Когда взорвется газ?

Баданец и Хан продолжали пререкаться, сваливая вину друг на друга.

Скорин до поры до времени молчал, барабаня пальцами по столу. Наконец терпение его лопнуло.

— Вот что, уважаемые коллеги, — довольно резко произнес Валентин Леонидович. — Есть хорошая восточная поговорка: «Лучше зажечь свечу, чем проклинать темноту». Надо не кивать друг на друга, а устранять последствия этого занимательного кино… И в первую очередь установить, кто его заказал! Кто за всем этим стоит?!

— Да кто тут может стоять? — удивился Хан. — Это случайность… Никто и не заметит…

Лицо «Папы» покрылось красными пятнами. Сейчас он не был похож на добродушного бегемотика.

— У вас тут что, детский сад?! Когда на кону стоят миллиарды, случайностей не бывает, зарубите это на носу! А если и бывает, мы все равно должны ее отработать, как полноценный и очень опасный «наезд»! И только тогда посчитать случайностью! Потому что за такие бабки расплачиваются не деньгами, а жизнями! Причем не только своими, но и своих близких! Вы что, совсем ничего не понимаете?!

Сняв очки, он зло глянул на Баданца. Потом перевел тяжелый взгляд на Хана. Плоское лицо степняка с узкими раскосыми глазами выражало крайнюю степень раздражения, если не ярости. Внезапно он вскочил и схватил лежащее у палубного ограждения ружье. Млот окаменел и только презрительно прищурился. У Скорина отвисла челюсть. Баданец вскочил и, опрокинув кресло, шарахнулся в сторону. Про кнопки сигнала тревоги все забыли. Да они и не успели бы помочь. Но Хан разрядил двустволку в стаю чаек. Посыпались перья, две птицы, перевернувшись через крыло, рухнули в воду, третья полетела прочь, медленно теряя высоту и в конце концов тоже воткнулась в море.

— Плохая примета! — сказал Скорин. — И дурные манеры… — И неожиданно добавил: — Я возвращаюсь!

Млот, распрямляясь и поднимая голову, как после удара, набрал в легкие насыщенный ионами морской воздух и на выдохе глубоко кивнул:

— Я тоже.

— А может, отдохнем пару деньков? — спросил Слеза. — Жалко телок бросать на полдороге…

— Не до отдыха сейчас. И вообще… — пробурчал Баданец, стряхивая что-то невидимое с купальных трусов. Наверное — пережитый страх.

Сбросив пар и успокоившись, Хан аккуратно положил «Пердей» на палубу, снова надел очки, примирительно улыбнулся.

— Прошу прощения. Нервы…

Потом нажал на трубке внутренней связи зеленую кнопку и, услышав ответ капитана, твердо скомандовал:

— Разворачивайся! Мы возвращаемся в Ниццу!

Описав широкий полукруг и оставив на синей поверхности ровный, будто выписанный циркулем белый след, «Кристина» легла на обратный курс. Запасы спиртного и продуктов остались практически нетронутыми. А настроившиеся на крутой отдых «модельки» очень огорчились. Но их настроение никого не интересовало.

Глава 2

Зигзаг судьбы

Невысокий человек средних лет уверенной походкой шел по улице. Крепкая фигура выдавала немалый спортивный опыт, а острый цепкий взгляд, как бы сказали раньше, «мог принадлежать сыщику или журналисту». Но в последние годы развелась уйма людей с такими взглядами: бандиты, мошенники, «авторитетные бизнесмены», да мало ли кто еще! Так что сейчас этот классификационный признак отпал: пронзительный взгляд мог принадлежать кому угодно. Впрочем, человек на бандита, мошенника или бизнесмена явно не тянул, скорее относился к недавно введенной модным московским автором категории «офисного планктона»: недорогой коричневый костюм с неподходящим серым галстуком, безымянные коричневые туфли, пионерская белая сорочка, скромная «Сейко» на запястье, вдобавок он шел пешком и без охраны… К тому же встречал много знакомых, которые его не обходили и не боялись, а напротив — приветливо здоровались, что характерно — по-русски: на востоке Украины нет фанатичного поклонения «ридной мове».

— Здорово, Иван!

— Как поживаете, Иван Сергеевич!

— Дядя Ваня, а когда вы сериалы показывать будете?

Внимательный наблюдатель мог сделать вывод: человек бедный, но честный и порядочный, поэтому люди к нему тянутся. Или в свете критериев оценок последнего времени расставить акценты по-другому: он честный и порядочный, а потому беден, как церковная мышь, и интересен только для таких же лохов, как и сам. Но в данный момент за ним никто не наблюдал и никаких выводов не делал.

Несмотря на это, факт остается фактом: в городе Ивана Сергеевича Черепахина все знали. Конечно, когда Хан говорил, что любой дурак с домашней камерой может открыть свою телекомпанию, он несколько преувеличивал. А вот с двумя профессиональными дивикамами «Sony» вполне можно не только компанию открыть, но и оказаться на гребне общественной жизни. Особенно если это жизнь не столицы, а тихой провинциальной Лугани. Главное, включать эти камеры в нужном месте, в нужное время и направлять их на нужных людей… Черепахин являлся владельцем и директором телекомпании, поэтому, во-первых, относился к верхнему слою «офисного планктона», а во-вторых, был заметной фигурой.

— Приветствую, Иван Сергеевич, и поздравляю! Видел, видел ваш сюжет в республиканских новостях. Это успех! — Востроносый старичок с остатками седых волос на коричневом, в пятнах, черепе, кисло улыбался. В свое время он заведовал идеологическим отделом горкома партии и до сих пор считал, что разбирается во всем на свете.

— Хотя я бы смонтировал по-другому: кадр-то вышел рваный, да и точек съемки маловато… М-да… И смысловые повторы тоже… Я вам прямо скажу, в мое время на центральный канал такое бы сырье не взяли… Да мы бы и не пропустили!

— Спасибо, Павел Семенович! У меня нет иллюзий по поводу нашей профессиональной гениальности! Просто повезло, наверное, им надо было «дырку» заткнуть, а наш репортаж по хронометражу подошел… С вашим опытом, конечно, можно еще больше огрехов найти… Спасибо, что подсказали… Хотя, знаете, все звонят, поздравляют…

Черепахин раскланялся и быстро пошел дальше, уже не вступая ни с кем в разговоры. Он торопился и, как всегда, успел вовремя: ровно в 9.00 он толкнул тяжелую, обитую внизу медным листом входную дверь независимой телекомпании «Зенит». Конечно, в таком названии имелось немалое преувеличение. Независимость компании заключалась только в том, что от нее ничего не зависело. Тем не менее директор был чрезвычайно пунктуальным и требовательным, как будто возглавлял Би-би-си или Си-эн-эн. Поэтому в «Зените» считалось неприличным опаздывать, хотя в Москве любые офисы открываются не раньше десяти, а творческие натуры в такое время еще не покидают своих постелей. Но это, конечно, отнюдь не упрек Москве. К тому же стиль работы Черепахина давал наглядные результаты: арендовать солидный офис в красивом старинном здании с лепным фасадом могла далеко не любая компания.

По заметно стершимся мраморным ступеням необычной овальной лестницы, с затянутыми проволочной сеткой пролетами, Иван Сергеевич поднялся на третий этаж, где размещался секретариат. По дороге заглянул в отдел репортажа, где в окружении коллег гоголем восседал на краю стола герой последней недели Пашка Савин.

— Надо глубже копать, сложнее проблемы ставить, — солидно вещал он. — Мы показали, что умеем работать, теперь и заказы пойдут серьезные… Можно за политику взяться. Вот американцы до сих пор войска из Ирака не выводят…

— Так что, Павел, в Ирак тебя посылать? Или прямо в Белый дом? — спросил Черепахин.

Не особо смутившись, Савин спрыгнул со стола, заправляя просторную клетчатую шведку в обтягивающие вельветовые джинсы. У него было простецкое лицо двадцатипятилетнего сельского парня, растрепанные волосы цвета выжженной соломы, круглые совиные глаза с белесыми ресницами. С такой внешностью вообще в загранкомандировки не посылают, а уж в Белый дом — тем более. Хотя «простак-Пашка» был продвинутым фанатом самой современной, «навороченной» аппаратуры, а недавно удивил коллег, заняв деньги и выложив тысячу долларов за крохотную видеокамеру, с объективом, вмонтированным в галстучную заколку.