Дурная слава

— Мы жили возле Биг-Спрингс в старом доме на ранчо «Бар Сикс», где в то время работал папа. Был один из тех жарких сентябрьских дней, какие иногда случаются в Техасе. После школы Марси и я пошли к ручью примерно милях в двух от дома поплескаться и немного освежиться. Она ехала на велосипеде, а я — на гнедом мерине, на котором мне разрешил кататься десятник. Звали его Роки. Как бы там ни было, но мы заигрались и забыли о времени. Внезапно мы заметили, что солнце садится. Нам было велено вернуться домой до наступления темноты. Это было одно из правил, на соблюдении которого наши родители настаивали. И Марси, и я — мы оба знали, что если ослушаться, то неприятностей не миновать. Вам, вероятно, не приходилось видеть, чтобы двое детишек так спешили, как мы: мы судорожно натягивали ботинки и хватали одежду. И тут заметили, что одно из колес ее велосипеда спустило. Она хотела идти пешком, а я настаивал на том, чтобы мы оба ехали на Роки. Мы начали спорить. Я бранил ее, называл трусливой кошкой и цыпленком за то, что она боялась лошадей, но это не помогало. Марси пыталась убедить меня отправиться домой без нее, но мне было известно, что, если я оставлю ее одну в темноте, будет еще хуже. И наконец я уговорил сестру сесть на лошадь, она же взяла с меня слово, что мы не помчимся слишком быстро… Не помчимся слишком быстро, — повторил Киннкэйд голосом, полным горечи и раскаяния. — И эти ее слова подействовали на меня как вызов… Как вы думаете, почему дети старшего возраста получают удовольствие, мучая своих младших братьев и сестер?

Иден знала это не понаслышке.

— Не знаю, — ответила она, — но такое случается. Временами Винс бывал далеко не ангелом. Должно быть, для них это что-то вроде игры. Дети ведь не намеренно проявляют жестокость, а просто играют.

Киннкэйд кивнул:

— Я только хотел немного напугать Марси, и все. Когда она закричала, чтобы я остановил лошадь, я заставил Роки бежать быстрее. Никогда я не думал, что у Марси хватят смелости выпустить луку седла и ухватиться за поводья. К сожалению, она, схватилась только за один повод, рванула его, и лошадь так быстро изменила направление движения, что мы изо всех сил грохнулись на землю, даже не успев сообразить, что случилось. Я, правда, спрыгнул до того, как мы ударились о землю, но Марси…

— Тогда-то она и повредила ногу?

— Собственно говоря, она размозжила коленную чашечку буквально на мелкие осколки. — Он потянулся к краю одеяла и набрал в ладонь грубого зернистого песка. — Большей частью почва на ранчо была такая же, как здесь. Но мы свалились с лошади на одном из немногих каменистых мест. Ее нога оказалась под лошадью.

Рука его сжалась в кулак и зажала набранный в ладонь песок. Он смотрел на небо, и Иден заметила, что на глазах его выступили слезы.

— До того дня я не знал, что такое страх, — я не знал, что такое тошнотворный, мучительный, всепроникающий, сотрясающий все тело и пронзающий до самых печенок страх. К тому времени я уже оправился от падения и вернулся назад, чтобы помочь Марси встать. Лошадь уже поднялась на ноги, но Марси так и осталась лежать неподвижно. Я' только посмотрел на ее ногу, и меня тотчас вырвало. Крепкий я был парень, верно, — заметил Киннкэйд тоном, полным презрения к самому себе.

— Киннкэйд… — Иден положила е муна плечо руку, полная желания утешить его и взять на себя часть его боли.

— Я знал, что ей нужна была помощь, но не решался ее оставить. В нескольких местах моя кожа была содрана и исцарапана. Я пропитал свой платок сочащейся из ссадин кровью, потом привязал его к луке седла и дал лошади поощрительный шлепок, направляя ее домой.

— Это было разумно.

Киннкэйд нетерпеливо и даже раздраженно пожал плечами.

— Стемнело раньше, чем они нашли нас. Не знаю, сколько времени еще прошло до того, как прибыла машина «скорой помощи». Или сколько времени прошло до тех пор, как закончились бесчисленные операции, которыми мучили Марси. В следующие три года ее клали в разные больницы, выписывали из них и клали снова. Врачи говорили, что это счастье — отделаться хромотой.

— Вы были еще совсем мальчиком…

— Верно. И это снимает с меня вину. — Киннкэйд разжал ладонь, позволив песку высыпаться на землю, потом отряхнул руки, встал и протянул руку Иден, помогая ей подняться. — А что вы скажете, если я предложу вам пообедать? Сахарная вата не очень-то сытная еда.

— Конечно.

Иден поняла то, что он сказал ей без слов: его сестра была закрытой темой, и к этой теме не следовало возвращаться. Ни теперь, ни позже.

В атмосфере, напоминающей старый Сан-Франциско, с тяжелой деревянной мебелью, поблескивающими канделябрами и укромно расположенными столиками, создающими иллюзию уединения, Иден и Киннкэйд пообедали бифштексами.

Они говорили обо всем и ни о чем, стараясь избегать более серьезных и потенциально опасных для настроения тем.

Тарелки убрали, и официант вернулся, чтобы забрать почти пустую винную бутылку, и с вопросительным выражением лица повернулся к Иден.

— Спасибо, мне больше не надо. — Она сжимала пальцами ножку фужера, еще наполовину полного рубиново-красного вина.

Официант долил бокал Киннкэйда, вылив в него остатки вина из бутылки.

— Еще чего-нибудь, сэр? Может быть, коньяку? Киннкэйд покачал головой:

— Нет, только счет.

— Сию минуту. — С легким поклоном официант ушел, забрав пустую бутылку.

Киннкэйд вынул из кармана сигару, поколебавшись, посмотрел на Иден:

— Вы не против?

— Ничуть. — Она улыбнулась, как бы давая ему разрешение курить.

Закурив, Киннкэйд откинулся на спинку стула и посмотрел на Иден.

Свет свечей трепетал на ее лице, углубляя легкую впалость щек. Она обеими руками сжимала бокал с вином, разглядывая его с задумчивым видом.

— Вы вдруг присмирели и стали очень тихой, — заметил Киннкэйд. — Что-нибудь не так?

Она чуть вздрогнула, подняла на него глаза и с натянутой улыбкой покачала головой.

— Просто я задумалась.

— О чем?

— Я должна была присоединиться к своей команде еще вчера. Они будут гадать, что со мной случилось. — «Не говоря уже о том, что вместе со мной исчезли Винс и Киннкэйд», — Я хотела бы как-нибудь передать им весточку.

Поначалу Киннкэйд и сам был не рад, что Иден поехала вместе с ним, но теперь… Теперь все было иначе.

— Вы же изобрели способ обойти Де Парда. Разве нет? — после некоторого молчания вдруг спросил он.

— Не знаю, что вы имеете в виду.

Киннкэйд почувствовал, как она сжалась и оцепенела. Он улыбнулся:

— Думаю, знаете.

— Ну, вы не правы. Я и понятия не имею, о чем вы говорите.

— Говорю о картах. Ведь вы не стали бы их носить без причины в заднем кармане джинсов. Да ну же, выкладывайте, что вы задумали.

Иден колебалась, и он догадывался о причине ее нерешительности.

— Вы можете не беспокоиться насчет меня — я ничего не скажу Де Парду, Иден. Ведь это ваш брат не хочет, чтобы вы перегнали свой скот на рынок, а не я. — Киннкэйд улыбнулся. — Зная мое отношение к Винсу, нетрудно предположить, что я сделаю все возможное и невозможное, чтобы его планы рухнули.

— Понимаю. — Она поколебалась еще с минуту, потом призналась: — Да, у меня был план. — Иден сделала ударение на слове «был». — Но раз нет на ранчо ни вас, ни Винса, я не смогу его осуществить.

— Каким же был ваш план? — Киннкэйдом овладело любопытство.

Иден водила пальцем по краю бокала с вином, в уголках ее губ играла улыбка.

— Доставить мой скот на рынок самой.

— И где вы собирались арендовать грузовики, чтобы перевезти скот?

— Я не собиралась пользоваться транспортом. — Она подалась вперед, и свет свечей затрепетал в ее глазах. — Я хотела перегнать свой скот через границу в Орегон и поставить там в скотопригонном пункте.

— Перегнать? — Киннкэйд хлопнул себя по лбу. — Теперь понятно! С помощью этих карт вы проверяли дорогу.

— Самым серьезным моментом была возможность обеспечить стадо водой. Я должна была убедиться, что в конце каждого дня пути я смогу напоить скотину. Оказалось, это возможно.