Страница 31 из 63
В воскресенье, 30 августа, Энн Рутледж похоронили на Старом конкордском кладбище. Эйб молча смотрел, как гроб опускают в могилу. Он сам сделал этот гроб, а на крышке написал одну-единственную строчку: «Пусть в одиночестве, но все ж не в пустоте».
Генри стоял рядом с моим домом и ждал, пока я возвращусь с похорон. Еще не наступил даже полдень, и он держал над головой зонтик, чтобы защититься от солнца, а его глаза скрывались за темными очками. Генри пригласил меня следовать за ним. Мы в полном молчании прошли с полмили и остановились на небольшой вырубке в лесу. Я увидел бледного мужчину со светлыми волосами: он был раздет, привязан к столбу за руки и за ноги, во рту у него торчал кляп. У ног пленника были сложены дрова и хворост, а неподалеку на земле стоял большой кувшин.
«Авраам, — заговорил Генри, — позволь представить мистера Джона Макнамара».
Завидев нас, пленник забился. Его кожа уже покрылась волдырями и язвами.
«Совсем новенький, — объяснил мой друг. — Чувствителен к свету».
Генри вложил мне в руку факел, поджег его, и я ощутил жар пламени. Я старался не встречаться взглядом с Макнамаром.
«Полагаю, к огню он еще более чувствителен», — продолжал Генри.
Я не знал, что сказать, просто поднял голову и подошел к пленнику. Он дергался, пытаясь высвободиться. Я мог только его пожалеть. Он боялся и был совершенно беспомощен.
Безумие.
И все же мне хотелось посмотреть, как он сгорит. Я бросил факел на охапку дров. Макнамар напрасно сражался с путами. Пламя вспыхнуло, языки сразу же достали ему до пояса, и мне пришлось отступить на шаг. Его ноги уже чернели и обугливались. Жар был так силен, что светлые волосы Макнамара взлетали вверх, будто в лицо ему дул ураганный ветер. Генри стоял совсем рядом с огнем, даже ближе, чем осмеливался подойти я сам. Он лил воду из кувшина на спину, грудь и голову пленника, чтобы тот не умер, пока его ноги сгорают до костей. Генри длил его агонию. Я ощутил, что у меня по щекам текут слезы.
Я мертв.
Пытка продолжалась десять, а может, пятнадцать минут, пока — по моему настоянию — ему наконец не позволили умереть. Генри залил костер и подождал, пока обугленный труп остынет.
Вампир мягко положил руку Эйбу на плечо. Тот сбросил его ладонь.
— Генри, почему ты убиваешь своих собратьев? Скажи правду. Я ее заслужил.
— Я никогда не лгал тебе.
— Так не лги и сейчас. Давай с этим покончим. Зачем тебе убивать своих? И почему…
— Почему я отправляю тебя это делать, да-да. Боже, я забываю порой, как ты молод.
Генри провел рукой по лицу. Он надеялся избежать этой беседы.
— По какой причине я убиваю своих собратьев? Я уже говорил тебе: одно дело — пить кровь старых, больных и бесчестных людей. Совсем другое — воровать спящих детей из постели; заковывать мужчин и женщин в цепи, чтобы гнать их на смерть. Ты видел все это собственными глазами.
— Но почему их убиваю я? Почему ты сам этим не займешься?
Генри замолчал. Он собирался с мыслями.
— Когда я скакал из Сент-Луиса, — заговорил он наконец, — я знал, что к моему прибытию ты все еще будешь жив. Я верил в это всем сердцем — потому что у тебя есть предназначение.
Эйб поднял глаза и встретился взглядом с вампиром.
— Авраам, у большинства людей нет никакой цели, кроме самого существования. Они тихо проходят сквозь жизнь, их роль на сцене истории столь незначительна, что зритель их даже не заметит. Но ты… Ты рожден бороться с тиранией. В этом твое призвание, Авраам. Ты должен освободить людей от ига вампиров. Призвание вступило в силу с того самого момента, как ты вышел из материнского чрева. Я увидел это в тебе еще в ту ночь, когда мы впервые встретились. Твоя цель сияет ярче солнца. Неужели ты думаешь, что наша встреча случайна? Неужели полагаешь, что первый вампир, которого я решил убить за последние сто лет, привел меня к тебе лишь по стечению обстоятельств?
Авраам, я умею разглядеть предназначение. В этом мой дар. Я вижу цель человека так же отчетливо, как тебя сейчас. Твое предназначение — бороться с тиранией…
А мое — убедиться, что ты победишь.
Глава 7
Роковой январь
Я принял решение больше никогда не думать о женитьбе, и вот по какой причине: я никогда не смогу удовлетвориться обществом девушки, которой достанет глупости за меня выйти.
I
Эйб находился на втором этаже плантаторского дома. В своих путешествиях вниз по Миссисипи он повидал немало таких жилищ, возведенных руками рабов, — несоразмерно больших строений, с четырьмя колоннами. Но внутри ему раньше бывать не доводилось. До сегодняшней ночи.
Я обнимал Джека. В длинной ране поперек живота виднелись его внутренности. Я видел, как он побледнел. Видел в его глазах страх. А потом — пустоту. Мой храбрый, сильный друг. Самый крепкий парень в Клэрис-Гроув. Он мертв. Но у меня не было времени оплакивать его, потому что я и сам был на волосок от гибели.
Они выполняли простое поручение. Генри прислал еще одно имя. Но здесь все обернулось иначе. Не так, как обычно. Эйб стоял на коленях. Он уверился, что угодил прямо в вампирское логово.
Мне было неизвестно, сколько их здесь. Я опустил тело Джека на пол и, сжимая в руке топор, вошел в длинный коридор на втором этаже. Мой плащ хранил отметины тех же зубов, что лишили жизни моего друга. По обеим сторонам коридора тянулись открытые двери. Я шел, и в каждой новой комнате моим глазам представала картина ужаснее предыдущей. Я увидел трупы троих детей с перерезанным горлом, подвешенные за щиколотки. Внизу были подставлены кадки, чтобы собирать кровь. В другой комнате в кресле-качалке застыл иссушенный труп женщины с широко раскрытыми глазами. Ее исхудавшая рука покоилась на голове ребенка, который сидел у нее на коленях. Малыш переменился не так сильно, как его мать. Дальше по коридору… останки женщины в постели. Дальше… припавший к полу вампир с колом в сердце. Все время вокруг скрипели половицы. Сверху и снизу. Я крался к большой лестнице в противоположном конце коридора. Достигнув цели, я оглянулся назад. Неожиданно передо мной возник вампир. Он стоял против света, и я не мог разглядеть лица. Вампир вырвал топор у меня из рук и отшвырнул его в сторону. Затем ухватил меня за воротник и оторвал от пола. Я наконец узнал его черты. Это был Генри.
— Твое предназначение — освободить людей от тирании, Авраам, — проговорил он. — Для этого ты должен умереть.
Он швырнул меня на перила. Я падал прямо на мраморный пол. Падал и падал. Бесконечно.
Таков был последний кошмар, приснившийся Эйбу в Нью-Салеме.
Много месяцев ушло на то, чтобы справиться с глубокой депрессией, в которую Линкольн погрузился после гибели Энн. Ненависть к вампирам вспыхнула с новой силой, но Эйб не чувствовал в себе страсти и энергии, необходимых для охоты на них. Теперь, если из Сент-Луиса случалось прийти письму, оно порой валялось запечатанным еще много дней (и даже если Эйб его вскрывал, могло пройти несколько недель, прежде чем он брался за дело). Порой, если путь предстоял неблизкий, он посылал вместо себя Джека Армстронга. Уныние Эйба наглядно демонстрирует запись от 18 ноября 1836 г.
Я слишком много отдал. Отныне я буду охотиться только тогда, когда это не помешает остальным моим занятиям, и только затем, чтобы почтить память покойной матери… чтобы почтить память Энн. Мне нет дела до ничего не подозревающего прохожего на темной улице. Нет дела до негра, которого продают с аукциона, или до ребенка, которого крадут из собственной постели. Я защищал их, но это не принесло мне пользы. Напротив, я сделался только беднее, ведь расплачиваться за все, необходимое для выполнения поручений, мне приходится из собственного кармана. За дни и недели, потраченные на охоту, я не получаю ни цента. Если Генри прав и я действительно призван освободить людей от тирании, сначала я должен освободиться сам. Здесь [в Нью-Салеме] меня больше ничто не держит. Магазин прогорел, боюсь, деревне тоже недолго осталось. Я возьму судьбу в свои руки.