Страница 39 из 43
— Да... то есть нет. — Софи ощутила непреодолимое желание расплакаться. — Я... я... ах, у меня такая путаница в голове.
— Понимаю, — сказал он успокаивающе. — Не хотите поговорить со мной, чтобы облегчить душу?
— Нет... Видите ли, я и сама еще не все понимаю. Поэтому не могу сказать ничего определенного.
Он прошел с ней в танце до столовой, где угостил стаканчиком вина, который Софи послушно осушила. Через минуту-другую он сказал:
— Ну вот и хорошо. Не хотите, чтобы я отвез вас обратно в больницу? Все это, — он указал рукой на гостиную, — продлится до двух или трех часов ночи.
Софи изучающе смотрела на свой стакан.
— А могу я уехать до того, как Макс вернется сюда?
Конрад, похоже, не был удивлен.
— Естественно. Скажете всем, что устали. Теперь пойдемте попрощаемся с вашими тетушкой и дядюшкой, а потом я займусь машиной.
Они сделали так, как он предложил. Едва она успела попрощаться с родными и знакомыми, как вернулся Конрад. Присутствие Конрада успокаивало Софи, а его юмор разряжал обстановку. Она больше не увидит Джайлза и Веру, по крайней мере, до того, как вернется обратно в Англию, и это, к счастью, произойдет уже через какую-то неделю.
Наконец они совершили побег с бала, и Софи, полная молчаливой благодарности, села в его машину. По дороге в больницу Конрад завел беспредметный разговор, который не нуждался в ее участии. Когда они добрались до больницы, он проводил Софи до вестибюля и не ушел до тех пор, пока она не исчезла в коридоре, ведущем в покои сестер. Она разделась и легла в постель, думая о том, что сказал ей Конрад до того, как простился с ней: «Макс — один из самых старых моих друзей, но я не привык вмешиваться в его личную жизнь. И все же, я считаю, Софи, ты обязательно должна поговорить с ним о том, что тебя тревожит». Как раз этого она и не сделает никогда, в приступе гнева подумала Софи.
Если бы не сестра Виске со своим больным горлом, в воскресенье она могла бы поработать только полдня. К счастью, начальство предложило Софи подыскать себе замену в аварийном блоке. Она так и сделала. Утром операций не было, и Софи должна была бы этому радоваться; но вместо этого она загрузила себя массой всякой мелкой, подчас даже ненужной работы и к концу дежурства устала до такой степени, будто у нее был очень напряженный график. Не позавтракав утром, она кое-как что-то поклевала на обед и ушла в свою комнату. Пять минут спустя уже лежала на кровати, свернувшись клубочком. Надо попытаться немного поспать, думала Софи, тем более что вид ее вследствие бессонных ночей и пролитых слез оставлял желать лучшего.
Только она закрыла глаза и отогнала от себя возникшее перед нею побелевшее от злости лицо Макса, как услышала знакомый стук в дверь. Это была Яни. Просунув голову в дверь, она испуганно посмотрела на Софи:
— Как хорошо, что ты не спишь, Софи. Доктор ван Остервельд хочет поговорить с тобой и просит, чтобы ты как можно скорее спустилась к нему.
Софи сердито ответила:
— Скажи ему, что я и не подумаю спускаться.
Реакция Яни на столь откровенный ответ была мгновенной и резкой:
— Софи, нельзя так разговаривать с профессором: это очень грубо!
Софи пнула кулаком подушку.
— Еще бы! — согласилась она. — Ты хочешь, чтобы я написала это?
Но Яни вовсе не нуждалась в облегчении задания для себя — она была настроена самым решительным образом.
— Не нужно. Я все так прямо ему и передам.
Софи и глазом не успела моргнуть, как вернулась Яни.
— Он говорит, что если ты не спустишься, тогда поднимется он. — Она неуверенно посмотрела на Софи. — Но ему запрещено подниматься сюда — видишь ли, мужчины не имеют права входить в комнаты сестер.
Софи встала с постели.
— Ладно, спущусь, — сдалась она, хотя в том, как она надвинула на себя колпак, затянула пояс, застегнула манжеты, сбросила тапочки и влезла в свои черные туфельки, не нашлось бы и следа кротости. Не тратя больше времени на косметику, она второпях поблагодарила Яни за беспокойство и спустилась в вестибюль.
В центре вестибюля стоял Макс и наблюдал за тем, как она спускается. Софи подошла к нему и уставилась в точку, находящуюся чуть ниже его подбородка.
— Итак, вы хотели меня видеть, сэр?
— Да, черт возьми! — В его голосе слышалась какая-то скрытая свирепость. — Вы убежали с бала и не дали мне объясниться.
Она уставилась на его галстук — итальянский шелк приятного синего цвета.
— В этом нет необходимости, — сказала она нарочито веселым голосом. — И если это все... вы не возражаете, если я пойду?
— Нет, это не все, и я возражаю против вашего ухода, — ответил он теперь очень спокойно. — А вы сейчас же поедете ко мне домой. Мне необходимо поговорить с вами.
Как Софи ни старалась, сдержаться ей не удалось.
— Никуда я с вами не поеду и слушать вас не собираюсь! — раздраженно крикнула она.
С какого-то задания в вестибюль вернулся Ханс. Не спеша он зашел в свою будку. И хотя был довольно далеко от них, все прекрасно слышал. Макс взглянул на него, потом повернулся к Софи и вкрадчиво сказал:
— Моя дорогая девочка, если вы сейчас же не спуститесь по этим ступенькам и не сядете в машину, клянусь, я возьму вас на руки и сам донесу до нее.
Софи насторожилась.
— Вы не посмеете...
Она искоса взглянула на него и поняла, что сейчас он, пожалуй, способен на все. Хотя Ханс все слышал и видел, Макс именно так и поступит, с огорчением думала Софи. Решив, что возражать бесполезно, она повернулась и, пройдя с ним до дверей, вышла во двор, жестоко продуваемый всеми ветрами. На Софи было только легкое хлопчатобумажное платье, и она дрожала как осиновый лист.
По дороге в Хазис Макс не проронил ни слова. Только когда они вошли в прихожую, он, снимая пальто, бросил швейцару через плечо:
— Годен, будьте добры, проводите мисс Гринслейд в малую гостиную.
Он последовал за ней и, когда они вошли туда, сказал:
— Садитесь. — Он предложил это так нелюбезно, что она тут же отказалась, оставшись стоять, как телеграфный столб, около круглого стола из орехового дерева. Макс пожал плечами и, подойдя к камину, какое-то время молча смотрел на нее.
— София, я должен вам кое-что сказать.
Она оторвала глаза от стола, который до этого подвергла тщательному осмотру, и посмотрела на Макса:
— Не надо. Я уже говорила вам, что ничего не желаю слышать. Да и о чем, собственно, говорить-то? Я видела вас вместе тогда на вечере.
Макс прищурился:
— Неужели? Продолжайте, это становится интересно.
Он подошел к французскому окну, открыл его и впустил в комнату Джека и Мэг, которые, восторженно поприветствовав хозяина, подбежали к камину и распластались возле него, чтобы погреться. На Софи они не обратили ни малейшего внимания, будто ее и не было тут.
— Софи, я должен принести вам свои извинения за столь грубые манеры моих собак, — вежливо произнес он, подошел к камину, прислонился спиной к его теплой стенке и стал смотреть на Софи.
Вот тут-то терпению ее пришел конец. За последние дни она выслушала от него так много грубости, вынесла столько страданий и унижений, что теперь последствия этих душевных мук низверглись потоком слов, контролировать который у нее не было сил.
— Вы что, издеваетесь надо мной, называя меня Софией? Я ненавижу вас, как, впрочем, и себя за то, что поверила вам тем вечером. Еще больше презираю себя за то, что забыла о бедной Тинеке, — она рыдала на ваших руках, разрывая себе сердце. Хотя какое вам может быть до всего этого дело, если у вас нет сердца. Ах, обо мне не беспокойтесь! Кто я для вас такая? Не более чем медсестра без каких бы то ни было перспектив на будущее, да еще к тому же такая простушка-замарашка. Ну чем не законная добыча для таких, как вы... — Она прервалась на мгновение, увидев его бледное лицо и горящие от гнева глаза. Но ее гнев превосходил ярость Макса, и она продолжала: — Но Тинеке... как вы могли быть таким жестоким с ней? Этого я понять не могу. Вы самый настоящий прожигатель жизни — беспринципный, эгоистичный и самонадеянный, злоупотребляющий своими деньгами, именем и положением...