За час до полуночи

Скорее всего, я находился в полубреду, потому что в какой-то момент понял, что во весь голос распеваю знаменитую походную песню Иностранного легиона, которой Легран научил меня пару столетий назад, когда мы еще считались братьями по оружию и разложение не коснулось наших душ.

Дождь разошелся уже вовсю, когда мы взобрались на гребень, и, посмотрев вниз сквозь серую пелену, я увидел вдалеке, за грязно-белой жижей, залившей все пространство, Беллону.

Подставив лицо дождю, я захохотал и выкрикнул в небо:

– Готовься, Бёрк! Теперь я достану тебя!

Потянувшись за уздечкой, я обернулся и увидел, что голова Джоанны слегка наклонилась на другой бок и ее глаза открылись. Она смотрела на меня, не узнавая, довольно долго, а затем тень улыбки пробежала по ее губам.

Говорить я не мог, только осторожно дотронулся пальцем до ее щеки, потянул за уздечку, и мы поплелись вниз. Слезы, смешиваясь с дождем, стекали по моему лицу.

Глава 14

Последний час спуска на подступах к деревне оказался самым трудным. Участки дерна, попадавшиеся теперь по пути, настолько пропитались водой, что по ним невозможно стало ступать. Несколько раз я поскользнулся и чуть не упал, но когда осел стал съезжать вбок, вырывая уздечку из руки, мое сердце ёкнуло. Казалось, еще немного – и он покатится вниз, но уздечка в последний момент удержала его.

Глаза Джоанны Траскот закрылись, и мне показалось, что она опять потеряла сознание. Я ухватил уздечку поближе к морде осла со всей оставшейся у меня силой, и мы начали спускаться по следующему дерновому полю.

Время опять остановило свое течение, и теперь я еще меньше отдавал себе отчет о происходящем, чем раньше. Мы брели и брели сквозь непрекращающийся дождь, скользя, и спотыкаясь, как единое целое с ослом. И опять тот же голос запел походную песню, которая прокатилась когда-то от нагорья Ахаггар в Северной Сахаре до болот Индокитая.

Я провалился в темноту, где слабо мерцала только одна золотистая точка в конце туннеля, к которой я постепенно приближался. Но, дойдя до нее, вдруг выяснил, что стою, в полном изнеможении вцепившись в уздечку двумя руками. Когда потерялась моя самодельная шина и отвязалась правая рука, не знаю. Вероятно, в какой-то момент она стала мне необходима. Хотя кровь обильно промочила бинты на плече, рукой я уже мог пользоваться, и мне даже показался красивым ярко-красный цвет на фоне смазанных зеленовато-коричневых пятен моего камуфляжного костюма. Мир представлялся живой живописной картиной, на которой кровь смешивалась с зеленью, а дождь набрасывал на все свою серую пелену.

Овцы толклись вокруг меня и черного от щетины пастуха. Он некоторое время стоял, уставившись на нас, потом повернулся и бросился бежать по направлению к деревне. Я миновал место, где мы разговаривали с Розой, лощину, в которой мы с ней лежали, греясь на солнышке. Милая, милая Роза, она хотела предупредить меня, но ее так запугали! И опять Карл Хоффер.

Под ногами у меня, странно перемещаясь, расплылось кровавое пятно. Я поднял глаза, и пятно превратилось в красную «альфа-ромео», стоявшую в ярде от задворок дома Серды, до которого оставалось еще около двухсот футов. Послышались крики, какие-то люди бежали навстречу мне по грязи.

Однажды, еще мальчишкой, я упал с дерева на вилле Барбаччиа и пролежал полчаса без сознания, пока Марко не нашел меня. Теперь я увидел его таким же, будто не прошло и дня с тех пор. Его лицо выражало ту же гамму чувств – смесь гнева, страха и любви. Странно, что он не изменился ко мне за столько лет.

Я лежал в грязи, когда он подбежал, приподняв меня, положил мою голову на колени и обнял за плечи.

– Ничего, ничего, все будет хорошо, Стаси, – шептал старик.

Я ухватился за отворот его дорогой овчинной куртки.

– Хоффер, Марко, Хоффер и Бёрк. Они мои. Скажи об этом Вито. Передай капо. Они мои, только мои. Моя вендетта! Моя вендетта!

На глазах окружавших нас безмолвным кольцом жителей Беллоны с застывшими, как маски в греческой трагедии, лицами, бесстрастно ожидавших кровавой развязки, я прокричал эти слова во всю мочь, собрав последние силы.

Трещины на потолке образовывали занятный рисунок, напоминающий, если на него долго смотреть, карту Италии, включая шпору на сапоге, но без Сицилии.

Сицилия.Я закрыл глаза, приводя в порядок мысли, вихрем проносившиеся у меня в голове. Открыв глаза, увидел Марко, который стоял у кровати, опустив руки в карманы своей замечательной овчинной куртки.

– У тебя отличная куртка, – сказал я.

Он улыбнулся той самой улыбкой, которую я хорошо помнил с детства.

– Как ты себя чувствуешь?

Я лежал под тяжелым шерстяным одеялом. Откинув его, обнаружил, что все еще в своем маскировочном костюме, но плечо перебинтовано свежими полосками белого полотна, видимо оторванного от простыни. Я с трудом приподнялся, оттолкнулся и очутился на краю постели с ногами, опущенными на пол.

– Осторожно, – предупредил Марко. – Ты чудом уцелел.

– Ошибаешься, – ответил я. – Ты целиком и полностью не прав. Я неуязвим. Я вечен.

Он перестал улыбаться. Отворилась дверь, и в комнату торопливо вошел Серда.

Мой «смит-и-вессон» оказался на тумбочке рядом с кроватью. Я потянулся за ним, почему-то прижал ко лбу и сразу почувствовал обжигающий холод. Или у меня был жар? Я поднял глаза и попытался улыбнуться.

– Где она?

– У меня в спальне, – ответил Серда.

Я вскочил и, шатаясь, бросился к двери, оттолкнув протянутую руку Марко. Серда, который каким-то образом оказался впереди меня, торопливо распахнул передо мной дверь. В глубине комнаты его жена, тихая, печальная женщина, тревожно поднялась с края постели.

Благородная Джоанна лежала совершенно неподвижно. Под новой чистой повязкой мерцало ее лицо воскового цвета.

– Что с ней? – повернулся я к Марко.

– Не приходит в себя, Стаси. Я говорил с капопо телефону. Наш ближайший доктор находится в двух часах езды отсюда. Он уже в пути.

– Она не должна умереть, – упрямо произнес я. – Ты понимаешь?

– Конечно, Стаси, – он коснулся моей руки. – «Скорая помощь» с двумя лучшими докторами на Сицилии уже выехала из Палермо. С ней все будет хорошо, я прослежу. Ранение серьезное, но не смертельное. Тебе не о чем беспокоиться.

– За исключением Хоффера, – сказал я. – Он думает, что она умерла. Для него важно, чтобы ее не стало. – Я взглянул ему в глаза и медленно задал мучивший меня вопрос: – Так тебе известно об этом, не так ли? Ты знаешь все?

Он мучился сомнениями, что ответить, и попытался ободряюще улыбнуться.

– Забудь о Хоффере, Стаси. Капо разберется с ним. Все уже готовится.

– Когда разберется? – заорал я. – Через неделю, через месяц? Он же использовал меня, Марко. Он использовал меня, так же как тебя и всех других. – Я понял, что все еще сжимаю «смит-и-вессон» в левой руке, и засунул его в кобуру. – Больше ждать я не намерен. Я сам разберусь с Хоффером.

Обернувшись, я еще раз посмотрел на девушку. Если она не умерла, то умрет в ближайшее время.

– Мы поедем сейчас, – заявил я Марко. – На «альфе». Встретим их по дороге.

Он неодобрительно нахмурился.

– Нет, лучше подождать, Стаси. Дождь. Дороги размыло. Машина может не пройти.

– Он прав, – ввернул Серда. – Если ливень не прекратится, от дороги вообще ничего не останется.

– И тогда «скорая помощь» тоже сюда не доберется, – сказал я настойчиво.

Серда задумался и повернулся к Марко, который вздохнул и пожал плечами:

– Наверное, он прав.

Все остальное происходило в спешке. Они завернули Джоанну в одеяла и отнесли в «альфу». Заполнив пространство между передними и задними сиденьями одеялами, уложили ее на них. Я сел на пассажирское сиденье впереди, и Серда наклонился, чтобы защелкнуть мне ремень безопасности.

– Вы не передадите от меня поклон капо? – улыбнулся он. – Я сделал все, как он велел.