Мертвая зыбь

Дорожка к дому Йерлофа была очень короткой и заканчивалась низкой железной калиткой в каменной стене. Джулия открыла ее, калитка тихонько скрипнула, и женщина вошла во двор.

«Вот я и здесь, Йенс».

Выкрашенный коричневой краской маленький домик с белыми венцами[19] не выглядел таким необитаемым, как многие другие дома в Стэнвике. Но если бы Йерлоф жил сейчас здесь, то он никогда бы не позволил траве так вырасти и, уж конечно, двор не был бы усыпан красными и желтыми высохшими листьями. Отец Джулии всегда отличался аккуратностью и методично доводил до конца любое дело.

Они слыли парой работяг — Йерлоф и мать Джулии Элла. Она всю жизнь была домохозяйкой и иногда казалась какой-то гостьей из прошлого века, из эпохи бедности и неустройства, когда никому и в голову не проходило смеяться, шутить, мечтать, потому что экономили буквально на всем и всегда. Элла была маленькой, молчаливой, собранной женщиной. Кухня являлась ее королевством. Время от времени Джулия и Лена получали от нее оплеухи, а вот ласки не видели никогда. Что касается Йерлофа, то, пока они росли, он в основном пропадал на море.

Все вокруг Джулии, казалось, застыло, ни малейшего движения. Она вдруг вспомнила, что раньше посреди двора стоял большой зеленый насос, в метр высотой, с большущим краном и красивой изогнутой ручкой, но сейчас его уже не было. На его месте виднелась лишь бетонная крышка.

За каменной стеной двора слева от дома и позади него начиналась пустошь. Она тянулась на восток, к самому горизонту. И если бы не деревья, то Джулия, наверное, смогла бы увидеть Марнесскую церковь, вдалеке возвышавшуюся над плоским пейзажем, как черный шпиль. Там, в этой церкви, Джулию крестили, когда ей было всего несколько месяцев.

Женщина повернулась спиной к пустоши и подошла к дому. Джулия обогнула перголу,[20] увитую плетями дикого винограда, и стала подниматься по розовым известняковым ступенькам, которые в детстве казались ей такими большими. Они заканчивались у маленькой веранды перед закрытой деревянной дверью.

Джулия нажала на ручку, но дверь была заперта, как она и ожидала.

Здесь все началось, здесь и закончилось. «Довольно странно, что это дом такой же, как и был, по-прежнему и стоит на своем месте», — подумала Джулия. Мир так сильно изменился после исчезновения Йенса: на карте появились новые страны, другие, наоборот, пропали, как будто их никогда и не существовало. В Стэнвике теперь большую часть года никто не жил, а этот дом, из которого Йенс ушел в тот день, стоял себе как ни в чем не бывало.

Джулия присела на ступеньку и тяжело вздохнула.

«Я так устала, Йенс».

Она посмотрела на что-то вроде альпийской горки, которую Йерлоф соорудил перед домом. На самом ее верху лежал черно-серый камень, весь словно в складках. Йерлоф утверждал, что это метеорит и что, когда он упал с неба, прожег даже кратер. Но это было давным-давно, вероятно, лет сто назад. Его нашел еще дедушка Йерлофа.

И вот — ирония судьбы: вечный странник космических путей лежит наверху кучки камней, обгаженный птицами.

В тот день Йенс проходил мимо метеорита. Он вышел из дому, потому что его бабушка прилегла и заснула, спустил вниз по ступенькам, потом оказался во дворе. Наверное, это единственное, что можно было сказать наверняка. Куда он пошел потом, почему или зачем — этого не знал никто.

Когда вечером того же дня Джулия вернулась домой с материка, она ожидала, что Йенс радостно выбежит из дома ей навстречу, а вместо этого ее ждали двое полицейских, плачущая Элла и совершенно убитый Йерлоф.

Джулии опять захотелось достать из сумки бутылку вина, сесть здесь, на ступеньке, и потихоньку попивать и мечтать, пока не стемнеет. Но Джулия, хотя и с трудом, подавила желание.

Занавес. Как и весь поселок, этот пустой двор тоже казался декорацией на сцене. Но пьеса закончилась много лет назад. Все разошлись по домам, и только Джулия осталась здесь, как зритель, проснувшийся в опустевшем зале. Она сидела и с горечью смотрела на ступеньки, наверное, еще несколько минут, как вдруг услышала новый звук, доносившийся со стороны моря, — шум мотора.

Ехала какая-то машина. Судя по звуку, очень старая. Она неторопливо громыхала по дороге через поселок.

Звук не удалялся. Напротив, он становился громче, а потом машина остановилась, причем совсем близко от дома.

Джулия поднялась, привстала на цыпочки и увидела массивный автомобиль неподалеку от двора — старый «Вольво PV». Калитка опять скрипнула, когда кто-то ее открыл. Джулия поплотнее запахнула пальто, непроизвольно провела ладонью по светлым волосам и ждала, когда приехавший подойдет.

Женщина слышала звуки приближающихся шагов. Через несколько секунд она увидела непрошеного гостя. Им оказался пожилой мужчина небольшого роста. Он остановился перед ступеньками и угрюмо смотрел на Джулию. Он почему-то напомнил ей отца. Джулия и сама, наверное, не могла сказать почему. Может, дело было в кепке, мешковатых брюках, белом свитере, отчего в облике незнакомца ей почудилось что-то морское. Но он оказался ниже, чем Йерлоф, а палка, на которую он опирался, свидетельствовала, что его морская карьера завершена. Руки старика сплошь покрывали свежие и старые рубцы.

Джулия стала понемногу припоминать, что когда-то много лет назад они встречались. Это был один из постоянных жителей Стэнвика. Интересно, сколько их таких еще осталось?

— Здорово, — произнес старик, и его губы медленно растянулись в улыбке.

— Добрый день.

Он кивнул в ответ, снял кепку, и Джулия увидела седые, слегка вьющиеся волосы, зачесанные назад.

— Я тут проезжала мимо и решила посмотреть, — сказала она.

— Ясное дело… надо сюда заглядывать иногда.

Такого сильного эландского говора, даже, скорее, эландского диалекта во всей своей красе Джулия в жизни не слышала.

— Мне и сам Йерлоф так наказывал.

Джулия кивнула.

— Да все вроде выглядит нормально.

Оба помолчали.

— Меня зовут Джулия, — представилась она и быстро добавила, кивнув в сторону дома: — Я дочь Йерлофа Давидссона. Я из Гётеборга.

Старик кивнул так, как будто бы он и так знал.

— Да мы вообще-то знакомы, — протянул он. — Меня зовут Эрнст Адольфссон. Я вон там вон живу. — Он махнул рукой, указывая куда-то наискосок у себя за спиной. — Мы с Йерлофом давно знаем друг друга, да и сейчас иногда видимся, чтобы поговорить.

Наконец Джулия вспомнила: это Эрнст-каменотес. Когда она была еще маленькой, об Эрнсте довольно много говорили в поселке, как о какой-то диковине.

— А каменоломня еще действует? — спросила Джулия.

Эрнст опустил глаза, потом покачал головой:

— Не-а, теперь там нет работы. Иногда народ берет там камень… ну, тот, что остался, а новый больше не добывают.

— А, ты сейчас там работаешь? — поинтересовалась Джулия.

— Да занимаюсь помаленьку художеством, — ответил Эрнст, — режу по камню. В общем-то дело идет понемногу. Заходи, может, и тебе что понравится… Аккурат сегодня вечером я буду занят, ко мне приедут. А вот завтра — в самый раз. Заходи, может, что и купишь.

— Да, возможно, — ответила Джулия.

Вообще-то с деньгами у нее было плохо, и о покупках не могло быть и речи. Но, по крайней мере, она сможет посмотреть на работы Эрнста.

Эрнст снова кивнул, повернулся и медленно короткими неуверенными шагами зашагал обратно. Джулия поняла, что их разговор окончен еще прежде, чем Эрнст стал уходить, но ей хотелось кое-что узнать у него. Она набрала в легкие воздуха и спросила ему вслед:

— Эрнст, а ты был здесь, в Стэнвике, двадцать лет назад?

Старик остановился и потом медленно обернулся.

— Я здесь прожил пятьдесят лет.

— Я просто подумала…

Джулия замолчала, потому что на самом деле еще не очень хорошо сформулировала свой вопрос: спросить-то она хотела, но только не знала как.

— У меня ребенок тогда пропал, — медленно и неуверенно произнесла она, как будто бы стыдилась своего горя, — мой сын Йенс… Ты это помнишь?

19

Венец — бревна или брусья, составляющие один горизонтальный ряд деревянного сруба. Венцы соединяются в четырехугольник или многоугольник врубкой в углах.

20

Пергола — вид беседок, увитых зеленью, или коридор из легких решеток на арках и столбах.