Лазурный берег

— Да, месье комиссар. Алекс Мошкарин. Приехал из России год назад. Из Пензы.

— Чем он занимается?

— Работает в порту. За сдельную плату моет катера и яхты. Свободное время проводит с русскими...

— Может, хотите кофе? — вновь привстал Мошкарин.

— А у вас что, сыром пахнет? — проигнорировал его предложение комиссар.— Очень изысканный запах... Напоминает камамбер.

Перес побагровел. Мошкарин произнес извиняющимся тоном:

— Скушали уже! Голодные были. Мсье Перес вот голодный пришел...

Перес побагровел еще больше. Пришел он как раз сытый. Кушал пулярку и гусиный паштет.

— Вот кофе... — вновь предложил Мошкарин. Он чувствовал, что Перес недоволен, и с радостью покинул бы комнату.

— Не надо,— отмахнулся комиссар.— Рассказывайте лучше, что стряслось.

— К нам прибыл Троицкий,— Анри Перес кивнул на Мошкарина.— Алексей мыл его яхту.

— Троицкий... Троицкий... — задумался комиссар. Напряжение мозговых извилин придало ему очень важный вид.— Тот самый?.. Большой негодяй?

— Именно. Тот самый, что объявлен в международный розыск как организатор убийства. Русский бизнесмен.

— И что же он у нас делает? — искренне удивился комиссар.

 — Таблетки глотает,— пояснил Мошкарин.

— «Экстази»?.. Я слышал, что у вас в России это до сих пор еще модно...

— Нет, вроде от головной боли...

— А кто прибыл с ним?..

— Трое. Все русские. По виду — бандиты.

— А что у вас с зубами? — неожиданно сменил тему комиссар.

Мошкарин смутился. За него ответил Анри:

— То же, что у всех русских,— плохие дантисты!

— Он ведь, кажется, в Португалии живет? — вновь перескочил на Троицкого гость.

— В Сан-Теотониу,— пояснил Перес— На своей вилле. Португальцы отказали России в экстрадиции.

— Да-да, я помню из газет... Кажется, Троицкий объявил себя жертвой политического режима...

На самом деле комиссар ничего такого не помнил и газет отродясь не читал. Информацию к сегодняшней встрече готовили для него помощники. Спрашивая, «что стряслось», комиссар прекрасно знал тему разговора. И агент Перес знал, что комиссар знает. И Мошкарин понимал, что первый знает, а второй знает, что первый знает. Так что беседа походила на плохой водевиль.

— Там у них все кому не лень — жертвы политического режима,— добавил комиссар и ухмыльнулся так, что стало видно его язык: очень большой и розовый.

Перес разозлился. У него накопилось немало претензий к русским и, конечно, не было больших симпатий к русским преступникам. Но к русскому политическому режиму у него претензий было еще больше. Потому что именно этот режим отобрал когда-то у дальних предков Переса много недвижимости и сельскохозяйственных угодий. Не считая наличных денег и ювелирных изделий. Комиссару, однако, возражать не полагалось. И Анри сказал:

— Совершенно верно, месье комиссар. Вот португальцы и испугались. Шума не захотели.

— Ну так арестуйте его!.. Нам бояться нечего. А экстрадиция — это уже не наши вопросы.

Этого Анри не ожидал. Комиссар прекрасно знал, что с арестом Троицкого могут возникнуть проблемы. Но он и тут прикинулся дурачком, перекладывая решение на Переса. «Жирный трус»,— подумал Анри, а вслух произнес:

— Да, но... может случиться скандал.

— Почему? — якобы удивился комиссар.

— Он приехал на фестиваль. По приглашению комитета. Как продюсер одного из фильмов. И не просто фильма — а заявленного в главном конкурсе.

— Гм, это меняет дело...

Перес ничего не ответил. Нелепая тишина повисла минуты на две. Нарушил ее Мошкарин — звучным тягучим зевком.

— Пусть он сварит кофе,— зло велел наконец комиссар.

Перес кивнул Мошкарину, и тот с готовностью отправился на кухню.

Перес продолжал молчать. Дудки: пусть и комиссар проявит какую-нибудь инициативу. Кроме заказа кофе.

— Но ведь мы могли и не знать, что он здесь... — вслух размышлял комиссар.— Фестиваль закончится... Троицкий уедет...

Внутри у Переса все кипело.

— Как же мы могли не знать?! Что мы, читать не умеем?! Он будет во всех газетах, во всех телерепортажах. У него будет премьера,— Перес втолковывал комиссару элементарные вещи.— Русские потребуют...

— Эти русские... — сплюнул комиссар.— Так что же делать? Задерживать нельзя, не задерживать тоже нельзя? И так скандал, и эдак скандал. Хватит нам истории с Де Ниро...

Конфуз с Де Ниро действительно имел место, но лет тридцать назад. Актера, гениально сыгравшего сверхбандита дона Корлеоне в «Крестном отце-2», скрутили на пляже двое молоденьких патрульных. Признали, что перед ними физиономия знакомого преступника, но что это актер из фильма — не докумекали. Сломали ему что-то — кажется, палец на руке. Плавки порвали. Вся «желтая» пресса потом битый месяц потешалась над артистом. Блистала заголовками типа «Два сопляка стянули трусы с Крестного отца». Полиции пришлось выплатить кучу денег за моральный ущерб.

«Вряд ли комиссар помнит эту историю,— подумал Анри.— Тоже референты приготовили».

Здесь он ошибался. Историю комиссар помнил. Хотя бы потому, что он и был одним из тех незадачливых сопляков. С тех пор не было на всем юге Франции полицейского, более умеренного, аккуратного и осторожного. Так что у комиссара имелась своя причина переваливать ответственность на агента.

— Так что же делать, Анри? У вас есть идеи?

— Да, у меня есть идея. Надо пригласить русских полицейских.

— Зачем? — не понял комиссар.

— Пусть сами его арестуют. Дальше — дело суда.

— И мы остаемся в стороне...— задумчиво произнес комиссар.— Что ж, это хорошая идея.

Он настороженно глянул в строну кухни. Мошкарин что-то беспечно насвистывал. Заразился на берегу мотивом «на речке, на речке, на том бережочке».

— Да, месье комиссар,— сказал Перес. А про себя: «Старый трус. Все-таки сделал все так, чтобы при случае свалить на меня».

— Сколько вы работаете, Анри? — доброжелательно спросил комиссар.

— Третий год.

— А вы неплохо соображаете. Далеко пойдете... Срочно отправьте им приглашение. Все расходы берем на себя.

Последнюю фразу комиссар произнес с вернувшимся к нему самодовольством. Решение по расходам — самое важное в любом деле — он принять мог. Многолетняя осторожность сделала свое дело: казной комиссар распоряжался.

Ждать кофе он не стал. Когда Мошкарин вышел из кухни с подносом, Анри, срывая злость, ударил по подносу кулаком снизу.

Не рассчитал: весь кофе вылился на кремовый пиджак агента Переса.

— Постирать? — вежливо предложил Мошкарин.

Весна в этом году в Петербург пришла поздняя. Еще и апреле лежали сугробы, то подтаивало, то снова замерзало, и хитом сезона в убойном отделе стала история о сосульке-убийце. Известного предпринимателя нашли мертвым в проходном дворе. Смерть наступила в результате удара тупым предметом по голове. Поскольку бизнесмен оказался тесно связан со Смольным, шухер поднялся нешуточный. Два дня — вернее даже, двое суток — весь отдел стоял на ушах. Пока не выяснилось, что предпринимателя убила сосулька, которая к моменту обнаружения тела успела благополучно растаять.

А через неделю подполковник Егоров, слышавший звон краем уха, влетел в кабинет оперов с требованием срочно представить все материалы об убийце по кличке Сосулька...

...Потеплело только к майским, зато мгновенно и сильно — слякоть высохла буквально в три дня, зацвела черемуха, обезумели птицы, и окна кабинета Сан Саныча были распахнуты настежь. Тем более что в кабинете было изрядно накурено: обсуждать французскую историю собрались все.

— В общем, короче, еще раз, если чего еще не понятно: просят прислать людей для совместного задержания,— Сан Саныч отложил распечатку электронного письма, составленного по-русски, но с большим количеством ошибок.

«Агент» назывался «эгент», «яхта» — «йактой», «суд» — «сут». Особо посмеялись над последним словом.

— Сами, значит, не могут? — резюмировал Шишкин.

— Могут. Но не хотят. Потому как Троицкий у них гость фестиваля. Шибко официальный.