмотря на это, по меньшей мере один из его учителей того времени, Эйзел Уотерс Дорси, скажет, что Авраам Линкольн был «необычным ребенком».
После памятной встречи с индейкой Эйб объявил, что больше не станет охотиться на дичь. В наказание Томас заставил его колоть дрова, надеясь, что от тяжелого труда сын передумает. Хоть мальчик не мог поднять топор выше пояса, он час за часом неловко колол поленья и складывал их.
Я уже не чувствовал, где заканчивается топор и начинается моя рука. Наконец рукоять выскользнула у меня из пальцев, а руки бессильно повисли. Если отец заставал меня за отдыхом, он принимался страшно сквернословить, хватал топор и за минуту рубил с дюжину дров, чтобы я устыдился своей слабости. Я не сдавался и с каждым днем становился все сильнее.
Вскоре за минуту Эйб мог нарубить больше поленьев, чем его отец.
С тех первых месяцев, проведенных в односкатной хижине, минуло два года. Теперь семья жила в небольшом крепком домике с каменным очагом, крышей, покрытой дранкой, и деревянным полом, который оставался теплым и сухим даже зимой. Как и раньше, Томас зарабатывал ровно столько, сколько требовалось, чтобы его дети были сыты и одеты. Из Кентукки приехали двоюродные дедушка и бабушка Нэнси — Том и Элизабет Спэрроу. Они жили в одной из пристроек и помогали семье на ферме. Дела шли в гору. «С тех пор затишье неизменно меня настораживало, — напишет Эйб в 1852 году. — За ним всегда, всегда следует большое несчастье».
Как-то в сентябре 1818 года Эйб неожиданно проснулся среди ночи. Мальчик сел в постели и заслонил лицо руками. Ему показалось, будто кто-то встал над ним и собирается обрушить ему на голову дубинку. Ничего не происходило. Убедившись, что опасность ему привиделась, Эйб опустил руки, отдышался и поглядел по сторонам. Все вокруг спали. Судя по углям в очаге, было два или три часа ночи.
Ребенок в одной ночной рубашке вышел во двор, не обращая внимания на осенний холод. Он направился к туалету, едва различимому в ночной мгле, сонно прикрыл за собой дверь и присел. Когда глаза привыкли к темноте, Эйб обнаружил, что между досками пробивается лунный свет, достаточно яркий, чтобы при нем можно было читать. Но книги у мальчика не было, поэтому он подставил ладони под лунные лучи и принялся изучать узоры, которые свет выписывал у него на пальцах.
Снаружи кто-то разговаривал.
Эйб задержал дыхание. Двое подошли чуть ближе, затем остановились: шаги смолкли. Они же прямо перед домом.Один из собеседников говорил зло и шепотом. Мальчик не мог разобрать слова, но понял, что этот человек не из Литл-Пиджин-Крик. «У него был высокий голос и британский акцент». Незнакомец некоторое время что-то с напором втолковывал собеседнику, потом замолчал. Он ждал ответа. И дождался. На этот раз Эйб услышал знакомый голос. Голос Томаса Линкольна.
5
Напыщенные аристократы (фр.).