Страница 85 из 95
В сентябре 1914-го в Филадельфии вышла из печати брошюра Кейсмента „Ирландия, Германия и свобода морей — возможный итог войны 1914 года“, где были собраны статьи и речи, благожелательные по отношению к Германии. Книжку немедленно переиздали в Берлине под названием „Преступление против Европы“.
Такая недвусмысленная позиция произвела впечатление на германских дипломатов, аккредитованных в США. Посол, граф Иоганн фон Берншторфф, приехал из Вашингтона в Нью-Йорк для тайной встречи с тремя руководителями „Клана“ и с Роджером Кейсментом. Присутствовал и капитан Франц фон Папен. Как было условлено заранее, именно Роджер изложил просьбу ирландских националистов — предоставить им пятьдесят тысяч винтовок и соответствующее количество боеприпасов. Выгрузку можно будет тайно произвести в нескольких ирландских портах. Оружие поможет поднять антиколониальное восстание и отвлечь на себя крупные силы англичан, германские же сухопутные войска и флот, воспользовавшись этим, ударят по гарнизонам, размещенным на британском побережье. Для того чтобы привлечь на свою сторону общественное мнение, правительству кайзера надлежит гарантировать, что в случае победы оно пойдет навстречу вековым чаяниям ирландского народа сбросить ярмо угнетения. Кроме того, немцы обязуются отделить попавших в плен ирландцев от англичан, создать им особые условия содержания и предоставить возможность вступить в Ирландскую бригаду, которая будет сражаться „вместе с рейхсвером, но не как его составная часть“ против общего врага. Формировать эту бригаду будет он, Роджер Кейсмент.
Граф фон Берншторфф — коренастый, увешанный орденами генерал с моноклем в глазу — слушал его внимательно. Капитан фон Папен делал пометки в блокноте. Затем посол сказал, что должен будет запросить по поводу всего этого Берлин, но в целом предложение кажется ему заслуживающим внимания и всяческой поддержки. В самом деле, спустя всего несколько дней, во время следующей встречи он уведомил ирландцев, что его правительство предлагает начать в Берлине переговоры по всему кругу вопросов: представлять ирландских националистов будет Кейсмент. И вручил ему письмо, где просил германские власти оказывать сэру Роджеру всяческое содействие во время его пребывания в Германии.
Он сразу начал готовиться к отъезду. И заметил, как удивились Девой, Макгэррити и Китинг, когда он сообщил им, что берет с собой помощника — Эйвинда Адлера Кристенсена. Из соображений безопасности ему предстояло из Нью-Йорка доплыть сначала до Христиании, а уж потом добираться до Берлина: и там, и там молодой норвежец, свободно говоривший по-немецки, будет ему большим подспорьем. Дополнительных денег Роджер не просил. Тех трех тысяч долларов, что выделил ему „Клан“ на путешествие и проживание, должно было хватить на обоих.
Если американским сподвижникам Роджера и показалось странным его желание взять с собой этого юного викинга, виду они не подали. Приняли к сведению. Роджер не мог пуститься в путь без Эйвинда. С ним вошли в его жизнь молодость, мечта и — он сам краснел, повторяя про себя это слово — любовь. Раньше такого не бывало. Были мимолетные связи с людьми, чьи имена — если это и вправду были имена, а не наспех взятые клички — он забывал через мгновение. Были призраки, которыми его воображение, его вожделение, его одиночество заселяли страницы дневника. Но с этим „прекрасным викингом“, как называл он его в минуты близости, Роджер в эти недели и месяцы испытывал, помимо наслаждения, такое чувство, будто в его жизни появилась настоящая привязанность, способная разомкнуть круг одиночества, на которое он был обречен своей прихотливой сексуальностью. Роджер никогда не говорил об этом с Эйвиндом. Он не был наивен и часто твердил себе, что скорее всего — да почти наверняка так оно и есть — отношение норвежца к нему не вполне бескорыстно: тот получил кров и стол, спит в чистой постели, одет и обут и, по собственному признанию, наконец-то оказался в безопасности. Но все, что Роджер понимал умом, забывалось в ежедневном общении с юношей. Эйвинд был внимателен и ласков, предупредителен и услужлив, постоянно старался как-то угодить ему, быть полезным, но при этом — даже в интимные моменты — сохранял дистанцию, не позволял себе излишней короткости или фамильярности и старался не злоупотреблять доверием Роджера.
Были куплены два билета второго класса на лайнер „Оскар II“, отправлявшийся из Нью-Йорка в Христианию в середине октября. Роджер обзавелся документами на имя некоего Джеймса Ленди, изменил внешность — наголо остригся и с помощью кремов и притираний высветлил себе бронзовую кожу. Корабль британских ВМС перехватил лайнер в открытом море и отконвоировал на Гебриды, в порт Сторноуэй, где его подвергли доскональному досмотру. Однако истинную личность Кейсмента так и не установили. Поздним вечером 28 октября они с Эйвиндом благополучно прибыли в Христианию. Роджер никогда еще не чувствовал себя так хорошо. И, если бы его спросили, ответил бы: несмотря на все проблемы, он счастлив.
Тем не менее именно в те минуты и часы, когда его снедало это смешное и нелепое пламя, именуемое счастьем, наступало самое горькое и тяжкое время в его жизни, неумолимо близился провал, уничтоживший все то благородное и чистое, что было у него в прошлом. Вечером того дня, когда они оказались в столице Норвегии, Эйвинд заявил, что на улице его схватили неизвестные, доставили в британское посольство, где продержали несколько часов, выспрашивая все о его таинственном спутнике. И Роджер поверил. И в простодушии своем подумал, что это перст судьбы и прекрасный случай на весь мир раструбить, какими преступными методами действует британский МИД. На самом же деле, как выяснилось впоследствии, Эйвинд явился в посольство по доброй воле с целью продать его, Роджера Кейсмента, по сходной цене. Из-за этого случая Роджер с болезненным упорством одержимого терял недели и месяцы, готовя и проводя действия, которые никак не пригодились делу освобождения Ирландии, но зато вызвали насмешки в министерстве и британской контрразведке, где наверняка его сочли жалким и неумелым дилетантишкой.
Когда же началось его разочарование в Германии, которая — вероятно, всего лишь из-за того, что он отшатнулся от Англии, — внушала ему такое восхищение и казалась образцом эффективной, дисциплинированной, культурной, истинно современной страны? Не сразу, не в первые свои берлинские недели. Совершая вместе с Рихардом Майером, приставленным к нему от германского Министерства иностранных дел, довольно авантюрное путешествие из Христиании, он питал еще иллюзии и надежду на победу кайзера, которая станет решающей для независимости Ирландии. И промозглый, тонущий в дождливой мороси Берлин произвел на него поначалу самое отрадное впечатление. Заместитель министра Артур Циммерман, и граф Георг фон Ведель, ведавший Англией в министерстве иностранных дел, принимали его крайне любезно и весьма одобрительно отнеслись к его планам сформировать из военнопленных Ирландскую бригаду. Оба считали, что германское правительство официальной декларацией должно поддержать независимость Ирландии. И в самом деле, 20 ноября 1914 года рейх высказался по этому поводу — пусть не так однозначно и прямо, как надеялся Роджер, но все же с достаточной ясностью, чтобы оправдать позицию тех, кто, как и он, ратовал за союз с кайзером. И, как ни радовался Роджер этому заявлению — это был несомненный успех, и его успех! — и сообщению министра, что командование рейхсвера уже отдало приказ собрать пленных-ирландцев в отдельный лагерь, где ему будет удобно посещать их, но он уже тогда предчувствовал, что планы его не согласуются с действительностью и скорей всего — вскоре рухнут.
А первой приметой того, что события обретают непредсказуемый оборот, стало единственное за полтора года письмо Элис Стопфорд Грин, которому пришлось проделать путь через Атлантику, задержаться в Нью-Йорке, сменить там конверт вместе с именами адресата и отправителя и, наконец попав в руки Роджера, сообщить, что в британской прессе появились сведения о том, где он находится. Известие это вызвало ожесточенную полемику в стане националистов: одни бурно одобряли, другие — столь же горячо осуждали его решение стать в этой войне на сторону противника. Элис была в числе последних, но высказала свое неодобрение в округлых осторожных выражениях, добавив, что многие сторонники независимости разделяют ее точку зрения. В крайнем случае можно занять нейтральную позицию по отношению к европейской войне, но быть заодно с Германией — нет! Десятки тысяч ирландцев сражаются за Великобританию — и что же скажут они, узнав, что один из виднейших лидеров национализма перешел на сторону врага, который бьет по ним из тяжелых орудий и травит газами?