Матушка Готель

- Мадмуазель, у вас совсем нет платьев на показ? - как-то риторически спросил Клеман.

- О, мой друг. Мне нужно сшить шесть платьев за три дня; я обещала Констанции де Франс освободиться для неё к концу недели, - ответила Готель и сама тому ужаснулась.

Похоже, графиня желала для себя новое платье. Как заметила однажды Сибилла, "с тех пор, как молодой муж графини принял рыцарство, он был больше увлечен военными походами с Людовиком, чем женой". Кроме того, проведя добрую половину брака удерживаемой в Тауэре, Констанция старалась, как могла, наверстать упущенное ею в молодости. Отчасти, именно потому она и позволяла Генриху развлекать себя днями напролет, а потом досыпала до обеда; но это была её жизнь, и, вероятно, ей это было необходимо.

Что же касается Готель; теперь она просыпалась под запах выпечки из дома напротив; где с первыми лучами солнца хозяева открывали все окна, чтобы проветрить дом. "Наконец-то, кто-то просыпается так же рано, как и я", - еще лежа в постели, думала Готель. "Chemin! Fait attention! Chemin, monsieur!

[4]

Осень вступала в свои права, и город постепенно окрасился в золотой. Готель прошла по набережной и заглянула к Клеману.

- Добрый день, мадмуазель, - вежливо улыбнулся он.

- Добрый день, месье, - вежливо ответила та.

Справа висела дюжина платьев и мужских туник, таких же невзрачных, как их продавец, а слева, на полках, лежало несколько мотков ткани. Готель подошла к полкам:

- Как ваши дела, мой друг, - спросила она политично, просматривая материал.

- Как видите, мадмуазель, - развел руками Клеман, - товар мой достаточно скромен, как и мой клиент.

- Позволите? - повернулась она к продавцу, уткнув палец в небольшой моток зеленой ткани, беспощадно придавленный более тяжелыми.

- О. Конечно, - подбежал тот и вытащил остаток. Он грустно улыбнулся, извиняясь за свой неширокий ассортимент:

- Этот кусочек лежит у меня уже достаточно давно, и его едва ли хватит на обычное платье, - заметил он.

- Вы абсолютно правы, мой дорогой друг, - улыбнулась Готель и поцеловала Клемана в щеку на французский манер, - вот, возьмите, - добавила она, достав из кармана монету.

- О! Мадмуазель, это слишком много! - разволновался француз.

- Оставьте, Клеман, - надула она губки, как делали теперь парижанки, отчего тот просто расхохотался.

На следующий день после обеда Готель отправилась во дворец. В нем было так же пустынно, как и всегда, и девушка с трудом нашла в его залах читающую графиню.

- Готель! Как я рада вас видеть, - воскликнула Констанция, отложив книгу, - я думала, что умру сегодня от скуки.

- Добрый день, миледи, - ответила девушка, и они обменялись поцелуями. - Миледи, я взяла на себя смелость сделать вашей племяннице подарок, - продолжила Готель и развернула небольшое зеленое платьице со светлой оборкой.

- О! Какая прелесть, моя дорогая. Вы - настоящая волшебница. Поверьте мне, Мария будет невероятно счастлива, - не сводя глаз с платья, таяла графиня, - с тех пор, как Париж покинула Сибилла, это дитя единственное, что дарит мне радость, не считая ваших редких визитов, разумеется.

- Она в Бургундии? - уточнила Готель.

- Похоже, так, - Констанция опустила руки с платьем и поторопилась к дивану, - ну, сядьте ж, дорогая.

Готель присела:

- Когда же вернется ваш брат? - спросила она, чтобы создать разговор.

- Я полагаю, весной, - ответила без настроения графиня и вдруг ожила, - а вы не собираетесь весной к Сибилле?

- Я очень постараюсь. Я еще не была на свадьбах столь высокого рода, - заговорила Готель, но Констанция её прервала.

- Я была! - засмеялась графиня, - все ходят важные и ряженые, как павлины, - а потом улыбка её немного остыла, - но на самом деле, это всё прекрасно по любви. А стать заложницей, так называемого, укрепления межгосударственных отношений, звучит не так уж и романтично.

Констанция погасла так сильно, что Готель захотелось немедленно её обнять.

- Полно, дорогая, - улыбнулась в объятьях графиня, - я знаю, что расплатою за праздный образ жизни мне станет моя преданность короне, до конца дней. И любые чувства мои будут сродни измене, лишь если только не случится чуда, и мой следующий муж окажется в одном лице с моим любимым.

- Я мало знаю о любви, миледи, - взяла её за руку Готель, - но я верю, что порой случается и чудо, что-то совершенно необъяснимое. И что когда она родится, в вашем сердце останется лишь место на волнения, беспочвенную грусть, горячие слова и нерезонные поступки. И вам не будет дела до того, кому она доставит неудобства, как только вы оцените её дороже, чем ваш удел, признание и славу.

- Надеюсь, что вы правы, дорогая, - ответила Констанция и положила свою вторую руку на руки подруге.

Оставив графиню, Готель сразу поехала в аббатство Паркле, но прибыла туда лишь к утру. Уставшая после ночи пути, она спешила встретить сестру Элоизу, поскольку не видела её уже десятый день, кроме того, девушке очень не терпелось поделиться с аббатисой (коей сестра Элоиза здесь являлась) своими последними парижскими новостями. На фоне оранжевых осенних лесов, простирающихся за окном под сочным сине-голубым небом, образ сестры Элоизы выглядел невероятно сказочно; она стояла у края стола, сомкнув перед собой руки, и смотрела на Готель с какой-то странной улыбкой.

- Я так соскучилась по вас, матушка, - сказала девушка, подойдя ближе, - вы так во многом были правы. Париж пленит, и я почти не представляю, как судьба моя могла бы быть теперь иной.

- Так, ты не хочешь больше быть монашкой? - решила уточнить аббатиса.

- О, матушка! - сквозь выступившие слезы улыбнулась Готель, - ради любви к вам, я целиком отдамся любому вашему желанию.

- Я знаю, знаю, дорогая, - обняла она девушку и добавила, - мне донесли, что из Марселя в Аржантёй тебе доставлено письмо.

- О, Боже, - смешалась Готель.

- Не уж-то это молодой сеньор? - спросила сестра Элоиза, заглядывая Готель в, прячущиеся по сторонам, глаза.

- Я, - замялась та, заливаясь краской и чувствуя, как больно и громко внутри заколотилось её сердце, - я даже не знаю что сказать, - чуть слышно произнесла девушка.

- А что тут скажешь? Ответь же юноше и попроси тебе писать в Париж, - наказала аббатиса, - я не могу в стенáх Господних нарушать покой подобными вещами.

Больше сестра Элоиза о том не говорила. Они вышли и прошли вдоль всего аббатства за разговорами о Паркле, и Готель узнала, что аббатство это основал её покойный муж - Пьер, похороненный здесь же, в парке. Также, из рассказов аббатисы стало ясно, что сила её была в десятках учеников Пьера, которые теперь во многих городах стояли у вершин церковной власти. Более усвоить девушка не могла, поскольку все её сознание занимали непрочитанное письмо в монастыре Аржантёй, да голод, уверенно растущий в её желудке; и к тому моменту, как в столовой подали завтрак, Готель была уже голодна, как волк. Сестра Элоиза настаивала, чтобы девушка осталась хоть на день отдохнуть, но дорога и так была не близкой (аббатство находилось почти в Труа), а ждать еще один день, чтобы, наконец, прочитать заветное письмо, у Готель просто не хватило бы сил. После нескольких часов сна в одной из опочивален, она простилась с аббатисой и отправилась в обратный путь. Девушка молила Сару Кали и всех уже известных ей католических Святых, чтобы дорога была гладкой, и чтобы экипаж успел до наступления ночи добраться в Аржантёй; задерживаться даже на ночь у себя в Париже она не хотела.

4

Дорогу! Осторожнее! Дорогу, месье! (фр.)

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.