Исцеляющая любовь

Лора кивнула и последовала за отцом в его убежище. Порядок в кабинете поразил ее. Книги и журналы, прежде валявшиеся где попало, были аккуратно расставлены по полкам. Заметив удивление дочери, Луис объяснил:

— Эстел научила меня, как составить каталог книг и журналов. Тогда их будет намного легче паковать. Ты что будешь? Коку, имбирный эль или содовую?

— Мне все равно, — безразлично ответила она. Луис откупорил бутылку «Канада драй», налил стакан и протянул дочери.

— Присядь. Что ты как чужая?

— Я и чувствую себя чужой, — с горечью сказала Лора. — Что за чертовщина происходит у нас в доме?

Луис сел за стол, отодвинул кресло подальше и закурил сигару.

— Ты почти все слышала за ужином. Я еду на Кубу…

— Надолго?

— Я еду на Кубу, чтобы там жить. То есть навсегда, — уточнил отец. — Ты ведь знаешь, больше всего я мечтаю вернуться в свободную Испанию. Но кто знает, доживу ли я до того часа, когда Франко окочурится? Я восхищаюсь Фиделем, а Че Гевара — настоящий интеллектуал, все идеи у него правильные. Кроме того, в наше время в Америке врачу приходится больше времени тратить на бумажную волокиту со страховкой, чем на пациентов. На Кубе медицина свободная, и я смогу лечить всякого, кто будет во мне нуждаться.

Он замолчал, и Лора спросила:

— И ты оставишь маму в этом… монастыре?

Он воздел руки в жесте бессилия и ответил:

— Лаурита, она сама так решила.

Отец подался вперед и оперся всем телом на стол.

— Когда-то давно мы с твоей мамой были мужем и женой, — начал он. — Мужем и женой во всех смыслах. У нас были общие идеалы, общая вера, общие представления о том, как нам следует растить детей. Ты вообразить себе не можешь, через какой ад мы прошли на заре нашей совместной жизни. Она едва оправилась от пулевых ранений, когда появилась на свет ты и одарила нас радостью. Это было для нас как компенсация за то, что нам пришлось оставить страну, которую мы так любили. Потом это случилось с Исабель…

Он помолчал и тяжко вздохнул.

— Это оказалось ударом, сломившим твою мать. Буквально поставившим ее на колени. Это не метафора, можешь мне поверить. Она вечно пропадала в церкви — молилась. Мы совсем перестали разговаривать — я имею в виду, разговаривать о вещах серьезных. Между нами не было ненависти или раздора, зато у нас было кое-что похуже — стена молчания. Брак, в котором прежде было все, вдруг оказался пустышкой… И мы стали жить как чужие. Она говорила только с Богом. Меня она фактически предоставила самому себе. Я начал пить, и много. Да-да, я знаю, ты это тоже видела. Но, дочка, у меня больше не осталось во что верить…

Лора была обижена. «А разве я не могла бы послужить утешением вам обоим?»

— А потом появился Фидель. Я увидел в нем свой последний шанс прожить свою жизнь как verdadero hombre [27]. Приносить пользу людям. Можешь ты это понять?

Она только кивнула.

— Когда я получил положительный ответ из Министерства здравоохранения Кубы, я все свои бутылки отнес в гараж и с тех пор не брал в рот даже хереса. У меня снова появилась цель…

Лора сидела, глядя в никуда, и пыталась осмыслить все, что услышала за сегодняшний вечер.

— Так вы… расстаетесь?

— Мне очень жаль, querida. Это итог многих лет. Но я почему-то считал, что ты и сама видишь, к чему все идет.

— А как ты планировал поставить меня в известность? Черкнуть открыточку из Гаваны?

В ее голосе слышалось не только возмущение, но и обида.

— Все окончательно решилось только на днях, — стал оправдываться Луис. — А кроме того, единственное, в чем мы с твоей мамой согласны, так это в том, что ты у нас достаточно сильная и способна сама о себе позаботиться. Ты всегда была сильной.

Лора не знала, как реагировать. Интересно, когда отец предавался своим мечтаниям и строил грандиозные планы, подумал ли он хоть раз о том, когда и как они снова увидятся? Если увидятся вообще.

Она не знала, кричать ли ей от злости или покориться, но неожиданно для себя самой она всхлипнула. Луис мигом подскочил и обнял ее за плечи.

— Лаурита, пожалуйста, прости меня! Я знаю, я виноват. Понимаешь, я боялся тебе сказать.

— Зачем вы это делаете? — сквозь слезы спросила она. — С чего вы оба взяли, что, раз я выросла, мне не нужны родители?

— Querida— успокаивал он шепотом, — ты скоро выйдешь замуж. Ты сама станешь мамой. И будешь со всем своим семейством навещать папасито на пляжах Верадеро.

Лора встала и крикнула:

— А с чего ты так уверен, что я вообще выйду замуж?

— Но твой Палмер такой чудесный человек…

— Вот и выходи за него сам! — крикнула она. — Доктор Кастельяно, я больше чем уверена, будь я тебе сыном,ты не стал бы так поступать!

— Это несправедливо, — отбивался отец.

— Ты прав, черт тебя побери! Это несправедливо! Черт с тобой, читай своего Маркса с Энгельсом, а я пошла спать. Завтра первым же поездом я уеду, так что завтракайте без меня. И скажи моей матери, пусть не ждет от меня писем.

Лора направилась к двери, но в последний момент обернулась и сказала:

— Можете сделать мне одолжение и отправить мои шмотки в Вандербилт-холл.

И вышла, хлопнув дверью.

Луис Кастельяно стоял как громом пораженный. Неужели он потерял обеих дочерей?

Когда Лора наконец дотащилась до общежития, там было холодно и пусто, как в гробнице. Ей навстречу вышел один-единственный человек, чудак, оставшийся в общаге в такую ночь.

— Привет, Лора. Удивлен, что ты здесь.

— Я и сама себе удивляюсь.

— Может, поужинаем вместе? По случаю Рождества?

— С удовольствием. Куда предложишь пойти?

— Может, по пицце?

— Давай. Мне все равно. Только подожди чуть-чуть, я отнесу вещи к себе.

Через пятнадцать минут она брела сквозь пургу к пиццерии «У Джакопо» с любимцем курса Питером Уайманом.

Барни изо всех сил продлевал себе удовольствие. В результате они с Сюзи уехали из Нью-Гемпшира после ужина в последний день каникул, а потому добрались до Вандербилт-холла лишь к полуночи.

После прощального поцелуя они разошлись по комнатам, чтобы впервые за десять дней лечь спать порознь. По дороге к себе Барни залез в забитый почтовый ящик. Счета, несколько рождественских открыток и конверт от некоего Эстерхази из морга города Нью-Йорка.