Числа. Хаос

Войти он не предлагает.

— Ты что-то знаешь о Саре? — спрашивает он. — Ты ее видел?

Значит, дома ее тоже нет. Подалась в бега.

— Нет, — говорю, — я ее уже несколько дней не видел. Думал, она здесь. Хотел поговорить.

— Поговорить?

— Ну да, мы… мы дружим. — Как-то коряво это у меня выходит.

— Она дружит с тобой! — Он мне то ли не верит, то ли не хочет верить. Не нравится он мне и тон его не нравится.

— Ну да, — говорю, — на рисовании вместе сидим.

— Она тебе нравится, так ведь? — На что это он намекает?

— Ну да. Я же сказал — мы дружим.

Он выходит за дверь и начинает спускаться ко мне.

— Она пробыла в школе всего несколько дней, — говорит он. — И сбежала. Что ты с ней сделал? В школе? Что ты с ней сделал?

— Ничего. И не ссорился. Мы дружим. Вот и все.

Соображаю, к чему он клонит, — видно по тому, как он набычился, — и понимаю: пора сваливать. Пячусь от него, но убежать не успеваю.

Он выбрасывает руку вперед, хватает меня за горло и прижимает спиной к колонне. Наклоняется ко мне, дышит прямо в лицо, сдавливает шею, сейчас задушит.

— Ты к ней полез, да? Полез к ней своими грязными лапами, к моей дочери!

— Нет! — выдавливаю я. — Вы что!..

— Не выдержал и руки распустил, так ведь? Ах ты, гаденыш! Гаденыш!

Тычет мне своим числом прямо в глаза. Тоже «двадцать седьмой», но не такой, как все, — смерть у него другая, она идет изнутри, боль исходит из всего тела, стреляет от самого плеча, врывает его.

— Гэри! Что случилось?

За его спиной, за порогом, появляется женщина. Наверное, Сарина мама. В халате, босиком.

— Что там? Что-то выяснили?

Папаша ослабляет хватку.

— Нет, — откликается он. — Ничего.

Я вырываюсь, растираю горло, ребра ходят ходуном — никак не отдышаться.

— Ничего, — повторяет он. Глядит, как я ковыляю по гравийной дороге, потом пускаюсь бежать. Слава богу, ворота еще открыты, — я выбегаю наружу и несусь со всех ног. Не останавливаюсь, пока не выбираюсь из этого душного пригорода и не попадаю в обычный человеческий район, где есть магазины и кафе и дома выходят прямо на улицу.

Влетаю в первую же газетную лавочку, покупаю себе колу, открываю банку, едва расплатившись.

— Э-э, в магазине нельзя! Только на вынос! — кричит парень за кассой. Ну его. Сахар из газировки шибает в кровь, трясучка понемногу унимается. Уф, хорошо, отпустило. Я уж думал, он меня убьет. Вот козел! Нет, я понимаю, он волнуется за дочку, но это же ненормально — вот так бросаться на человека, он же меня чуть не задушил!

Допиваю колу и протягиваю банку кассиру. Он кивает в сторону бачка для вторсырья и дает мне мои пять центов с таким видом, будто от сердца отрывает.

— Спасибо, чел, — говорю я ему, выхожу из лавки и двигаю к дому. Ноги устали и едва плетутся, а в мыслях по-прежнему переполох. Сары нет дома. И в школе нет. Где ее носит?!

Сара

Трехкомнатная квартира на шесть девушек, в том числе и меня. Ничего так. Девушки встречают меня спокойно, показывают уголок, где можно бросить рюкзак.

Мэг знакомит меня с остальными, потом ведет в кухню и делает нам яичницу с жареной картошкой. Умираю с голоду. По утрам кусок в горло не лезет, зато к вечеру я все смету, что не приколочено.

— По-человечески ем раз в день, — говорит Мэг. — А в остальное время диета рок-чики — сигареты, водка и… ну, сама знаешь.

При этой мысли у меня подводит живот. Я в жизни не пила спиртного, в жизни не курила — и сейчас тем более не буду.

Наверное, я скривилась, потому что Мэг добавляет:

— Придется тебе пить. Тут все пьют. Иначе кихнешься. Ну, может, не сегодня, не в первый вечер.

Почему свихнешься? Тут вроде неплохо…

Лицо у нее не меняется — только в глазах что-то мелькает. Что здесь делается? Открывается входная дверь, входит какой-то мужчина и прямиком шагает в кухню. Невысокий, всего на несколько сантиметров выше меня, но крепко сбитый, мышцы так и распирают рукава джинсовой куртки. В одной руке у него сигарета, в другой — ключи от машины.

— Все нормально? — спрашивает он у Мэг и наклоняется поцеловать ее в губы. В последний момент Мэг отворачивает голову и подставляет ему щеку. — Чего ломаешься, сука? — говорит он, и в голосе его звучит такой холод, что у меня полосы встают дыбом. Тут этот человек замечает меня — и заговаривает совсем по-другому. — А это у нас кто? — интересуется он и смотрит уже только на меня.

— Это Сара. Ей негде жить.

— Отлично, отлично. — Он оглядывает меня с ног до головы и протягивает руку. — Шейн. Добро пожаловать в наше скромное обиталище.

Пожимаю ему руку, иначе будет невежливо, а я не настолько уверена в себе, чтобы грубить этому человеку, по крайней мере пока, — а он немного затягивает рукопожатие, и мне становится неприятно.

— Небось на улице на тебя оглядываются, — говорит он.

Я пожимаю плечами.

— Не волнуйся. Здесь тебя не тронут. Никто тебя не сдаст. Я возьму с тебя плату за жилье, но не сегодня. Первая ночевка даром. Завтра.

— А, — говорю. — Ладно.

Деньги у меня есть — он не сказал сколько, но я-то собираюсь пожить здесь день-другой, наверное, в полсотни евро уложусь. Или в сотню?

Девушки куда-то собираются, красятся, причесываются. Шейн шастает по спальням. На их месте я бы выгнала его взашей, но они все терпят. Мэг устраивается на диване и хлопает рядом с собой — приглашает меня сесть.

— А ты никуда не пойдешь? — спрашиваю.

— Нет, сегодня — нет. Побуду с тобой.

— Спасибо, — говорю.

Она достает жестяную баночку травы и бумажки и сворачивает косяк. Мы смотрим телик, а когда Шейн возвращается в гостиную, Мэг протягивает косяк ему и он стоит в сторонке и курит. Глядит на нас, а не в телик. Потом смотрит на часы — большие, броские, золотые.

— Девочки, на выход! — кричит он. — Пора!

Все остальные тянутся за дверь. Шейн выходит последним.