Война и антивойна

Взлет геоэкономической теории стал тем фактором, который помог Клинтону стать президентом США. Если теория верна, утверждают ее поборники, то военный бюджет может быть сильно урезан, а давно назревшие социальные программы профинансированы без увеличения и без того значительного дефицита американского правительства. Более того, администрация Клинтона сможет перефокусировать Америку на решение внутренних проблем (Клинтон обвинял своего предшественника в излишнем внимании к международным вопросам). Более того, если истинным полем битвы завтрашнего дня является глобальная экономика, то Соединенным Штатам нужен «Совет экономической безопасности» для ведения экономических войн.

Но этот хор леммингов затих перед лицом современной окрашенной кровью реальности. Геоэкономика на фоне разразившегося вокруг нас насилия становится все менее и менее убедительной концепцией. Оказалось, что национальные политические лидеры — это не бухгалтеры. Как и в прошлом, воюющие страны не ограничиваются подсчетом экономических плюсов и минусов, начиная войну: они подсчитывают свои шансы на захват, расширение или удержание политической власти.

И если даже тщательные экономические расчеты в картине и присутствуют, они с тем же успехом могут быть ошибочными, приводящими к неверным выводам или переплетенными с другими факторами. Войны возникают из‑за неразумия, просчета, ксенофобии, фанатизма, религиозного экстремизма и простого невезения, когда каждый «рациональный» экономический показатель говорит, что для всех лучшей политикой было бы сохранение мира.

Но еще хуже, что геоэкономическая война — вовсе не замена военного конфликта. Гораздо чаще она просто прелюдия, если вообще не провокация, настоящей войны, как было в экономическом соперничестве Японии и США, которое привело к японскому нападению на Пирл — Харбор в 1941 году. Уж в этом случае точно на курок нажала конкуренция. Геоэкономические рассуждения, как бы они ни грели нам душу, неадекватны и еще по двум более фундаментальным причинам: они слишком просты, и они устарели. Просты, поскольку пытаются описать действующие в мире силы всего двумя факторами: экономика и военная мощь. Устарели, поскольку полностью игнорируют возрастающую роль знания, в том числе науки, техники, культуры, религии и ценностей — что теперь стало главным ресурсом любой развитой экономики, — а также дееспособных вооруженных сил. Таким образом, в этой теории игнорируется то, что может быть самым решающим фактором в международной политике двадцать первого века. Мы входим в эру не геоэкономическую, а геоинформационную.

По всем этим причинам неудивительно, что все меньше и меньше сейчас мы слышим об этой изрешечённой пулями геоэкономической теории.

После последней волны коллективного восторга наступило утро протрезвления. Похоже было, что мир готов покрыться сыпью «локальных войн». Но даже и сейчас существует опасное неверное восприятие: широко распространенное мнение, что войны будущего, как и последнего полувека, ограничатся малыми странами в более или менее далеких местах.

И подобное утверждение сделал не кто‑нибудь, а заместитель министра обороны США: «В Северной Америке, Европе и Японии мы создали «зону мира», о которой вполне можно сказать, что война здесь поистине немыслима». Однако история пестрит «немыслимыми войнами» — спросите у жителей Сараева.

Быть может, потому что такую возможность даже страшно рассматривать, общественность по — прежнему поощряют сбрасывать со счетов возможность большой войны на территории самих великих держав, а также возможность, что эти державы будут втянуты в локальные конфликты вопреки своей воле. Однако ужасная правда в том, что может наступить конец эпохе мелких драк, когда все войны велись малыми странами на краю света. И если так, то наши главные стратегические положения нуждаются в пересмотре.

Глава 3. Конфликт цивилизаций

Хоть и с опозданием, но до людей стало доходить, что промышленная цивилизация подходит к концу. И этот конец — уже очевидный в то время, когда мы писали об «общем кризисе индустриализма» в книге «Шок будущего» (1970), — несет с собой угрозу не снижения, а роста числа войн — войн нового типа.

Сегодня многие описывают все, что будет после современности, с помощью термина «постмодерн». Но когда мы говорили об этом в начале восьмидесятых с Доном Морелли и Донном Старри, мы тогда вместо этого ссылались на различие между цивилизациями Первой волны, аграрной, Второй войны, промышленной, и теперь — Третьей волны.

Поскольку в обществе могут происходить серьезные изменения без конфликтов, мы считаем, что метафора истории как «волн» перемен более динамична и информативна, чем разговоры о переходе к «постмодернизму». Волны динамичны. Когда волны сталкиваются, появляются мощные встречные течения. Когда сталкиваются волны истории, сцепляются в схватке целые цивилизации. Все это проливает свет на то, что иначе так и казалось бы бессмысленным или случайным в современном мире.

На самом деле, как только мы примем волновую теорию конфликта, станет ясным, что главный сдвиг силы, начинающийся сейчас на планете, происходит не между Востоком и Западом, не между Севером и Югом, не между разными религиозными или этническими группами. Самые глубокие экономические и стратегические перемены из всех — это грядущее разделение мира на три различные, раздельные и потенциально конфликтующие цивилизации.

Цивилизация Первой волны, как мы видели, неизбежно прикреплена к земле. Какую бы местную форму она ни принимала, на каком бы языке ни говорили ее народы, какова бы ни была религия или система верований, но такая цивилизация есть плод аграрной революции. Даже сегодня множество людей живет и умирает в до современных аграрных обществах, взрыхляя неблагодарную почву, как делали их предки много веков назад.

Истоки цивилизации Второй волны спорны. Некоторые историки относят ее корни к Ренессансу или еще более ранним временам. Но для большого числа людей фундаментальные изменения жизни начались, грубо говоря, триста лет назад. Именно тогда впервые появилась ньютоновская наука. Именно тогда паровая машина впервые получила экономическое применение и начали появляться первые фабрики в Британии, Франции и Италии. Началось движение крестьян в город. Распространялись дерзновенные новые идеи — прогресс, странное учение о правах личности, руссоистское понятие общественного договора, секуляризм, отделение церкви от государства, и совершенно новое — что руководители могут выбираться волей народа, а не божественным правом.

Двигателем многих из этих перемен послужил новый способ создания богатств — фабричное производство. И прошло немного времени, как многочисленные различные элементы сложились в систему: массовое производство, массовое потребление, массовое образование, средства массовой информации, и все это вместе обслуживается специальными институтами школами, корпорациями и политическими партиями. И даже структура семьи переменилась от большого крестьянского дома, где жили совместно несколько поколений, до малой, нукленарной семьи, характерной для индустриального общества.

Людям, на себе перенесших эти перемены, жизнь должна была казаться хаосом. Однако эти изменения были тесно взаимосвязаны. Они просто были шагами развития того, что мы теперь называем современностью — общества массового производства, цивилизации Второй волны. Новая цивилизация вошла в историю под возмущенные крики в Западной Европе тех, кто дико сопротивлялся каждому шагу вперед.

Главный конфликт

В каждой проходящей индустриализацию стране бушевали жестокие, зачастую кровавые схватки между промышленными и торговыми группами Второй волны и землевладельцами Первой волны, сплошь и рядом выступавшими в союзе с церковью (которая сама была среди крупнейших землевладельцев). Крестьян сгоняли с земли, чтобы обеспечить рабочими новые «мельницы Сатаны» и фабрики, умножавшиеся повсюду.

Забастовки и бунты, гражданское неповиновение, пограничные споры, националистические восстания — все это вспыхивало постоянно, порождаемое главным конфликтом — войной между интересами Первой и Второй волны. Все прочие конфликты были ее следствием. И эта картина повторялась в почти каждой стране, проходящей индустриализацию. В США потребовалась ужасная Гражданская война за промышленно — торговые интересы Севера, чтобы разгромить аграрные элиты Юга. И лишь несколькими годами позже в Японии разразилась революция Мейдзи, и еще раз модернизаторы Второй волны торжествовали победу над традиционалистами Первой.