Страница 54 из 66
— О да, вот так! — выдохнула она.
Она была совершенно голой, а у Лайла единственной обнаженной частью тела была пульсирующая плоть, которая была внутри Оливии, и это было изумительно. Изумительно быть обнаженной. Изумительно, когда он внутри ее.
— Это так прекрасно, — сказала она.
— О, Оливия…
На этом их разговор закончился. Лайл поцеловал ее и, уже не отрывался от ее губ, пока их тела двигались в неистовом ритме любви. Оливия вновь почувствовала, как ее подхватила волна неземного наслаждения и поднимала все выше, и выше, и выше. Волна вновь подбросила ее в небо, и она увидела звезды и рассмеялась.
— Как же я люблю тебя! — выдохнула она.
Потом эта же волна мягко опустила ее на землю. Оливия поцеловала Лайла в щеку, шею, губы и вновь и вновь повторяла:
— Люблю тебя, люблю тебя…
Глава 17
А потом Лайл почувствовал, как она обмякла в его руках.
Он с ошеломленным видом посмотрел на Оливию. Она моргнула и подняла на него широко распахнутые синие глаза, в которых было изумление.
У Лайла отлегло от сердца.
— Надеюсь, ты упала в обморок от восторга, — хрипло сказал он.
— Да, — изумленно выдохнула Оливия. — Вот это да!
— Что это? — спросил Лайл, взяв ее за руку, на которой было то единственное кольцо.
— Кольцо.
— Что это в кольце? — уточнил Лайл.
— Это скарабей. Ты сам прислал мне его. Наверное, уже и не помнишь.
Лайл вспомнил. Этого скарабея он послал ей давным-давно вместе с письмом.
— Я вставила его в кольцо, — пояснила Оливия. — Решила не вставлять его в ожерелье или браслет. Я подумала, ведь кольцо можно носить все время.
Лайл, не отрывая глаз, смотрел на кольцо.
Все время.
Все это время.
Десятки расторгнутых помолвок и сцен, заканчивавшихся ссылкой Оливии. Сколько писем она написала, которые начинались словами «Я опять в немилости» или «Они снова отправили меня в деревню, пока не успокоится шум».
Оливия, беззаботная и дерзкая, живущая по собственным правилам. Но несмотря на все это, она была верна ему.
— Это кольцо было на твоем пальце на балу у прабабушки?
— Разумеется, — ответила Оливия. — Я всегда ношу его. Оно дает мне ощущение, что ты всегда… под рукой, — засмеялась она.
— Ужасно. Для такого момента, как этот, отвратительный каламбур, — сказал Лайл. — Вот ты совершенно голая…
— Да, это потрясающе. Я никогда прежде не сидела голая в окне. Какой занятный во всех отношениях опыт! Ты такой изобретательный.
Только Оливия станет сидеть голая в окне в холодном замке и смеяться. Это зрелище, которое он увезет с собой… в Египет.
Только вряд ли он захочет делиться этим с кем-нибудь еще. К счастью, окна замка находятся в углублениях стен. Окно этой комнаты хоть и неглубокое, но небольшое по размеру. Иначе работники во дворе стали бы свидетелями отличной сцены.
Возможно, Оливия не стала бы возражать против этого.
— Да, в тот момент это казалось правильным решением, — сказал Лайл. — На самом деле это — единственно верное решение. В том-то и беда, понимаешь, стоит только одному начать это делать…
Продолжая говорить, Лайл поднял с пола шаль и укутал ею Оливию. Потом заправил свою рубашку в брюки и застегнул их, собрал всю ее одежду, сопротивляясь соблазну зарыться в нее лицом.
— Постарайся не подхватить воспаление легких, — сказал он, надевая ей через голову нижнюю рубашку.
— Это стоит того, — ответила Оливия. — Ты собираешься меня одеть?
— Я тебя раздел, смогу и одеть. — Лайл занялся корсетом. — Повернись, пожалуйста. С такими штучками легче справиться лицом к лицу.
— Даже Бейли не удается раздеть меня не повернув, — удивилась Оливия. — Поразительно, как ты смог расстегнуть все эти крючки и развязать ленты.
— Я изучил конструкцию твоего платья, — пояснил Лайл. — Мода довольно сильно изменилась с тех пор, как я был здесь в последний раз. Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, одежда становится все сложнее.
— И для тебя разобраться в конструкции платья — все равно что распутать загадочную строчку иероглифов, — сказала Оливия.
— Это не совсем интеллектуальное занятие. — Лайл поднял ее чулки и подвязки.
— Я сама могу это сделать, — возразила Оливия.
— Я их снимал, я их и надеваю. — Никогда прежде Лайл не обращал пристального внимания на женскую одежду, хотя здесь много чего заслуживало отдельного внимания. Слой за слоем, со сложными механизмами застегивания и расстегивания. Но ее платья приводили Лайла в восторг. Он изучал их, сам не до конца сознавая это.
Он натянул чулок на ее узкую ступню, на изящную лодыжку, дальше по нежной выпуклости икры вверх до колена. Что-то сдавило сердце Лайла, сжимая его все сильнее.
Он завязал одну подвязку, потом проделал этот же ритуал с другой ногой.
Наверное, это была своего рода пытка, но это пустяки по сравнению с удовольствием раздевать и одевать ее, словно она принадлежит ему.
— Ты изучил мою одежду до мельчайших подробностей, — отметила Оливия.
— У меня способности замечать детали, фрагменты.
— А еще тебя отличает прекрасная способность мыслить, чтобы раскрыть секрет таинственной бумаги, — заметила Оливия.
Лайл, надевая ей панталоны, замер. Он совершенно забыл о той бумажке.
Но это был всего лишь кусок бумаги, интеллектуальная головоломка.
Оливия — вот главное.
Если бы он был древним египтянином, то именно ее образ запечатлел бы на каменных стенах, чтобы иметь возможность смотреть на нее всю жизнь, а потом оставить вечности.
Она поместила скарабея в свое кольцо и всегда носит его на пальце.
Лайл снял Оливию со стола и помог ей справиться с панталонами. Он надел на нее нижнюю юбку, платье, завязал все ленты, которые развязал, застегнул все крючки и пуговицы.
— Ну вот, — сказал он. Сделано, все сделано, все в надлежащем порядке, за исключением рассыпавшихся локонов, которые теперь закрывали уши и струились по шее.
Оливия шагнула нему и прижала ладони к его груди. Потом ее руки заскользили вниз.
— Лайл, это было невероятно восхитительно.
— Представляю, — ответил он, уже не в состоянии думать о чем-то. Ладонь Оливии прижалась к его плоти, которая с надеждой восстала и увеличилась в размерах.
Взгляд Оливии, аромат ее кожи, звук ее голоса и смех…
Лайл не стал ждать, что скажет ему совесть.
Он прижал Оливию к стене, поднял юбки и нашел разрез в ее панталонах. На этот раз он уже ничего не снимал и не расстегивал.
Позднее
Оливия натянула чулки, которые сползли сами собой в процессе лихорадочного акта любви, и завязала подвязку. Краешком глаза она видела, как Лайл застегивает брюки.
— Нам надо выбираться отсюда, — сказал он.
— Согласна. Это начинает выходить из-под контроля.
У нее нет опыта в любовных делах, но она может предвидеть результаты. Чем чаще они делают это, тем больше шансов, что она забеременеет.
Хотя шансы всегда одинаковы, когда ты занимаешься этим. И если у нее будет ребенок…
Оливия посмотрела на Лайла, высокого и сильного, с копной золотистых волос. Красивого и мужественного. Если она забеременеет, то не станет сожалеть об этом. Она найдет выход, как справиться с этим. Находить выходы у нее хорошо получалось.
Лайл вытащил стул из-под ручки двери.
— У нас мало времени обследовать антресоли при дневном свете, — сказала Оливия, выглянув в окно. — Солнце садится.
Лайл, открывая запоры на двери в южную башню, замер и проследил за ее взглядом.
— Сколько же мы времени здесь?
— Довольно долго, — ответила Оливия. — Пока расстегнули все пуговицы, крючки и развязали все завязки, потом надо было все это завязать, застегнуть опять. Потом — второй раз. И хотя в этот раз ничего не расстегивалось и не снималось, мне кажется, что мы занимались этим дольше…
— Да, — Лайл открыл дверь и взмахнул рукой, — пора идти.