Рождение Темного Меча

С радостью полюбовавшись тем, как стражник поднес горлышко бурдюка к губам, Симкин ринулся за дверь, прямиком в пасть буре, и стрелой метнулся через улицу. И тут же с кем-то столкнулся, ибо ничего не видел из-за темноты, дождя, мокрого снега и своей огромной меховой шапки.

— Симкин! Смотри, куда идешь! — рявкнул на него кто-то с раздражением, но вместе с тем — и с облегчением.

— Я-то, смотрю, Мосия. Так значит, ты все-таки не отправился в глушь, куда глаза глядят? Нет-нет, не через дверь, этот мужлан все еще следит за хибарой. Вот сюда, в тень. Погоди-ка...

— Чего подожди? Я уже окоченел! Ты что, не...

— Ага, а вот и сигнал.

Свет в доме стражника погас, и в окнах стало темно, если не считать отблесков пламени от очага. Симкин мгновенно выскочил из-за угла тюрьмы и забарабанил в дверь. Ему тут же отворили.

Симкин опрометью заскочил внутрь, затащив Мосию за собой, а Джорам закрыл за ними дверь.

— Чудную ночку ты выбрал, — сказал Симкин, стуча зубами.

— Я знаю, — невозмутимо отозвался Джорам. — Этот дождь и туман скроют огонь в кузне от лишних глаз.

— Это как раз не важно, — пробормотал Мосия. Он стоял у двери, ссутулившись и дрожа от холода. — Я поговорил с кузнецом. Он как бы невзначай сказал людям Блалоха, что, может, сегодня в кузне кто-нибудь останется поработать на ночь — ну, чтобы наверстать время, потраченное на тот рейд.

Тут Мосия заметил, как нахмурился Джорам, и поспешил ответить на невысказанный вопрос.

— Не волнуйся. Я не стал ему ничего говорить, да он и не спрашивал. Его сыновья были с нами, когда горело то селение. Они тоже приняли обет. Ты... А, ладно, пустое.

Мосия умолк.

— Что ты хотел сказать? — спросил Джорам.

— Ничего, — пробурчал Мосия. У него едва не вырвалось: «Ты можешь на него положиться», — но, взглянув на холодное, темное лицо Джорама, Мосия лишь покачал головой.

В карих глазах снова промелькнула улыбка — словно отсвет пламени на угасающих углях. Джорам знал, что собирался сказать его друг и почему он не стал этого говорить.

— А что со стражником?

— Мужлан дрыхнет без задних ног, — доложил чрезвычайно довольный собою Симкин. — Я... О, добрый вечер, отец. Я вас даже не заметил там, в тени. Никак, тренируетесь прятаться? Что-то вы выглядите неважно. Что, все еще мучаетесь от простуды? Я, к счастью, от своей уже избавился. Иметь дело с Блалохом и с простудой одновременно — это уже чересчур...

Сарьон не ответил. Он даже не услышал, что там говорит Симкин. Он не слышал ничего, кроме ветра, что завывал за стенами, словно хищный зверь, зачуявший запах крови.

Когда-то, давным-давно, Сарьону приходилось слышать, как разговаривал ветер. Только тогда он шептал: «Принц Мертв... принц Мертв...» и голос его был печален. Теперь же он визжал и завывал: «Мертв, Мертв, Мертв!» с каким-то безумным торжеством, наслаждаясь падением Сарьона и с удовольствием мучая его. Сарьон...

Это ветер обращался к нему, звал его по имени, призывал его...

— Сарьон!

Каталист испуганно дернулся и поднял взгляд.

— Я... простите, — пробормотал он. — Я просто… Что, уже пора?

— Да. — Голос Джорама звучал монотонно и холодно. Вой ветра и тот казался более живым. — Симкин ушел. Нам нельзя более медлить.

— Отец, вам нужно еще что-нибудь на себя накинуть, — сказал Мосия, стаскивая с плеч собственный промокший плащ.

— В кузне он быстро согреется, — буркнул Джорам, которого раздражали задержки.

Мосия, не обращая внимания ни на Джорама, ни на попытки смущенного Сарьона возразить, помог каталисту накинуть плащ поверх поношенной рясы.

— Ну, вы там наконец готовы? — спросил Джорам и, не дожидаясь ответа, осторожно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. Как и следовало ожидать, там не обнаружилось ничего, кроме дождя, мокрого снега и ветра. Подхватив плащ, который Мосия сунул ему в последний момент — а то ведь с него так и сталось бы выйти под дождь без теплой одежды, — Джорам небрежно накинул его на плечи и шагнул в бурю, чье неистовство словно бы отразилось у него на лице.

Сарьон медленно двинулся следом.

— Да пребудет с вами Олмин! — догнал его негромкий шепот Мосии.

Сарьон лишь покачал головой.

Ветер с рычанием накинулся на каталиста, словно нарочно поджидал его появления. Дождь с легкостью пронзил своими ледяными когтями плащ и рясу; мокрый снег хлестал по лицу. Но ветер, кажется, вовсе не стремился его терзать. Он следовал за Сарьоном по пятам, тяжело дышал у него за спиной, гнал его вперед; его дыхание холодило Сарьону затылок. Сарьону даже показалось, что, если он вдруг попытается свернуть с той темной тропы, которой он сейчас шествовал, ветер набросится на него, чтобы преградить ему путь и вернуть обратно, — а пока он лишь кусает его за голые лодыжки, грозя и напоминая.

Смерть, Смерть, Смерть...

— Проклятье! Отец, смотрите, куда идете! — Голос Джорама звенел от нетерпения, но его сильная рука подхватила и удержала Сарьона: каталист от страданий и беспросветного отчаяния едва не рухнул в канаву, полную ледяной воды.

— Уже недалеко осталось, — сказал Джорам. Сарьон взглянул на молодого человека и даже сквозь потоки дождя разглядел, что Джорам стискивает зубы, — но сражается он не с ознобом, а с бушующим в нем возбуждением. И, словно вызванная к жизни звуками голоса юноши, перед ними вдруг возникла кузня; ее тлеющие алым уголья смотрели на каталиста, словно глаза преследующего его неведомого создания.

Джорам отворил тяжелую деревянную дверь. Сарьон шагнул было вперед; тепло и покой освещенного светом горна полутемного помещения манили его. Но затем каталист заколебался. Он мог повернуться и броситься наутек. Вернуться обратно к Церкви. Obediere est vivere. Vivere est obedire. Конечно! Это же так просто! Он должен повиноваться. Разве не это каталисты делали на протяжении столетий — повиновались без рассуждений?

Но ветер лишь рассмеялся над ним. Он издевался над каталистом, и Сарьон понял, что эта буря, от первого легчайшего шепота до нынешнего пронзительного визга, назревала всю его жизнь. Задирая полы рясы, ветер дергал Сарьона из стороны в сторону, пихал вперед и в конце концов с последним диким воплем толкнул его через невысокий каменный порожек, прямиком в красноватую тьму.

Джорам закрыл тяжелую дверь и поспешно принялся за работу. Сарьон стоял, отдыхая и наслаждаясь теплом, и зачарованно глядел вокруг; он не мог больше притворяться перед самим собою и делать вид, будто его это не интересует. На странных инструментах играли блики пламени: это Джорам, пользуясь мехами, раздул огонь в горне. На полу в беспорядке валялось потомство этого огненного союза: подковы, зубила, сломанные гвозди, недоделанные ножи, железные котелки. Джорам, с головой ушедший в работу, не обращал внимания на каталиста. Сарьон уселся на пол, стараясь не попадаться под ноги молодому человеку. Он сидел, слушая тяжелые вздохи кузнечных мехов, — и вдруг осознал, что больше не слышит завываний ветра.

Буря продолжала яриться; она сделалась еще неистовее — возможно, празднуя свою победу над каталистом. Ветер ревел, мчась вдоль улиц, ломая ветви деревьев и черепицу с крыш. Дождь угрожающе стучал в двери, снежная крупа билась в окна. Однако же те, кто находился сейчас внутри большого каменного здания на холме, что высился над поселком Техников, могли позволить себе не обращать внимания на непогоду. Они были поглощены хитросплетениями игры — а игра сейчас шла не одна, — и им было не до капризов природы; их куда больше волновало то, что происходило внутри дома, а не снаружи.

— Королева Чаш, старшая козырная карта. Она бьет вашего Рыцаря, Симкин, и следующие две взятки тоже мои, как я полагаю.

Блалох положил карты на стол и, откинувшись на спинку стула, выжидающе посмотрел на Симкина.

— Как там поживают наши узники? — небрежно поинтересовался чародей.

Симкин с некоторым ужасом посмотрел на лежащие перед ним карты, потом внимательно уставился на свои карты, зажатые в руке.