Страница 55 из 109
Хата Светы появилась неожиданно для них, а они, обескураженные этим, остановились у калитки и растерянно посмотрели друг на друга. Преодолев смущение, Матвей растерянно взял руки Светы в свои, привлек ее к себе. Девушка доверилась и прижала свой лоб к его груди. От волос струился услышанный им на реке теплый запах жизни. От нахлынувших чувств земля под ногами Матвея словно бы качалась. А потом Света подняла голову, и он увидел ее огромные глаза прямо перед своими и так близко, что от неожиданности отпрянул назад. И тут ему чем-то обожгло щеку, а когда он понял, что это поцелуй, девушки с ним рядом не было. Она стояла за калиткой.
— Матвеюшка, надо идти спать.
— Света!
— До свидания. Иди отдыхай. Я буду ждать тебя всегда.
— Света, но я не хочу уходить. Это несправедливо.
— И я не хочу. Но надо. Уже поздно.
— Спокойной ночи, Света-цветик.
Матвей подчинился. Щека горела, словно от ожога. Взволнованное сердце радостно и громко стучало в груди. Забыты были все невзгоды, хотелось петь, но он сдержал себя.
Второй поцелуй! Матвея никто и он еще никого не целовал. А из детства сохранил в памяти только один поцелуй матери при встрече после долгой разлуки. Он не знал, кто в жизни счастливей: тот ли, который от частых поцелуев не знает им счета, или он, уральский парень, которому достались в жизни лишь три поцелуя.
…Осипов пришел в общежитие, разделся и лег. Хотя уснуть не мог, и это не расстраивало его. Тихая радость тоже была отдыхом. Ему, молодому и сильному, сейчас спать было и не обязательно. Он вспомнил весь сегодняшний вечер, снова пережил счастливую волнующую необычность. Немного обиделся на себя за то, что не решился поцеловать Свету, а потом сказал себе шепотом: «Молодец, и правильно сделал». Затем почти бездумно закрыл глаза и попытался уснуть, но тут кто-то вошел в комнату, кашлянул:
— Пилоты, пора вставать… — Матвей узнал голос начальника штаба полка.
Митрохин все же решился на пробу новой тактики. Однако после вынужденной посадки, а может быть, и оттого, что пришлось пережить в последнем вылете, спина болела. Радикулит донимал по-настоящему. Поэтому не он, а комиссар повел утром в бой оставшуюся в полку сборную эскадрилью. Выруливая для взлета, Мельник с грустью осмотрел пустой аэродром и вспомнил Киев и Днепр сорок первого. Последний вылет Наконечного, смерть Чумакова. Проводы Русанова при развернутом полковом знамени и прощальные рукопожатия с убывающими в другой полк.
Воспоминания и сравнения прошлого с настоящим испортили ему настроение — желание лететь пропало. Но он переборол себя и, пока летчики устанавливали за ним свои самолеты для взлета, немного успокоился, рассудив, что теперь с ним идут опытные бойцы, поэтому больше шансов вернуться с победой. Сегодня у них все новое: высота полета, боевой порядок, способ атаки и маневрирования. А главное, это все неожиданно для противника.
В воздухе волнение улеглось. Не относящиеся к полету мысли ушли, и Мельник уловил в себе обычный деловой ритм. С ними сейчас были истребители, которые зигзагами ходили над «илами». Это еще больше укрепило в нем уверенность в благополучном исходе полета.
Триста метров, на которых он вел свою группу, представлялись ему большой высотой. Казалось, что его сейчас видят за добрую сотню километров, и у него в голове боролись два мнения — лучше или хуже? Впереди появились дымы войны, и комиссар перевел группу в набор высоты.
В наушниках шлемофона послышался щелчок (кто-то включил передатчик), а за ним и голос командира истребителей:
— Вы что, низом не пойдете?
Мельник ответил:
— Нет, работать будем с пикирования. Если обстановка позволит, сделаем два захода. Пошли вверх!
— Ладно. Вам и нам будет лучше. А то у земли уже все животы ободрали.
На тысячу метров ниже самолетов показалась линия фронта. Огня с земли не было. Наверное, немцы не разобрались, чьи машины над ними, или посчитали, что нет необходимости стрелять, раз их не бьют. Земля спокойно плыла навстречу, а хорошая видимость позволила Мельнику еще издали заметить определенную ему для штурмовки дорогу. В десяти километрах от линии фронта она была сплошь занята войсками, которые шли на восток тремя колоннами.
Комиссар перестроил самолетный клин в пеленг и приготовился к атаке. Но немцы опередили его, поставив между ним и собой стену заградительного огня. Начинать пикирование было рано, и Мельник повел самолеты выше разрывов. До начала атаки еще оставалось несколько секунд. Осмотрелся. В воздухе только свои, «илы», четверка «лаггов» сзади и выше его летчиков. Он остался доволен обстановкой и вновь бросил взгляд вниз. Теперь уже никакой огонь с земли не мог заставить его свернуть с курса. Мельник нажал кнопку передатчика, выждал, пока лампы нагреются.
— Атака по дороге! Прицеливание самостоятельное! Второй заход правым разворотом! Пошли!
Комиссар ввел самолет в пикирование и про себя отметил, что времени на прицеливание из такого положения уйма, все видно, особенно зенитные пушки. Нажал для острастки пару раз на пулеметные гашетки, а потом, когда дорога пришла на угол сброса, отправил бомбы немцам на голову. Снижаться дальше было нельзя — бомбы с мгновенным взрывателем, и он вывел машину из пикирования. Посмотрел через правое плечо назад: «илы», косо перечеркнув небо и горизонт, углом шли к земле, зенитного огня не увидел. И когда последний сбросил бомбы, Мельник дал мотору полные обороты и полез вверх. Самолет карабкался на высоту, а он перенес взгляд в левую форточку, но ничего не увидел. Крыло и кабина закрыли почти все небо. Земли же не было вовсе. С этой стороны он и его летчики были слепыми.
— «Маленькие», смотрите слева по развороту, а то нам ничего с этой стороны не видно.
— Смотрим. Давай поторапливайся, «худые» появились.
— Далеко?
— Если покруче разворот — успеем.
Мельник посмотрел вправо, но «илов» не увидел. Взглянул в заднее бронестекло, они шли у него в хвосте, чтобы не отстать. Да, так и им, и ему было удобнее маневрировать… Вновь в прицеле появилась дорога, в дыму и огне от сброшенных бомб.
— Атака! Уход змейкой! «Маленькие», прикройте замыкающих!
— Давай-давай! Поможем!
Пошли в ход эрэсы, пушки, пулеметы… А потом начались многократные развороты, именуемые змейкой. Он был спокоен за летчиков. Знал: опытные пилоты не оставят без защиты впереди идущего, а его главная задача все время идти встречным курсом к последнему. Развернув свою машину носом на замыкающего, взглянул на этажерку: «илы» внизу. «Лагги» чуть выше замыкают их кордебалет. «Мессершмитты» вверху и ныряют, атакуя по очереди то одного, то другого. Наблюдая за боем и руководя им, Мельник понял, что немецкие летчики боятся попасть кому-нибудь в прицел и поэтому огонь ведут с больших дистанций и углов пикирования. Это уже выигрыш.
Наконец Мельник выбрался на свою территорию. Me-109 отстали, а «лагги» «закричали», что нет горючего, и сразу пропали — ушли на посадку.
На душе у комиссара был праздник бой остался позади, удар по колонне получился, все возвращаются назад. Пусть мы ни одного не сбили, но перед нами стояла другая задача. А раз так, то это уже победа.
Ему было жарко, Фрол Сергеевич откатил назад сдвижной фонарь, поставил его на стопор. В кабину ворвался свежий воздух, дышать стало легче. Оглянулся на товарищей. Пилоты, сделав то же самое, отдыхали. Открытие фонаря — нарушение. Но промолчал, тем более что первым нарушителем оказался он сам. Немного отдышался, захлопнул фонарь и посмотрел назад — самолеты шли с закрытыми фонарями.
Улыбнулся весело:
— Молодцы, спасибо!
Радость успеха не могло омрачить и ранение Ловкачева в голову. Действительно, сегодня всем сопутствовала удача. Рослый летчик сидел в кабине высоко, и осколки снарядов от задней наклонной бронеплиты бензобака рикошетом вошли в щель фонаря и попали в кабину. Мельник радовался: «Жилистый парень! Надо же такому быть — располосовало голову в двух местах, а он не упал и не жаловался. Выправляется!»