Страница 23 из 40
Солдаты сочувственно кивают. Я хоть тогда успел до дома добраться, а некоторых бедолаг из вагонов вытаскивали, порой применяя силу, и назад отправляли. И таких я навидался достаточно. Тяжело было смотреть на лица тех, кому сначала дали путевку в рай, а перед самими вратами ее на их изумленных глазах порвали и снова отправили в ад.
Свой отпуск я долго ждал, но когда пришел приказ, очень удивился. Слишком сложная была обстановка на фронте, многим задерживали поездки к родным. Чтобы лишний раз не мучить себя, махнул рукой. И когда меня направили в штаб, не подозревал, что получу документы на двухнедельный отпуск.
Оформление документов не заняло много времени, я быстро на перекладных добрался до железнодорожной станции. А вот состав пришлось ждать долго, и я вместе еще с несколькими счастливчиками-отпускниками томился на станции, потеряв сутки драгоценного времени.
Ехал домой, глядя на проносящиеся за окном пейзажи, и уже в Польше понял, насколько отвык от мирной жизни. А уж в Германии и вовсе затосковал. Мы так одичали на Восточном фронте, что обыкновенный мирный сельский пейзаж заставлял наши сердца сжиматься, и на глаза наворачивались слезы. Уткнувшись лбами в оконные стекла и толкаясь, мы пожирали взглядами эти обыденные ранее виды. Чистые деревенские домики, палисадники, мирно пасущийся скот — все это вызывало у нас бурю эмоций.
Мой небольшой городок бомбежки миновали, и тут была до удивления спокойная атмосфера. Словно и нет войны. На каждой улице воспоминания детства и юности накатывали на меня. Вот тут меня, семилетнего, били местные мальчишки, но я все равно день за днем ходил по этому маршруту, и они в конце концов не только отстали, но и прониклись уважением к моему упорству. Здесь в кафе я познакомился со своей женой, мы вместе сюда потом частенько захаживали, кельнер нас узнавал и приветственно раскланивался, рассыпаясь в комплиментах симпатичной фройляйн.
Хоть и спешил, но не удержался, присел за столик в ожидании кельнера. А скорее просто боялся себе признаться, что страшусь встречи с женой и дочками. Младшая, наверное, и не узнает своего отца.
Подошел незнакомый парень со смешными старомодными усиками и в белом переднике. Чистейший накрахмаленный передник ассоциировался у меня с халатами санитаров, и я невольно подивился, что на нем нет пятен крови.
— Чего изволит защитник отечества? — подхалимски спросил он, заинтересованно оглядывая награды на моем кителе.
— Кружку пива. И я очень спешу, поэтому желательно побыстрее.
— Светлого или темного? — извивался кельнер.
— Темного.
Летнее кафе огораживала цветочная изгородь, на брусчатой мостовой лежали рваные тени от тополей, кругом спокойно и чинно прохаживались люди, не боясь выстрелов и взрывов, кошка неподалеку преспокойно вылизывала себе лапы.
— Прошу, — кельнер принес кружку пива с огромной шапкой пены и поставил передо мной.
— Как дела на фронте? — подлизывался он ко мне, видимо, рассчитывая получить хорошие чаевые. Интересно, как он избежал призыва?
— Отлично, — достаточно резко сказал я, чтобы отвязаться от него. — Вы все можете сами узнать из сводок.
Он как-то по-женски обиженно дернул головой, но удалился горделиво. Дождавшись, когда пена немного осядет, жадно присосался к кружке, отпив сразу половину. Надо же, а я и забыл вкус хорошего пива. Вторую половину смаковал уже под сигарету, внутренне готовясь к встрече с женой.
Расплатившись и не оставив чаевых, направился к своему дому: На лавочке сидела старая фрау Зельцер, полуслепая и до невозможности вредная старуха. Я всегда ее не любил, но сейчас был искренне рад лицезреть и вежливо поздоровался.
Фрау Зельцер затеяла какую-то сварливую тираду. Про тяжелые времена и солдат, которые шляются по тылу, а не воюют, но я быстро ретировался в подъезд.
Поднялся на свой этаж и постучал в дверь. Послышались детские голоса, топот маленьких ножек. Щелчок, и дверь распахнулась. На пороге стояла моя младшая дочь и, не узнавая, смотрела на меня.
— Здравствуй, Эльза, — сказал я срывающимся голосом.
— А вы кто? — она комично по-взрослому нахмурила брови.
— Я твой папа, — как можно ласковее произнес я.
— Мама, мама, тут дядя пришел и говорит, что он мой папа!
В дверях появилась жена, мокрые руки она вытирала полотенцем. Увидев меня, она широко открыла рот и застыла в онемении.
— В… отпуск, — только и смог промямлить я.
Неуверенно шагнул через порог. В квартире все оставалось по-прежнему. Я вдыхал забытые родные запахи. Старшая дочь и жена повисли на мне, пытаясь разорвать пополам. Жену после некоторого молчаливого оцепенения вдруг резко прорвало, и она вываливала на меня все, что наболело. Она почти не изменилась, лишь похудела немного. Все те же зеленые глаза с озорной чертовщинкой. Не знаю почему, но я, глядя на нее, чуть было не расплакался. Ощущение, что я попал в другую жизнь, не покидало меня.
Потом она суетилась, готовя мне ужин и собирая на стол, а я доставал из ранца для моих девочек подарки и гостинцы. Мы чудесно посидели, болтая и общаясь. Хотя болтала в основном жена, а я слушал ее и глупо улыбался. Младшей дочери со смехом объяснили, кто я такой, и она, уперев ручки в бока, с серьезным видом укоризненно заявила:
— И где же ты так долго пропадал?
Повисла пауза, мы засмеялись, не зная, что и ответить этой не по возрасту рассудительной фройляйн. Но когда жена начала меня расспрашивать о ситуации на фронте и о жизни там, я потупился и не мог ничего толком рассказать, бросая лишь шаблонные фразы из фронтовых сводок. Разговор не клеился, да и пора была ложиться спать. Жена укладывала дочек, а я курил сидя на кухне и нервничал. Я слишком давно не обнимал свою жену и боялся, что все пойдет не так. Волновался как мальчишка, будто в первый раз. Но все оказалось хорошо. Жена обняла меня за шею, поцеловала в макушку и потащила в постель.
О волшебной силе чистых постелей и ласковых объятиях жены можно написать целую книгу. Я спал, как бревно, и меня не мучили кошмары, без которых не обходились ночи на фронте.
Утро тоже выдалось великолепное. У жены нашлось немного настоящего кофе, и мы, провалявшись в постели до двенадцати часов, теперь, обжигаясь, пили ароматный напиток. Нужно было сходить отметиться в комендатуре, а так как день был воскресным и жена не работала, мы отправилась туда вместе.
Мы гуляли по городку, она держала меня под руку, и все было замечательно. Я почти забыл об ужасах войны. Человек быстро привыкает к хорошему. Но война меня не желала отпускать. Отпуск прервали, и мне приказали срочно вернуться к месту службы. Сперва, разозлившись, я решил проигнорировать предписание, но внял голосу разума. Меньше всего хотелось попасть под трибунал. Жена и дочки плакали, а мое сердце разрывалось от жалости к себе и к ним.
Они провожали меня на вокзале, махали руками, а я был готов выпрыгнуть из поезда и вернуться в их объятия. Младшенькая Эльза рыдала у жены на руках, и я отвернулся от окна. Мне казалось, еще немного и я этого не вынесу. Хорошо, что поезд тронулся и сократил тягостные минуты провожания. Обратное путешествие походило на медленную изуверскую душевную пытку. Порой мне казалось, что я зря поехал, добился в итоге еще нескольких ран на сердце. Прощайте, родные места, я приветствую тебя, Восточный фронт, будь ты проклят!
— Эх, парни, если б вы знали, какие у моей жены сиськи, — отрывает меня от воспоминаний мечтательный голос Нойманна.
— Какие? — возвращает меня к суровой реальности чей-то взбудораженный голос.
— Такие, — разводит руками Нойманн, рисуя два огромных арбуза.
Ребята покатываются со смеху. Нойманн маленького роста, и всем представляется веселая картина: Нойманн придавленный огромными грудями. Тема стремительно развивается, так и сыплются остроты одна перченее другой.
Ко мне подходит Земмер.
— Герр обер-ефрейтор, майор фон Хельц прибыл на позиции.
— И что? — удивляюсь я. — Какое мне до этого дело?