Страница 70 из 76
Если в Киеве действительно стояли храмы и алтари «всем славянским богам», то в нем, кроме нам уже известных, должны были почитаться, например, польский Датан — податель счастья, удачи и обильного урожая, а также покровитель заимодавцев; богемско — моравская богиня хлеборобов Живена; защитник полевых и иных плодов у вендов и померанцев Крикко, почитавшийся вместе с Курко и Зилсбогом, ведавшим луной, охотой и плодородием полей; польские боги поля и пашни Лавкапатим и Модейна (в лесистых местностях Модейна считалась «хозяйкой леса» и составляла пару Дивериксу — оба они выступали в заячьем облике); прусско — литовский Смик — бог всего, что растет в первой борозде (кто переступал эту борозду — оскорблял бога, как Рем своим прыжком через борозду, проведенную Ромулом, подписал себе смертный приговор); приветливая прусская Явинна, благословлявшая рост и развитие посевов.
Все они выполняли одну функцию, возложенную на Макошь руссами (а точнее, русинами — так назывались украинцы, русняки, червоноруссы и австрийские галичане). Заботиться о животных ей помогали польские охранитель телят и ягнят Курвайчин, Кремара (Хрюшка), особенно неравнодушная к свиньям (ее поили пивом и медом, оставляя их у горящего очага), ее ближайший родственник Крук, тоже защитник свиней и другой домашней живности, а вдобавок покровитель кузнецов. Ласдона (Ветвистая) охраняла молодые кустарники, особенно орешники. Кирн заботился о плодоношении вишен, если во время сожжения жертвы не забывали прикрепить на вишневое дерево горящую свечу. Зосим вместе с Бубилсом и его женой Аукштайей охранял пчел. К помощи Мьехутеле взывали при сборе лесных трав для окрашивания тканей.
Если Макошь была еще и богиней охоты, то ей близка польско — богемско — русская Зевана. А вендский Ипабог, почитавшийся в Радигощи и на Руяне, сам напоминал своим видом статую Мокоша — его диспропорциональный трехглавый истукан, облаченный в грубую одежду до колен с каймой по ее нижнему краю, с отвратительным лицом, заросшим густой клинообразной бородой и свисающими еще ниже незавитыми усами, имел глубокие глазные впадины, а на одной голове красовалась круглая рогатая каска с закругленными зубцами по ее окружности.
Связующим звеном между двумя подательницами плодородия — Ладой и Макошью — была Дшидшелья, или Дшивона, вобравшая в себя все их функции. Эта юная богиня охоты, вооруженная луком и колчаном, в высоко подвязанной легкой одежде, стала доброй провожатой охотников. Она приносила им удачу, укрощала диких зверей, но, в отличие от недотроги Артемиды, охотно дарила свою благосклонность молодым, красивым и храбрым охотникам. Ее именем стали нарекать новорожденных, чтобы они выросли достойными внимания Дшидшельи, и довольно скоро она превратилась в богиню любви, а позднее, под именем Дшидшинлы, — в богиню брака.
Не меньшим правом на популярность пользовались в Киеве и сыны Сварога — Дажьбог, родоначальник руссов, считавшийся мужским вариантом Сречи, персонифицировавший солнце, его свет и тепло, и безымянный Сварожич, или Божич, которому молились в свинарниках и овинах, — олицетворение огня земного, нередко изображавшийся в виде златорогого оленя. Сварожи — чем — главным богом лютичей — иногда называют Радегаста, а Г. Глинка явно смешивает Дажьбога со Свантевитом: «Световид», по его мнению, — это «солнце, жизненная теплота». Отсюда пошла ошибка, будто в Арконе в день летнего солнцестояния отмечался праздник Свантевита. Скорее, это был день Дажьбога. Но какое имя он носил на Руяне — неизвестно, тем более что Дажьбог упоминается Г. Глинкой отдельной строкой как податель «благополучия». В качестве же «начального огня, эфира» он называет Зничь, то есть Жничь. Такое божество действительно почиталось в Киеве в виде вечного, неугасимого огня, исцеляющего больных и страждущих. Не исключено, что это восточнославянский вариант Флинса. Жничь, по всей видимости, посвящался богу медицины и фармакологии Хореи. Но и тут загвоздка: если вспомнить его статую, упомянутую выше, можно недоумевать, почему Хореи иногда считают божеством пирушек и попоек, вроде Бахуса. Очевидно, на том основании, что в Киеве он изображался обнаженным, с виноградным венком на голове, сидящим на опрокинутой бочке, и что в жертву ему приносили пиво и медовый напиток?
В некоторых рукописях зафиксирован другой вариант его имени, по-видимому, более правильный — Корша. Отсюда могли произойти общеславянские корчага и корчак (кувшин), а позднее — корчма. Возможно, в те времена хмельные напитки считались целебными. Что же касается слов «корчи», «корчиться», то они могли принадлежать как богу медицины, так и богу пьянства. Венды предпочитали обращаться к Урию — лекарю и покровителю дома, наделенному даром волшебства, а пруссы — к солнечному Аусвайксу, всегда готовому помочь больным и дряхлым (он образовывал божественную тетраду с Пелвитте, Пергубрием и Пуш—» кайтсом). Хореи же был прежде всего богом руссов и тоже, как видим, имел отношение к плодородию.
Приближение смерти предвещали хрипы и конвульсии больного — это был верный признак того, что к нему явилась Смертница, чтобы отделить душу от бренной оболочки. Ее могли видеть все, кроме самого умирающего. Смертница неприкаянно бродила по дому из конца в конец и исчезала только тогда, когда кончина становилась неминуемой. Душу сопровождал к ее новому обиталищу Совий, а встречал зверообразный польско — силезский бог смерти Ний, обитавший поначалу в районе Гнезно, а позднее — Немчи. Вариант его имени или, быть может, прозвища — Нийям, Нийяма — свидетельствует о его прежнем тождестве с индийским Ямой, тоже повелителем загробного мира. Г. А. Глинка сообщает, что Ний был неумолимым судьей и безжалостным исполнителем собственных приговоров, «владычествующим над преисподними странами», где среди «кипящего моря зол» стоял его престол. Это он посылал к людям на ладье «Навь» Смертницу и прочие «ночные ужасные привидения». Его идолу, выкованному из железа, жертвовали «не токмо кровию животных, но и человеческою, особенно же во время каких-либо общественных злоключений».
Н. В. Гоголь многие черты Ния по созвучию имен перенес на своего Вия, возможно, не подозревая, что Вий — это не кто иной, как общеславянский бог ветров Вей в украинском произношении, «потомок» индийского Ваю (Ваты). Ний имеет много общего с германским Дспгелем — «косарем». Этот бог смерти представлялся в виде бородатого старика, отбивающего косу (иногда золотую) на железной или серебряной наковальне, установленной на кладбище. К этому же кругу принадлежит и русский герой Рогдай (правда, финского происхождения) — сын Смерти, сразивший булгарского великана Тугарина Змеевича, ибо не ведал страха гибели. Тугарин в этом сказании наделен некоторыми чертами Кащея: он хотел вызвать на поединок князя Владимира, женившегося на Лепе, дочери булгарского князя, против воли ее отца. Лишь самой Лепе удалось выведать тайну уязвимости Тугарина, его «ахиллесову пяту», — Рогдай ослепил его светом. Этот сюжет принадлежит мировому фольклору, в том числе и христианскому (легенда о Самсоне и Далиле).
С большой долей уверенности можно утверждать, что все эти боги имели посвященные им праздники с игрищами — народными зрелищами. Но как они выглядели — неизвестно. Французский социолог П. Друэн подсчитал, что во времена европейского средневековья церковь установила сто пятнадцать праздников, кроме воскресных дней. Многие из них, безусловно перекроенные из языческих, сопровождались состязаниями поэтов, музыкантов и гимнастов. И непременно — гаданиями (щедрованиями). Чуть ли не до наших дней дожили такие их виды, как кобь (гадание по полету птиц) и рабдомантия (гадание прутом), не говоря уже о колядовании, гадании по зеркалу, воде, лентам и так далее.
Существовал праздник появления змей на земле (25 марта) и ухода их под землю (14 сентября). Был праздник весеннего пробуждения медведя (комоедицы, 24 марта) и первых всходов яровых (2 мая). В январе отмечались русалии (в конце святок) и день Велеса, чей каменный идол видели в Ростове еще в XI веке. 22–23 апреля чествовали Леля и Ладу и прогоняли скот сквозь пламя костров, 27 апреля -ярилу. 10 мая клали в борозду хлеб и лили пиво по случаю именин Земины и ее брата — близнеца Земепатса (Господина земли), а старики перед сном приникали устами к земле, бормоча заклинания. 5 июля справляли именины Месяца, а 8 апреля — встречу Месяца с Солнцем. 24 июня, в начале жатвы, приносились жертвы и разжигались огни Купалы, а 1 мая — Вальпургиевой ночи, когда еще раз приветствовалась Лада. 15 августа и 18 сентября латыши почитали Марю — мать Лаймы и охранительницу коров. 20 июля посвящалось Перуну, в этот же день южные славяне искали его цветок — перуницу (богищу), а прибалтийские — полевую горчицу. 29 июня поминался Кострома, а 4 июня — снова Ярила.