Похищение

Я неуверенно дергаю ручку на дверце машины.

– Ты простишь меня за то, что я повел себя, как последний мудак?

– Уже простил.

– Тогда почему убегаешь быстрее, чем Джесси Хелмс[28] с гей-парада?

– Ты тут ни при чем, – сознаюсь я.

– Вот как? – Эрик подходит к машине. – Тогда это, наверное, связано с бегством Делии.

– Она убегала быстрее Джесси Хелмса?

– Быстрее, чем Трент Лотт с корпоратива «Черного дерева»,[29] – усмехается Эрик. – Так из-за чего вы поругались?

«Из-за тебя», – мысленно отвечаю я. Если представить наши жизни переплетением нитей, центральным узлом будет Эрик. Я боюсь тянуть за эту нить – боюсь распустить все остальное.

Я все еще помню, как он смотрел на меня с верхушки дуба и кукарекал петухом от радости: он взобрался туда первым. Я помню его голос, пробивающийся сквозь шум дождя по крыше (как будто сверху сыпали тысячи спичек): он клянется, что бродяга, который живет в штольне у дамбы, по ночам превращается в самого Дьявола. Я помню, с какой силой он обнял меня, когда мы увиделись на первых университетских каникулах. Я помню, как сияют его глаза, когда в них отражается лицо Делии.

Я бы никогда не заставил Делию выбирать между мною и Эриком, потому что сам не смог бы выбрать между ними.

– Я просто устал, – говорю я наконец. – Голова трещит. Эрик возвращается к трейлеру.

– Заходи, дам тебе аспирину.

Делать нечего, я следую за ним. Софи в спальне играет в чревовещателя с целой ордой Кенов и Барби. Маленький кухонный столик завален бумагами.

– Даже не знаю, как я смогу подготовиться к завтрашнему утру, – причитает Эрик. – Сегодня из Векстона прилетают несколько стариков, живших в доме престарелых. Они будут оценивать моральный облик подсудимого. Я должен встретить их в аэропорту. – Он смотрит на меня. – Камень, ножницы, бумага?

Я вздыхаю и сжимаю руку в кулак.

– Камень, ножницы, бумага, раз-два-три, – декламируем мы дуэтом. Я выбрасываю бумагу, Эрик – ножницы.

– Ты всегда выбираешь ножницы! – жалуюсь я.

– Тогда какого хрена ты всегда выбираешь бумагу? – Он снисходительно улыбается мне. – «Авиалинии США», прилет в три часа. Тебе понадобится шесть инвалидных кресел.

– Ты передо мной в долгу.

– Ага. Сколько там уже набежало… семьдесят пять миллиардов и шесть долларов?

– Плюс-минус.

Я обхожу вокруг стола, аккуратно касаясь разбросанных бумаг. Слова сами выпрыгивают на меня: «предубежденный свидетель», «нападающая сторона», «провокация». Поперек листа из блокнота маркером написано: «Лгать – говорить неправду. Лежать – находиться в беззащитном, беспомощном состоянии».

– Эндрю приходится несладко, – изрекает Эрик.

– Делии тоже.

– Ага. – Взгляды наши пересекаются. – Она тебе не рассказывала, зачем вообще потащилась в эту резервацию?

У меня перехватывает дыхание.

– Как-то не заходила об этом речь.

– Она разозлилась, потому что я скрыл от нее кое-что, о чем по секрету сообщил мне Эндрю. И понимаешь, Фиц, в чем дело: когда начнется суд, станет еще хуже. Я буду делать и говорить то, что ей совсем не понравится.

– Она простит тебя, когда все закончится, – говорю я недрогнувшим голосом.

– Если Эндрю оправдают… – уточняет Эрик. – Я всю жизнь готовился к тому моменту, когда мне перестанет наконец везти. Я ждал, что однажды Делия проснется и поймет, что я вовсе не тот человек, за которого она меня принимала. Поймет, что я обычный неудачник и растяпа. И понять это она может уже сегодня.

Я ищу в своем сердце ответ, но не нахожу.

– Пойду поищу аспирин, – выдавливаю я и ретируюсь в ванную.

Запершись, я сажусь на крышку унитаза. Если я и соврал насчет головной боли изначально, то уж сейчас голова у меня точно готова лопнуть. Я встаю и роюсь в навесном шкафчике – а это боль совсем иного рода: я трогаю дезодорант Делии, ее зубную щетку, ее противозачаточные таблетки. Сама она никогда не допустила бы между нами такого уровня близости.

Аспирин я там не нахожу, а потому опускаюсь на колени и залезаю под умывальник. Шампунь, резиновый утенок Софи, крем с экстрактом гамамелиса. Чистящее средство, вазелин, лосьон для загара. Мягкая башня из рулонов туалетной бумаги.

И тут я вижу виски. Засовываю руку глубоко в шкаф и вытаскиваю полупустую бутылку, спрятанную в самом дальнем углу. Я выношу свою находку, Эрик сидит за столом спиной ко мне.

– Нашел?

– Нашел, – отвечаю я, перегибаюсь через его плечо и ставлю бутылку прямо на папку.

Эрик замирает.

– Это не то, что ты думаешь.

Я сажусь напротив него.

– Нет? А зачем тогда это? Разжигать примус? Обои отмачивать?

Он встает, чтобы закрыть дверь в спальню, где играет Софи.

– Ты не представляешь, как тяжело вести такое дело. И когда Делия ушла… Я просто не мог это вынести. Я ужасно боюсь облажаться, Фиц! – Он запускает пальцы в свои густые волосы. – Эндрю чуть не убили, пока я был в запое. Поверь, этого оказалось достаточно, чтобы я мигом протрезвел. Я просто хотел вспомнить вкус, честное слово! И с тех пор не прикасался…

– Вспомнить вкус?

Я беру бутылку, подхожу к раковине, отвинчиваю пробку и выливаю содержимое бутылки в сток.

Наблюдая за мной, Эрик меняется в лице. Его лицо искажает сожаление – я узнаю его, ибо вижу каждое утро в зеркале.

Я помню, как мы все любили Эрика, когда он немножко заложит за воротник. Он становился самым обаятельным, самым остроумным, самым крутым. Но я также помню, как он за три минуты переворачивал кухню вверх дном; помню, как Делия приходила ко мне в слезах, потому что он заперся в комнате четыре дня назад.

– Все это мы уже слышали, и не раз, – говорю я Эрику и сую ему пустую бутылку. – А она знает?

Эрик качает головой.

– Расскажешь?

Я бы очень хотел рассказать ей сам. Но искусством умалчивать о том, что должен был сказать, я уже овладел в совершенстве.

Я дохожу до двери и оборачиваюсь. Сетка на двери разрезает Эрика на мозаику, делает из него раздробленного Шалтая-Болтая, который уже и не помнит, кем был до падения со стены.

– Знаешь, ты прав, – говорю я. – Ты ее и впрямь не заслуживаешь.

Уже в машине я беру мобильный. Я собираюсь позвонить Делии. Я хочу решить этот вопрос раз и навсегда.

Я набираю номер и слышу механический голос, который сообщает, что мобильный оператор не принял мои данные.

Я пережидаю несколько минут, предположив, что нужно просто переместиться в другую зону покрытия, но слышу все то же уведомление. Я съезжаю на обочину и звоню на горячую линию своего оператора.

– Фицвильям МакМюррей, – говорит мне девушка, проверив номер.

– Да, это я. В чем дело?

– По моим данным абонент отключен два дня назад. Ой, вам еще и сообщение оставили! От Мардж Гераги.

Это моя редактор.

– Какое?

Девушка говорит уже не так жизнерадостно.

– Она передала, чтобы вы запомнили, что счета за мобильную связь поступают непосредственно в редакцию. И что вы уволены. – Повисает пауза. – Я могу вам чем-нибудь еще помочь?

– Спасибо, – отвечаю я. – Этого достаточно.

После полуночи в дверь моего номера стучат. Учитывая, как прошел сегодняшний день, я ожидаю увидеть на пороге менеджера, который сообщит, что моя кредитная карта не принята. Но вижу Делию.

– Купи мне выпить, – просит она, и сердце у меня екает. Окинув ее долгим взглядом, я выуживаю из кармана джинсов три четвертака.

– Автомат с газировкой в конце коридора.

– Я надеялась на что-нибудь посущественнее. – Она задумчиво наклоняет голову. – Кстати, почему так говорят? Что в алкоголе существенного?

– Раньше самогон использовался как валюта при бартере Если, смешав равные части жидкости и пороха, можно было поджечь смесь, это доказывало, что там содержится хотя бы пятьдесят процентов спирта.

28

Крайне консервативный политик-республиканец, сенатор от штата Северная Каролина.

29

Трент Лотт – сенатор от штата Миссисипи, снискавший дурную славу расистскими заявлениями.