Исцеляющая любовь

Это был долговязый, тощий мужчина, лишь отдаленно напоминавший Луиса, каким она его помнила. Но как только они встретились взглядами, сомнений у Лоры не осталось. Однако он не стал пробираться к дочери, а терпеливо дожидался, пока она освободится и подойдет сама. Лора проталкивалась сквозь толпу, на ходу соображая, как ей следует себя повести по отношению к отцу. К бывшему отцу? Или заблудшему?

Что делать, если он бросится ее обнимать? А если пожмет руку? Пожать в ответ, как чужому человеку? Она остановилась в паре метров от него, и Луис ласково улыбнулся. По глазам было видно, как он ею гордится. Поняв, что ближе она не подойдет, Луис заговорил по-испански.

— Доктор Кастельяно? — спросил он.

— Да, доктор Кастельяно, — ответила она.

— Как дела?

— Неплохо. Луис, ты похудел.

— Да, — согласился тот. — Это единственное, что мне не нравится в кубинской демократии. Пить, кроме рома, там нечего, а он мне до смерти надоел. Кроме того, всех госслужащих заставляют заниматься физкультурой. А работнику Минздрава пьянствовать и толстеть не полагается…

— Минздрава?

— Не удивляйся, Лора, я простой функционер. В основном занимаюсь тем, что перевожу медицинские статьи. Могу напечатать твою, если хочешь.

Их перебил голос председательствующего, усиленный громкоговорителем. Румын высокопарно представлял следующего докладчика, профессора из Милана.

— Лаурита, может, выпьем по чашечке кофе? — предложил Луис.

«Он употребляет все те же уменьшительные», — про себя отметила она.

— Почему бы нет?

Они повернулись и вышли из зала, а Лора никак не могла поверить, что это происходит на самом деле.

— Кафе внизу, — сказала она, показав рукой.

— Ты с ума сошла? — возмутился Луис. — Они здесь дерут по три доллара за чашку. Лучшепойдем на улицу, к народу.

Они прошли по Пасео-де-ла-Реформа и через несколько минут свернули на единственную обшарпанную улочку в этом районе, которая, мелькнуло у Лоры, соответствовала пролетарским воззрениям ее отца. Лора угадала — они сели за столик на улице, на какие-то шаткие стулья.

Луис сделал таинственный знак хозяину, стоящему за кассой. Ответный жест Лора поняла как «сейчас сделаю, Луис».

— Это мой старинный друг Хайме. Он глухой. Он мне симпатизирует, потому что я не ленюсь с ним «разговаривать». И он очень симпатизирует делу революции.

Луис внимательно разглядывал дочь, словно перед полным медицинским обследованием.

— Ты тоже похудела. На диете сидишь?

— Нет. — Она улыбнулась. — Я открыла самый надежный способ не набирать лишний вес. Он называется «бессонница».

Луис вдруг перегнулся через стол и понизил голос:

— Лора, я должен знать. Пожалуйста, скажи мне: я — дедушка? — В голосе слышалось волнение.

— Папасито, я уже даже не жена.

— О-о. Извини.

— Он оказался дерьмом, — без всякой злости пояснила Лора.

— Ну, в таком случае ты правильно сделала, что его бросила, — заявил Луис.

— Это он меня бросил, папа.

— Детка, как я тебе сочувствую! Правда! — И поспешил добавить: — А знаешь, в наше время ведь не нужно венчаться в церкви, чтобы завести детей.

Лора не знала, как реагировать. Но тут поняла, что это не совет, а преамбула к следующему сообщению.

— Лора, у тебя есть братик и сестренка. Очень славные детишки, оба.

Он произнес это обыденным тоном, как будто подобные вещи случаются каждый день. Лора почувствовала себя оскорбленной и преданной.

— А разве ты больше не женат на маме?

— Священник, наверное, тоже так бы сказал. Но на Кубе церковь теперь вроде украшения.

Лора задала вопрос, которого, она знала, он от нее ждал:

— У тебя есть фотографии твоих детей?

— А тебе правда интересно на них посмотреть? — мягко спросил Луис.

Не дожидаясь ответа, он полез в бумажник и движением картежника выложил на стол маленькие карточки. Там был и снимок Лоры вдвоем с Исабель. И еще один, где Лора была одна. Она была тронута, но взгляд уже выхватил фотографию мальчугана.

— Его зовут Эрнесто, — пояснил Луис.

— И конечно, ты называешь его Че, — догадалась она.

— Конечно, — с улыбкой кивнул Луис. — А девочку зовут… Исабель.

— Ты назвал ее в честь…

Луис кивнул:

— В знак любви, Лаурита. Надеюсь, когда-нибудь вы с ней познакомитесь.

«Интересно, где? — подумала Лора. — В парке Горького?»

— Расскажи мне о себе, Лаурита. Как ты живешь? Как жила все это время?

Она посмотрела на отца. В его взгляде читались любовь и сострадание. Впервые в жизни она поверила, что он ее любит и на самом деле хочет знать, что у нее на душе.

И она стала рассказывать все. Но сперва ей надо было поплакать.

Когда они вернулись в «Шератон», уже спускались сумерки. Вечернее заседание только что закончилось. Ее заметил Дейн Оливер, и на его лице отразилось облегчение. Она помахала, словно говоря: «Со мной все в порядке, волноваться не стоит». И повернулась к Луису:

— Это мой начальник. Я лучше пойду, а то еще подумают, что я перебежчица.

— Конечно, конечно, — кивнул отец. — Только не забывай, я тоже твоя команда. — И мимоходом заметил: — Кубинцы не в этом отеле живут.

— Надо думать! — поддакнула Лора. — Небось в какой-нибудь ночлежке? С клопами?

— Клопы, между прочим, тоже люди, — усмехнулся Луис. — Когда-нибудь они восстанут и сбросят цепи! — Тут он посмотрел на часы. — Лора, мне пора. Я и так прогуливаю. Обещай, что напишешь мне по тому адресу, что я тебе дал. Обещаешь?

Лора кивнула.

— А я обещаю, что отвечу. Я ведь могу переслать письмо через Мексику. Мне будет интересно, что у тебя нового. Только не вздумай слать мне одни статьи! Мне нужна фотография внуков! Ты меня слышишь, девочка?

Она опять кивнула. Луис крепко обнял свою старшую дочь и что-то шепнул ей на ухо. Нечто такое, о чем Лора боялась думать в своих самых сокровенных мыслях.

Она возвращалась в Вашингтон, который — чего Лора еще не понимала — при всем своем влиянии и могуществе оставался всего лишь большой деревней, правда с мраморными домами. Единственная отрасль экономики этой деревни — было государственное управление, единственная тема разговоров — политика, а единственная газета — «Вашингтон пост».