Мертвая зыбь

Джулия ничего не ответила, она стояла и смотрела. Слезы текли у нее по щекам, она смахнула их, а потом очень медленно и осторожно подняла пакет.

— Я положил ее сюда, как только мне ее прислали, — объяснил Йерлоф. — Может быть, какие-нибудь отпечатки пальцев…

— Я понимаю, — ответила Джулия.

Как это все легко, как это все просто, когда, к примеру, мать надевает сандалию своему маленькому сыну, такую, скажем, как эта. Сначала ей надо просто дойти до двери, поднять ее с пола, ни минуты не задумываясь о том, что это действие может означать что-то особенное. Потом надо встать перед сыном, наклониться, почувствовать тепло его тела, взять его за ножку. А он в это время крепко возьмется своей ручкой за мать и будет молча стоять или что-нибудь говорить, какую-нибудь детскую чепуху, которую она в общем-то и не слушает. А если и слушает, то вполуха. Потому что она думает о чем-то другом: например, о счетах, которые надо оплатить, что надо купить продуктов или о мужчине.

— Я сама научила Йенса надевать сандалии, — сказала Джулия. — На это ушло почти все лето, но к осени он уже справлялся сам.

Джулия по-прежнему держала в руке маленькую сандалию.

— Поэтому он и сумел в тот день выбраться на улицу… Сам надел эти чертовы сандалии. Если бы я, дура, его не научила, у него бы ничего не вышло…

— Не надо так думать.

— Я хочу сказать, хочу сказать… что я его научила, чтобы сэкономить немного времени, — оправдывалась Джулия, — для себя самой.

— Не надо себя винить, Джулия, — сказал Йерлоф.

— Возможно, — ответила она, не глядя на отца, — но именно этим я и занимаюсь последние двадцать лет.

В комнате стало совсем тихо. Джулия вдруг внезапно поняла, что ее изувеченная психика больше не показывает ее внутреннему зрению маленькие выбеленные кости на берегу у Стэнвика. Она увидела своего сына живым. Как он наклоняется и очень серьезно решает сложную задачу — сам надевает сандалии, пока еще неловкими пальцами, и как для него трудно это сделать.

— Кто ее нашел? — прервала молчание Джулия и посмотрела на Йерлофа.

— Да я не знаю. Просто прислали по почте.

— А кто?

— Адресат не был указан, — ответил Йерлоф. — Обычный конверт из коричневой бумаги и смазанный штемпель, но я так думаю, что послали с Эланда.

— Записки не было?

— Нет, ничего, — пожал плечами Йерлоф.

— И ты понятия не имеешь, кто ее послал?

— Нет, — сказал Йерлоф, но отвел взгляд и старался не смотреть на Джулию. Он упорно разглядывал стол и, похоже, не собирался продолжать. Создавалось впечатление, что Йерлоф знал что-то еще, но не хотел говорить.

Джулия вздохнула.

— Но нам надо кое-что сделать, — выпалил Йерлоф и опять замолчал.

— Например? — спросила Джулия.

— Ну…

Йерлоф замолчал, моргнул и с растерянным видом посмотрел на Джулию. Можно было подумать, что он забыл, зачем вообще ее сюда позвал.

А Джулия тем более не имела ни малейшего представления относительно того, чем им предстоит заняться, и поэтому тоже молчала. Неожиданно она осознала, что даже толком и не разглядела комнату своего отца. До этого ее слишком занимал пакет с сандалией, который она по-прежнему держала в руке.

Теперь женщина осмотрелась. Как медсестра, она быстро приметила, где вмонтированы в стены кнопки экстренного вызова персонала, а как дочь, обратила внимание, что Йерлоф привез сюда из дома свои морские воспоминания. Три таблички лакированного дерева с названиями «Морской рыцарь», «Ветер» и «Северный» висели над черно-белыми фотографиями этих кораблей. На другой стене в рамке под стеклом висел капитанский диплом со штампами и печатями. На книжной полке рядом с письменным столом стояли переплетенные в кожу судовые журналы Йерлофа. И тут же находились две модели парусников сантиметров по десять в длину, каждый из них гордо плыл на всех парусах в своей бутылке.

Все было в полном порядке, аккуратно, как в каком-нибудь морском музее, ни пылинки. Джулия поняла, что она завидует отцу, потому что он мог оставаться в своей комнате, со своими воспоминаниями. И ему не надо было выходить в этот так называемый настоящий мир, где ты обязан дергаться и суетиться, убеждать всех и каждого, что ты чего-то стоишь, притворяться.

На прикроватной тумбочке лежала черная Библия Йерлофа и стояло с полдюжины пузырьков с таблетками. Джулия опять повернулась к отцу.

— Ты так и не спросил, как я себя чувствую, Йерлоф, — тихо сказала она.

Он кивнул.

— А ты так и не назвала меня папой, — ответил Йерлоф.

Оба немного помолчали.

— Так как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Хорошо, — коротко ответила Джулия.

— Ты, как и раньше, работаешь в больнице?

— Ну да, — почти солгала Джулия, не упоминая, сколько времени она уже на бюллетене. Вместо этого она сказала: — Я была в Стэнвике до того, как приехать сюда. Посмотрела на дом.

— Хорошо. Ну и как там все вообще?

— Как обычно, тихо и безлюдно.

— А окна все целы?

— Да, окна целы, — ответила Джулия. — Вообще-то там кое-кто был, точнее, появился, когда я находилась около дома.

— Скорее всего — Йон, — сказал Йерлоф. — А может быть, Эрнст.

— Мне он представился как Эрнст Адольфссон. Вы что, хорошо знакомы?

Йерлоф кивнул:

— Он хороший скульптор, а всю жизнь проработал каменотесом. Вообще-то он родился в Смоланде, но…

— Ты хочешь сказать, что, несмотря на это, он хороший человек? — быстро бросила Джулия.

— Я хочу сказать, что он давно здесь живет, — ответил Йерлоф.

— Да, я немножко припоминаю… Он сказал что-то очень странное после того, как вдруг вспомнил одну историю военных времен. Он имел в виду Вторую мировую войну?

— Он приглядывает за домом, — объяснил Йерлоф. — Эрнст живет недалеко, у каменоломни. Он берет там камень. В прежние времена в каменоломне работало человек пятьдесят, а теперь остался только Эрнст… Кстати, он мне помог кое-что разузнать насчет этого.

— Насчет чего? Ты хочешь сказать про Йенса?

— Ну да, мы разговаривали на днях, прикидывали так и эдак, — сказал Йерлоф и потом вдруг спросил: — Ты надолго приехала?

— Ну… — Джулия была совершенно не готова к этому вопросу. — Я вообще-то не знаю.

— Хорошо бы тебе остаться недели на две.

— Это слишком долго, — выпалила Джулия. — Мне надо домой.

— Так сильно надо? — спросил Йерлоф так, будто бы это было для него какой-то неожиданностью.

Он посмотрел на сандалию, которая лежала уже на письменном столе. Джулия проследила за его взглядом.

— Ну, я побуду здесь какое-то время, — сказала она быстро, — я, конечно, помогу.

— Чем именно поможешь?

— Ну… Сделаю, что потребуется, чтобы продвинуться дальше.

— Хорошо, — сказал Йерлоф.

— А что именно мы должны сделать? — спросила Джулия.

— Мы будем беседовать с людьми и слушать их истории о том, что они делали в тот день.

— Ты хочешь сказать… их будет много? — удивилась Джулия. — Что это дело рук не одного человека?

Йерлоф посмотрел на сандалию.

— Я хочу поговорить с определенными людьми здесь, на Эланде, — объяснил он. — И я считаю, им есть что рассказать.

В очередной раз он не дал прямого ответа на вопрос Джулии. Она начала уставать от всего происходящего здесь, ей захотелось просто повернуться и уйти, но она вовремя вспомнила, что у нее с собой выпечка.

«Я останусь, Йенс, — подумала Джулия. — На несколько дней, ради тебя».

— Как здесь насчет кофе? — поинтересовалась она.

— Без проблем, — ответил Йерлоф.

— Тогда мы попьем кофе и поедим вкусненького, — сказала Джулия и, хотя ей совершенно не хотелось походить на свою благополучную предусмотрительную сестру, все же спросила: — А где я буду ночевать? У тебя есть какие-нибудь идеи на этот счет?

Йерлоф медленно опустил руку в ящик письменного стола, вынул небольшую шкатулку и покопался в ней. Послышался звон, и Йерлоф достал брелок с ключами.

— Вот, — сказал он, протягивая ключи Джулии, — переночуй в береговом доме, электричество там есть.