Призывающий ветер

  — Тяните, — снова услышала она бормотание Митча и, сделав последний сильный рывок, почувствовала в награду, как липкая колючая щека ткнулась ей в лицо, обдав горячим дыханием.

   Митч с кряхтением перекатился на тропинку и тяжело откинулся на спину. Лунного света явно не хватало, чтобы разглядеть его черты. Закрыв глаза рукой, он лежал, тяжело отдуваясь.

   — Ну вот, теперь у дорогого друга, у вашего дяди Уоррена, в Судный день будет на один проступок меньше. Мы живы, — отдышавшись, проговорил он.

   — Пока, — уточнила Лейси.

   В самом деле, радоваться еще рано. Пробираясь по тропинке к дому, они могут на каждом шагу сорваться. Дорога на острове Гнездо Буревестника рассчитана лишь на движение цепочкой по одному. А Митч и впрямь не шутил, когда сказал, что не может встать на ногу. Лейси не представляла себе, как втащит его на холм, а потом спустится в ложбину, где стоит дом. Это потребует от нее неимоверных усилий.

  Но все равно она и вообразить не могла, какого еще рода трудности ей предстоят, пока не встала на ноги и не протянула ему руку, помогая подняться. Очутившись рядом, бок о бок с ним, она тут же вспомнила его сходство с гепардом, которое обнаружила еще тогда, при первом взгляде на Митча Да Сильву.

  Это на нее так действует темнота и жаркое его дыхание, обжигающее холодную кожу, успокоила она себя. А еще сила хватки, с какой он сжал ей руку. А еще скрытые нотки опасности в голосе и внезапная мысль о том, что Митч Да Сильва и есть тот человек, которому дядя поручил похитить ее.

  Но когда он навалился на ее плечи и навис над ней, ощущение мускулистого мужского тела, прижатого к ее спине, оттеснило образ гепарда. Все заслонил собой другой образ, еще более опасный, — образ Митча Да Сильвы как мужчины.

  Ну вот, у меня началась темная полоса жизни, мысленно вздохнула Лейси.

  — Пошли, — мрачно бросила она и сделала первый шаг. — Как-нибудь доберемся, главное — не спешить.

  — Да уж, ничего другого не остается, — пророкотал Митч у ее уха.

  Низкий тембр его голоса, щекотавшего ей кожу, снова вызвал в ней дрожь волнения.

  Очень осторожно, шаг за шагом продвигались они по тропинке. Их бедра невольно соприкасались. Колючий подбородок Митча то и дело утыкался Лейси в ухо. Заведя руки назад, она вцепилась пальцами в его ремень, стараясь не хвататься за мягкую хлопчатобумажную ткань свитера. Ни один не говорил ни слова, если не считать ругательств, которые вырывались у Митча, когда он нечаянно задевал больную лодыжку. Лейси утешала себя, что дальше, когда они найдут обший ритм движения, будет легче. Но чем дольше они шли, тем напряженнее становилось тело Митча и тяжелее рука. И наконец, когда они добрались до вершины холма, он остановился.

— Мне надо передохнуть.

  — Прекрасно. — Лейси тоже нужен был перерыв. Ощущение мужского тела, прижавшегося к ее спине, самым нежелательным образом возбуждало мысли и чувства.

  Всю лучшую часть своей жизни Лейси тешила себя тем, что у нее иммунитет к мужчинам. Другие девушки балдели, бредили во сне и наяву, создавали себе из какого-нибудь парня кумира, а потом страдали и сохли по нему.

  А Лейси никогда. Не вижу на горизонте достойных объектов, приговаривала она.

  Разве не ясно, что от мужчин исходят одни неприятности, причем женщины сами напрашиваются на них. В седьмом классе она потерпела сокрушительное поражение от крутого парня по имени Дональд Баррингтон. Вечер бальных танцев для младших классов закончился для Лейси позором. Тринадцатилетний мистер Баррингтон не только отверг ее поцелуй, но и фактически столкнул ее в плавательный бассейн!

  Оскорбленная Лейси предпочла утонуть, лишь бы не вылезать из бассейна. К несчастью, кузен Фред спас ее.

  После этого Лейси решила завязать с мужчинами. Кому и зачем они нужны?

  Эта философия поддерживала ее в хорошем тонусе, пока на сцене не появился Гордон. Еще один крутой парень, но на этот раз подававший большие надежды как будущий партнер солидной нью-йоркской адвокатской фирмы. Во всяком случае, в таком свете он предстал перед ее дядюшками и немедленно снискал их одобрение. Гордон Ликок возник в ее жизни на последнем курсе колледжа.

  Когда Гордон поцеловал Лейси, она не испытала того потрясения, как в случае с Баррингтоном. Ощущение чего-то вроде теплоты, но не более. Достаточно и этого, подумала Лейси. Чувственное головокружение — это для сопливых подростков.

  И все-таки даже с Гордоном она сохраняла на первых порах решительный иммунитет. Но в чем, в чем, а в настойчивости Гордону трудно было отказать. А если начистоту, то ничего другого, кроме настойчивости, в его отношении к Лейси и не было. Он обхаживал ее так, как еще никто и никогда в жизни. И даже Лейси не устояла против любовных стишков и традиционных знаков внимания, которые он ей оказывал.

  Лейси к тому времени еще не определилась в своих интересах, не решила, чем будет заниматься после колледжа, и когда Гордон предложил пожениться, она подумала: почему бы и нет? А согласившись, в первый момент даже испытала некоторое удовольствие, будто совершила поступок, вызывающий уважение у людей. Что же касается дяди Уоррена, то он на радостях чуть ли не сделал стойку на руках.

  И неважно, что страстности в их романе не было и в помине. Гордон уважал Лейси. Он ценил все то, что ценила она. Когда она сказала, что хотела бы подождать до свадьбы с брачными отношениями, он бодро согласился.

  И за две недели до свадьбы Лейси обнаружила, что у него и не было причин возражать. Как-то, заскочив в его квартиру, она нашла его в постели с одной из служащих адвокатской фирмы.

  — Я все объясню, — говорил он.

  И, безусловно, мог бы все объяснить, но Лейси была не в том настроении, чтобы слушать. Она бросила ему кольцо, отменила свадьбу, в гневе уехала из города и через две недели нашла работу в «Заботе». А мужчин прокляла навсегда.

  И у нее не было оснований жалеть о своем решении.

  Сейчас она тоже не жалела. Но между ней и Митчем что-то возникло. Что-то сильное, физическое. Что-то такое, чего она не испытывала с того времени, как заглядывалась на Дональда Баррингтона.

   Очень плохое было время, подумала Лейси; ладони у нее вдруг вспотели, и. она тайком вытерла испачканные зеленью и живицей руки о вельветовые джинсы.

  — Что это? — прорычал голос Митча из темноты.

  — Как «что»? — с удивлением переспросила Лейси и неуверенно сказала: — Джинсы. Вельветовые.

  — Я не об одежде. Что это пахнет?

  Пахнет? В смятении Лейси поднесла ладонь к носу, потом провела рукой по шее, в которую Митч невольно утыкался, когда они шли.

  — Н-ничего.

  — Пахнет будто цветы, — буркнул он. Запах, очевидно, он считал неприятным.

  — Может быть, мое мыло.

  Митч фыркнул.

  — Вам запах не нравится, — тоном утверждения сказала Лейси.

  Она не нуждалась в ответе. Еще одно фырканье. Потом Митч осторожно поднялся.

  — Ладно, — бросил он. — Пойдемте.

  Теперь по крайней мере между их телами, когда они шли, сохранялось пространство, и подбородок Митча не скользил по ее волосам. Он вроде бы намеренно старался отстраняться от нее. Наверно, потому, что ему не нравится мой запах, подумала Лейси и стиснула зубы.

  Она нарочно пошла быстрее. Митч споткнулся, сбившись с шага, и выругался.

  — Простите, — сказала она.

  — Сколько можно, по-вашему, прощать?

  — Не хотите — не надо, — разозлилась Лейси. — Как-нибудь обойдусь.

  — Сделайте одолжение.

  Остальную часть пути они прошли в полном молчании.

  Наконец Лейси помогла ему подняться по ступенькам и, войдя в дом, посадила на ближайший к двери стул. Буквально рухнув на него, он выставил вперед больную ногу и, откинув назад голову, закрыл глаза. А у Лейси сжалось сердце, когда при свете керосиновой лампы она увидела его лицо.

  Правый глаз полузакрыт, затек и покраснел. Шишка на лбу, прямо над правой бровью, выглядела болезненной и придавала ему сердитый вид. На щеке глубокий порез. Не говоря уже о том, что свитер и джинсы были облеплены комьями грязи. И это тяжелое, прерывистое дыхание, сотрясавшее грудь!