Страница 45 из 191
— За вашу доброту вы заслуживаете генеральских погон!
Они пожали друг другу руки и расстались. После этого люди Линка вошли в саму деревню и обнаружили, что несколько подразделений дивизии уже прибыли. Все они были укомплектованы белыми.
Капитан Ричард Макинтайр из Бирмингема (штат Алабама) вел допрос одного из местных жителей — пухлого мужчины средних лет, чьи кожаные штаны придавали ему сходство с фигуркой на часах-кукушке.
В первый момент капитан был обескуражен, увидев темнокожего в такой глуши. Но, заметив на плечах у Линка серебряные дубовые листья, машинально отдал честь.
— Кто этот человек, капитан? — сдержанно спросил Беннет, давно привыкший к замешательству, в которое белых младших офицеров приводило его звание.
— Это бургомистр, сэр. Местный мэр.
— Вы не спросили, нет ли здесь узников?
Капитан кивнул:
— Были. Здесь в карьере евреи работали, но два дня назад их отсюда угнали. Насколько ему известно, их погнали в Бухенвальд.
— А там что?
Макинтайр повернулся и перевел бургомистру вопрос. Затем опять посмотрел на Линка и пояснил:
— Он полагает, очередной трудовой лагерь.
— Так-так, — с сарказмом произнес подполковник. — И больше ему ничего не известно? Он смерил немца взглядом. — Значит, всего лишь очередной «трудовой лагерь», так, фриц?
Бургомистр, не понимая, о чем идет речь, но отчаянно пытаясь заслужить расположение американцев, заулыбался:
— Na, ja. Ich weiss nichts von diesen Dingen. Wir sind nur Bauern hier.
Макинтайр быстро перевел:
— Он говорит, что ничего не знает. Они тут, дескать, простые крестьяне.
— Конечно, конечно, — проворчал Линк. — Вольно, капитан.
Макинтайр четко отдал честь, Беннет отсалютовал в ответ и направился назад к сельскому постоялому двору, который его люди использовали в качестве штаб-квартиры.
Как старшему по званию в батальоне, подполковнику Беннету, естественно, была выделена самая просторная комната. Высокие стрельчатые окна выходили в цветущий палисадник.
Он сел за стол, глотнул конфискованного у хозяина коньяку, достал листок бумаги с эмблемой Третьей армии, снял колпачок с авторучки и начал писать письмо своему девятилетнему сыну.
Где-то в Германии 15 апреля 1945
Мой дорогой Линк-младший!
Прости, что долго не писал, но фортуна повернулась к нам лицом, и мы непрерывно были на марше.
Должен сказаться необычайно рад нашим успехам (наши ребята теперь разукрашены медалями похлеще рождественской елки), но в то же время каждый из нас потерял не одного друга.
За последнюю неделю я видел столько страшного, что, боюсь, никогда не сумею этого описать.
Я часто думаю о воскресных проповедях пастора Стедмана о «бесчеловечном обращении человека с человеком». Но до недавнего времени я всегда воспринимал эти слова только применительно к тому, что пришлось выстрадать нашему народу в Америке.
Интересно, что сказал бы преподобный Стедман, доведись ему видеть немецкие концлагеря, которые видели мы? Людей здесь буквально морили голодом. До смерти.
Я согласен, что неграм всегда нелегко приходилось в Америке, и армия в этом отношении — не исключение. Но, сынок, нас никогда не травили в газовых камерах тысячами и никогда не сжигали в печах…
Зазвонил телефон. Линк тяжело вздохнул, сделал еще глоток и снял трубку. Звонил генерал-майор Джон Шелтон, командир его дивизии, находившийся где-то в чистом поле. Связь была плохая, с большими помехами.
— Беннет, в каком состоянии твои люди?
— Если честно, генерал, они очень устали. И физически, и морально. Большинство еще совсем дети, а за эти последние дни они видели много такого, что повергло их в глубокий шок.
— А видели ли вы ад, Линк, сущий ад земной?
— Да, сэр, думаю, что да. Два концлагеря и огромный ров с восемью тысячами тел, если не больше.
— Тогда считайте, что вы загорали на Кони-Айленде, мистер. Завтра к девятнадцати ноль-ноль твои люди должны быть здесь. Мы в Нордхаузене.
— Сэр, это от нас миль тридцать пять на север?
— Точно. Но тебе еще надо подготовить своих ребят.
— К чему, сэр?
— Нордхаузен — это не концлагерь. Это лагерь смерти.
В эту ночь Линк спал как никогда плохо. Болела грудь. Болела сама душа. Когда он все же забылся, его стали мучить кошмары, от которых он проснулся в холодном поту. В шесть часов утра, он принял душ и пошел вниз выпить чашку кофе.
Похожий на высохшую статую, там стоял тот высокий мужчина, которого накануне он высадил у полевого госпиталя Красного Креста. «Интересно, сколько он здесь уже стоит?» — подумал Линк.
— Доброе утро, — приветливо окликнул он, — не выпьете со мной кофе?
Тот с жаром кивнул:
— Спасибо!
И в следующий миг уже сидел на деревянном стуле напротив своего спасителя и жадно грыз ломоть хлеба.
— Эй, друг мой, не лучше ли вам сбавить темп и помазать хлеб маслом?
Мужчина кивнул. Рот у него был полон. Он жестом дал понять, что так голоден, что ждать не может. Возможно, со следующим куском он позволит себе такую роскошь, как масло.
Линк отхлебнул из кружки кофе и спросил:
— А вас не хватятся в Красном Кресте?
Мужчина отчаянно замотал головой:
— Нет-нет-нет! В Красном Кресте я встретил женщину, она тоже из Берлина, друг нашей семьи. Она говорит, что несколько дней назад видела мою жену. В Нордхаузене. Я слышал, вы сегодня как раз туда выезжаете. Вы должны взять меня с собой!
Линк был озадачен. Он понятия не имел, что на сей счет может говорить устав. Но кошмар последних дней позволял ломать рамки любого протокола.
— А вы думаете, что выдержите дорогу, мистер?..
— Хершель. Зовите меня просто Хершель.
— А фамилии у вас что, нет?
— Сэр, до вчерашнего дня у меня был только номер. «Хершель» будет уже хорошо.
— Что ж, Хершель, если вы считаете, что в состоянии ехать в кузове грузовика, милости прошу. Но обещать, что ваша жена еще там, я не могу.