Война и антивойна

И даже если оно будет применяться лишь законными властями, все равно возникают серьезные политические и моральные вопросы. Да, Дженет Рено получила бы возможность справиться с культом «Ветви Давида» в Уэйко без особого насилия и спасти хоть часть детей, которые там погибли.

Но ведь это самое оружие может быть применено и репрессивными государствами против мирных демонстраций. Некоторые виды этих технологий настолько подходят для управления толпами и разгона демонстраций, что демократическим государствам придется написать новые правила для своей полиции.

И есть еще вопрос классификации оружия: какое оружие воистину не летально? У некоторых видов летальность «регулируемая»: при низкой используемой мощности наносится легкое расстройство здоровью, а на максимуме оружие убивает. Можно ли про такое оружие ска- зать, что оно — «нелетального действия»? К чести Моррисов и Совета по глобальной стратегии, они не отмахиваются от этих вопросов в слепом фанатизме НЛД.

И именно потому, что Моррисы осознают опасность — особенно для демократии, — они хотели бы снять почти непроницаемое покрывало секретности, наброшенное на оружие НЛД так называемыми «специалистами черного комплектования» из сверхсекретных лабораторий и служб. Эта завеса тайны так плотна, что даже Моррисам, обладающим высшей степенью допуска, было отказано в доступе к некоторым ведущимся работам.

Крис и Дженет Моррисы признают необходимость сохранения военной тайны до некоторой степени, но горячо утверждают, что нелетальные средства ведения войны настолько важны для будущего, что должны стать предметом широкого публичного обсуждения. Они уже достали некоторых чиновников министерства обороны заявлениями, что разработка оружия НЛД должна стать предметом тщательного надзора со стороны Конгресса. Слишком важные вопросы прав человека здесь завязаны, по мысли Моррисов, чтобы позволить военным решать эти вопросы по умолчанию.

Расширение применения методов НЛД поставит также новые вопросы на геополитическом уровне. Если, скажем, США — единственная современная сверхдержава, будет больше полагаться на нелетальные методы и меньше — на обычное оружие, не примут ли другие страны такое ограничение за слабость? Не приведет ли это к поощрению авантюризма или, наоборот, — к неоправданным ожиданиям одностороннего разоружения? А может, и к тому, и к другому?

И не может ли рост применения средств НЛД привести к новому соперничеству — гонке в повсеместном распространении такого оружия? Не приведет ли к снижению числа убитых — а заодно и к сужению демократии, — если государство получит возможность ослеплять, сбивать с толку, дезориентировать и другими нелетальными средствами выводить из строя своих критиков? А если начнется гонка вооружений НЛД, какие страны более всего от нее выиграют? Какие окажутся наиболее способны производить эти сложные типы нового оружия? Не откроется ли здесь новое широкое поле для японских технологий? Сегодня статья девятая японской конституции по — прежнему запрещает экспорт оружия, но каково определение оружия? Подпадает ли под него оружие НЛД?

Когда дипломатия пасует…

В прошлом, когда дипломатия замолкала, зачастую начинали грохотать пушки. Завтра, как утверждает Совет по глобальной стратегии США, если переговоры зайдут в тупик, правительства смогут прибегнуть к оружию НЛД до того, как развязать традиционную, кровавую войну.

Дженет Моррис считает, что «этот промежуток, когда дипломатия заходит в тупик, а первый выстрел еще не прозвучал, никогда раньше не учитывался. Это было ис — чезающе малое пространство». Таким образом, концепция НЛД возникает не просто как замена войны или продолжения мира, но как нечто совсем другое, радикально новое в международных делах: промежуточное явление, место остановки, арена соревнования, где можно больше вопросов решить бескровно. Это революционно новая форма военных действий, четко отражающая возникновение цивилизации Третьей волны.

Но с точки зрения борьбы за мир она вызывает не меньше вопросов, чем с точки зрения войны. Можно ли сформулировать не только военную доктрину с учетом оружия НЛД, но и антивоенную? Этот вопрос должен заставить мыслить по — новому политиков, капитанов оборонной промышленности, военных, дипломатов и борцов за мир во всех уголках земли, потому что мы входим в период этнических и племенных конфликтов, сепаратистских движений, гражданских войн и восстаний — кровавый родовой путь завтрашнего мира.

Что теперь становится очевидным, так это то, что революция в военном деле, начавшаяся с концепции «воздушно — наземного боя» и впервые явленная миру во время войны в Заливе, все еще в пеленках. В предстоящие годы, вопреки урезанию бюджетов и риторике о мире во всем мире, военные доктрины всех стран будут меняться в соответствии с новыми требованиями и новыми технологиями. В мире «отраслевых войн» специалисты по таким войнам будут процветать. В мире, который все сильнее зависит от космоса в области связи, в прогнозах погоды и мириадах еще других вещей, будет расти и зависимость от космоса в военном деле. В мире, где фабрики все сильнее компьютеризируются и автоматизируются, военное дело, как следует ожидать, тоже будет полагаться на компьютеры и автоматику, в том числе на роботов. Новые технические достижения, вырываясь из лабораторий к добру или к худу, будут двигать вперед все — от генетики до нанотехнологии, выполняя и превосходя самые смелые мечты современных мечтателей в духе да Винчи. И в то же время в мире, где истребление мирного населения влечет иногда контрпродуктивные политические последствия, семимильными шагами будет развиваться оружие нелетального действия. Сочетание высокоселективного оружия с другими видами НЛД указывает, как можно надеяться, в сторону возможного снижения числа смертей без разбора.

Все эти процессы будут идти в рамках пока еще зачаточной формы военного дела Третьей волны, отражающей пока еще зачаточную форму будущих экономики и цивилизации Третьей волны.

Но серьезной ошибкой было бы думать, что господствующая форма завтрашней войны будет определяться исключительно спутниками, роботехникой или оружием НЛД. Дело в том, что общим элементом, связывающим все это, является не железо — не танки и самолеты или ракеты, не спутники или нанотехническое оружие и лазерные винтовки. Этот элемент нематериален, и он тот же, что определяет возникающую систему создания богатств и завтрашнее общество. Это — знание.

И здесь мы уже видим отчетливый прогресс. Военное дело Третьей волны началось с воздушно — наземного боя. Война в Заливе дала лишь слабый намек на дальнейшее развитие этого направления. В следующие десятилетия оно будет шириться, включая в себя новые возможности, предлагаемые передовой технологией. Но они не завершат — и не могут завершить — его развитие.

Эволюция военного дела в Третьей волне не будет завершена, пока не будет понят и развит его главный ресурс. И окончательное развитие его вполне может оказаться таким, какого еще не видел мир: соревнованием стратегий знания.

И тогда война перейдет на принципиально новый уровень.

Часть четвертая: Знание

Глава 16. Воины знания

Военная доктрина Третьей волны обретает форму, и возникает новое поколение «воинов знания» — интеллектуалы в мундирах и в штатском, преданные той мысли, что знание может побеждать в войне — или предотвращать ее. Если посмотреть, что они делают, мы увидим постепенный прогресс от сперва узких технических вопросов к всеобъемлющей концепции, которая когда‑нибудь будет названа «стратегией знания».

Пол Штрассман — талантливый, яркий специалист по информатике, по происхождению чех. Когда‑то он занимался стратегическим планированием и возглавлял службу информации в «Ксероксе». Он автор важных исследований по вопросам взаимосвязи компьютеров, производительности труда и прибылей корпорации в гражданской экономике. Потом он служил директором по оборонной информации в Пентагоне — главным специалистом по информационной технологии в американских вооруженных силах.