Страница 38 из 75
Круг хоровода, круг радуги, круги по воде от нырнувшего в нее человека — не напоминают ли они «круги камней» фоморов и друидов? И не из них ли зародились спирали древних орнаментов? Ведь круг — это та же спираль, только с нулевым шагом.
Связь между этим миром и потусторонним, поясняет К. Иеттмар, «осуществляется главным образом через озера и пруды. Тот, кто отваживается броситься в них, тем самым переправляется в иной мир… В этих глубинах живут и боги, а не только властитель мертвых…». В это верят многие племена Гиндукуша. По мнению кафиров, «небо не расположено над землей, а постепенно начинается там, где заканчивается горная долина, в зоне чистых горных вершин и снегов. Озеро, лежащее под самыми альпийскими лугами, считается родиной богов. Здесь растет также то могучее дерево, которое является символом людей и богов. Река соединяет небо со средней зоной, где живут кафиры, и с царством мертвых близ выхода из долины». Их священное озеро (сур) носило два имени — Сюджум и Судрем.
Точно такие же поверья и точно такие же озера существовали, если можно так сказать, «на другом конце географии». Жителей Рюгена и сегодня еще охватывает невольный суеверный трепет, когда они в центре дремучего леса Бухенвальд приближаются к священному озеру своих предков — Студенц, в чьих водах еще во времена Тацита омывалась повозка богини Нерт после того, как она, укрытая покрывалами от нескромных взоров, проезжала через этот остров. Влачившие ее коровы и сопровождавшие этот кортеж рабы немедленно утапливались в Студенце: то была жертва богине. И никто не смел забросить снасти в воды озера, буквально кишевшие рыбой. Германцы называли эту богиню Гертой, скандинавы — Ёрд, те и другие — Холле, Хольдой или Хулле (Благосклонной). Кроме Рюгена, эта тезка Шивы особенно почиталась в Гессене и Тюрингии. Зимой она проявляла себя в виде снегопада: это земные девушки, взятые в услужение, взбивают ей перину. В летний полдень прекрасную снежнотелую фрау Холле можно застать купающейся в море или другом каком-нибудь водоеме, а путь в ее жилище указывает любой колодец. Этот персонаж покровительствует пряхам и льноводам, а наиболее прилежным дарит новенькое веретено или прялку и даже иногда прядет за них ночи напролет. Ее любовь к музыке и заунывному пению недвусмысленно указывает на принадлежность к эльфам, а точнее — к русалкам и феям.
Писатель, профессор Дерптского университета А. С. Кайсаров, подытоживая изыскания XVIII века по части мифологии (в том числе и изыскания Ломоносова), присоединяется к мнению своих предшественников, что русалки — это «русские нимфы, или неяды». Второе уточнение, прозрачно намекая на греческих наяд, подчеркивает в то же время, что эти существа вполне могли обходиться без пищи.
Однако наяды почти никогда не причиняют людям зла, а русалки — сплошь и рядом. Наяды внешне ничем не отличаются от обычных женщин, отчего частенько вовлекаются в греховные шалости с богами. Русалки же имеют несчастье быть обладательницами рыбьего хвоста вместо ног, тщательно ими скрываемого (такая анатомия была у греческих сирен; встречается хвост и у некоторых двуногих фей, но у них он не рыбий). Наконец, наяды принадлежали исключительно к слабому полу, подобно тому, как черные эльфы — к сильному, тогда как русалки… Было время, когда русалки подразделялись на женщин и мужчин, лишь потом они утратили свою вторую ипостась — примерно в начале прошлого века или чуть раньше.
А совсем в глубокой древности водные духи были мужчинами. Причем вполне безобидными — как наяды. «Водяные люди» африканского племени калабари и сегодня «готовы помочь любому, кто принесет им дары побогаче», — свидетельствует Б. Дэвидсон. В Богемии и Моравии такой «русал» носил имя Водник. Этот пожилой длиннобородый мужичок с зелеными зубами и зелеными волосами из тины, выбивающимися из-под зеленой шляпы, обитает в реках и морях и весьма опасен для купающихся девушек, хотя от него можно отделаться принесением в жертву черных животных. Его шведский аналог Стрёмкарл (Речник) — изумительный музыкант, способный запустить в пляс все подводное царство, как и Садко в чертогах Морского (а на самом деле озерного) царя. За определенную плату — черного ягненка или белого козленка — он может обучить своему искусству любого желающего. Норвежцы поклоняются духу водопада и называют его соответственно: Фоссегрим. Венды, особенно в Лаузице (славянской Лужице), почитали женского водяного духа (как правило, стирающего в реке свою рубашку), но, вопреки всякой логике, называли его традиционно — Водяной, а точнее, Бодни Муж.
В различных частях Европы к югу от балтийского побережья обитали никсы — мужчины (nix) и женщины (nixe). Исчерпывающее представление об их внешности дает богемско— моравский Водник. Лишь изредка нике принимает традиционный для эльфа облик малыша в красном колпаке. И еще реже он является людям в виде мальчика— дикаря, этакого Маугли, покрытого жесткой щетиной и увенчанного все тем же красным колпаком на соломенного цвета кудрях.
Никсы— русалки мало напоминают никсов— водяных, разве что цветом своих необыкновенно длинных и густых волос, которые они часами могут расчесывать золотым гребнем, раскачиваясь при этом на деревьях, сидя на морских волнах или прибрежных скалах в зыбком сиянии утренних лучей, либо нежась на солнечном лужке близ воды, перебрасываясь веселыми шутками или что-то напевая. На Руси их называли шутовками и берегинями, в Шотландии — кельпи, во Франции — морганами, кравшими играющих у воды детей, в Бретани — ночными прачками, явно родственными вендскому Водяному. Южные славяне звали их вилами. Это были прекрасные вещие крылатые девы с благоухающими венками на распущенных волосах, обитавшие в колодцах. Их считали подательницами плодотворящих дождей и охранительницами посевов. Первоначально же вилы, в противоположность апсарам, были горными девами, получившими свое имя от санскритского слова «вала» — пещера. При первых же признаках появления человека они прыгают в воду, чтобы спрятать свой хвост, а над поверхностью оставляют лишь верхнюю часть тела неземной красоты, Эти девы имеют весьма пагубный нрав: стоит юноше за* глядеться на них или заслушаться пением, как они хватают его и увлекают за собой в глубину. В «русальчин велик день» — четверг — купаться особенно опасно. Впрочем, изредка они дарят счастливчикам свою любовь, прикрывая хвост (а по некоторым преданиям — козлиные или лошадиные ноги) волной собственных волос или длинной белой одеждой, но не приносят людям счастья. Те никогда уже не смогут отыскать среди земных женщин достойную замену и навечно остаются пленниками этих чаровниц, не имея возможности завести с ними семью, поскольку принадлежат к разным мирам. Об этом напоминает и славянский праздник русалий, сходный с праздником Костромы. В сказаниях русалки предстают то добрыми, то злыми, то покладистыми, то капризными — словом, это те же эльфы, только с существенной поправкой на женский нрав. И шутки у них бывают такие, что скорее способны вызвать слезы, чем смех.
Случается, что русалки приходят к людям сами, тогда они наряжаются в одежды, принятые в данной местности, и их присутствие может выдать только какая-нибудь малозаметная деталь, например, влажный кончик фартука. Кельты предпочитают видеть их лунной летней или промозглой осенней ночью — в просторных и невесомых белых одеждах и с маленькой островерхой шапочкой— невидимкой на голове. Потеря этой шапочки чревата для никсы тем же, что и для эльфа: она не может вернуться домой, пока не обретет ее вновь. Лунное сияние моря или пенные барашки в волнах — это, по мнению кельтов, белорунные стада овец, которых пасут русалки. То, что русалки как-то связывались с луной, доказательств не требует. Первоначально их, как и апсар, было ровно 27 (именно столько созвездий насчитывали индийцы на ночном небе), лишь позднее с разрастанием фольклорных сюжетов люди забыли об астрономии и сбились со счета. Еще чаще никсы (и мужчины и женщины) бродят у воды в облике благородного белого коня, готового послужить любому повстречавшему его человеку. Но горе оседлавшему его! Улучив момент, этот оборотень сигает далеко в озеро или в море и исчезает в его пучине вместе с седоком. Люди все еще могли лишь робко мечтать о том, чтобы подчинить себе коня, хотя, вероятно, какие-то попытки уже предпринимались. Возможно, отголоски этих легенд ожили в ирландских мифах о конях фоморов и в греческих — о конях Гелиоса и Посейдона. В Ирландии, где предания о никсах поражают своим обилием и причудливой фантазией, Финляндии и Шотландии водяные имеют исконный облик лосося (как ирландский Финтан или девушка— лосось «Калевалы»), а на Гебридских, Оркнейских и Шетланд* ских островах — тюленя или дельфина, считавшихся священными животными также и у греков. Только при выходе на сушу они принимают человеческий вид, и лишь хвост постоянно напоминает об их родной стихии.