Лакомые кусочки

Стояла ранняя осень, косые солнечные лучи и желтеющий лес возвещали о скором угасании жизни; а жизнь Эдды, вылепленная и движимая исключительно ее собственными силами, только начиналась. За окошком кареты был в разгаре праздник ярких красок: темные ветви проглядывали сквозь буйство желто-медных, рыжих, золотистых и огненно-красных листьев. Над деревьями пронзительно синело небо, там и сям проплывали пушистые белые облачка. Грохочущий экипаж миновал Источник Марты со сверкающим на солнце маленьким водопадом и старой деревянной кружкой на цепочке. Лишь однажды кучер немного придержал коней, проезжая узкое место на дороге — как раз над ложбиной, где догнивали развалины ветхой избушки.

Целыми днями я сидела в этом доме, всплыл в памяти Эдды рассказ матери. Чистый голос Лиги лился ручьем, заглушая скрежет сучьев по крыше кареты и глухое бормотание кучера. Па не разрешал мне выходить на дорогу, но если проезжал экипаж, я слышала стук колес. Куда летит он так быстро, — думала я, — и кто сидит в нем, не стесненный в деньгах, свободный в желаниях? А теперь, гляди-ка, я и сама живу в богатом доме, я — уважаемая в городе портниха и мать двух взрослых дочерей!

Это была я, мама, — мысленно произнесла Эдда. — Это была я, Эдда. Я ехала учиться волшбе. Наверное, произошел сдвиг во времени, и ты услышала грохот колес этого самого экипажа, а сидела в нем я, не стесненная в деньгах, свободная в желаниях.

Она уже ощущала магию на каком-то другом уровне мира, чувствовала бьющие ключи и водовороты колдовской энергии. Она осмелилась взять капельку этой энергии вчера вечером, когда снимала лихорадку у маленького Андерса, пользуясь подсказками госпожи Энни. («Тут уж я не причиню вреда, — приговаривала знахарка. — Сколько лет врачую, с самой молодости, и, будь уверена, ни разу не сплоховала».) Неиспользованная пока магическая сила уже бурлила внутри свежеиспеченной ведьмы, вызывала слабое покалывание в кончиках пальцев. Эдда едет в Рокерли, будет жить и работать вместе с мисс Данс, невероятной, поразительной мисс Данс! Ее взялась обучать настоящая чародейка, да и сама Эдда наделена даром волшбы. Кто знает, на что она окажется способна, когда выучится!

Эдда поплотнее закуталась в шаль и опять откинулась на сиденье. За окошком кареты мелькал ясный осенний день; золотые и алые листья сыпались с деревьев, точно кто-то пригоршнями швырял сверкающие драгоценные камни из волшебного сундука, бездонного и неистощимого.

17

Наступила зима. Лига вздохнула с облегчением: по сугробам не очень-то погуляешь, значит, можно со спокойной совестью сидеть дома. Непринужденно общаться с обитателями реального мира она так и не научилась. Они такие разные, никогда не знаешь, что от них услышишь в следующее мгновение, да еще придется придумывать подходящий ответ… Лига не знала куда деваться от смущения. А вот праздник Зимнего солнцестояния ее очаровал. Люди распевали песни, повсюду зажигали фонари и факелы, украшали дома зелеными сосновыми ветками, которые приносили со склонов холма. Согретые в жарко натопленных комнатах ветки пряно благоухали. Приятное разнообразие в простую зимнюю пищу вносили праздничные пироги, варенья и соленья, заготовленные впрок и извлеченные с дальних полок, где их держали в запечатанных воском горшках, хранящих вкус лета.

Пришел февраль; город пробуждался от зимней спячки. Улицы Сент-Олафредс потихоньку разматывали толстые снеговые шарфы. Мрачные поначалу, с островками коварного льда между булыжниками, со временем они подсыхали, удивляясь теплому ветру, который носился из конца в конец, обещал скорый прилет птиц, буйство зелени и цветов.

День Медведя Лига, Бранза и Энни провели в гостях у вдовы Темс. Ее дом стоял на рыночной площади, через которую каждый Медведь обязательно пробегал хотя бы раз. Из окошка на верхнем этаже они прекрасно видели царящую внизу суматоху и веселье, грозно ревущих Медведей в мешковатых костюмах из шкур и стайки девушек, с визгом разбегающихся по сторонам.

— Как они только выдерживают? — произнесла Бранза. Пораженная зрелищем, молодая женщина вцепилась в руку Лиги, хохотавшей до слез. — Это просто ужасно, когда тебя так грубо хватают и измазывают сажей! Я бы умерла со стыда.

— Со стыда? Чушь! Тут нет ничего стыдного, одна потеха. — Госпожа Энни свесилась с подоконника и потрясла в воздухе кулачком. — Эй, покажи-ка мне свои щеки, Тосси Стрэп!

Девушка подняла смеющееся лицо, на котором отчетливо виднелись черные следы от пальцев Медведя.

— Спускайтесь к нам, госпожа Энни! Готова поспорить, за вами не угонишься!

Весна принесла тепло и цветы, ее сменило лето. В Иванов день на склоне холма, как всегда, взметнулся ввысь огромный костер. Искры смешивались в небе со звездами, самозабвенно отплясывали пары.

Лига танцевала с Рамстронгом. «Нельзя сказать, что ты танцуешь, как медведь», — вспомнила она свою шутку и ответ Давита: «Но мы-то с тобой знаем…»

С тех пор как умерла Тодда, прошел год. Разумеется, Лига не была виновата в ее смерти — как подобное вообще могло прийти в голову! В Сент-Олафредс уже вовсю гадали, кого молодой вдовец выберет в жены, кто станет матерью троим его детям.

Их жизни тесно переплелись — Рамстронгов, Энни Байвелл, Лиги и Бранзы Коттинг. Каждый из них стремился воздать добром за добро: когда-то Давит и его жена заботились об Эдде; теперь, после смерти Тодды, пришел черед позаботиться о Рамстронгах. Лига, Бранза и Эдда заменили троим ребятишкам теток, старуха Энни стала для них славной бабушкой. Рядом с ними малышам было уютно и спокойно.

И вот теперь Лига снова танцует с Рамстронгом — в этом году помимо парных танцев она отважилась на тур кадрили. Она плыла по кругу, меняя партнера за партнером, и все они держались с ней очень почтительно, а некоторые даже с галантностью, которая вызывала у Лиги удивленную улыбку. Казалось, она начала понимать, как зарождается привязанность между мужчиной и женщиной, проявляются первые знаки внимания, как люди выбирают друг друга и представляют себя сперва женихом и невестой, а затем — мужем и женой.

В заключительном круге танца Лига вернулась к Рамстронгу, воссоединившиеся пары двинулись к центру площадки. А если представить, что эта рука всегда будет лежать на ее талии — рука сильного и доброго мужчины, который вместе с Лигой был в ее сердечном раю и тоже полюбил его, видел Бранзу и Эдду малютками и после этого начал мечтать о собственных дочерях? Когда-то эта рука — нет, мохнатая медвежья лапа — нежно гладила Лигу по щеке. Если то был жест человека, а не зверя, если мужчина смотрит на Лигу так, как когда-то глядел на нее Медведь, если он кроток в разговоре и готов преклоняться перед ней, значит, в его сердце живет привязанность, разве нет? Очевидно, этот мужчина связывает с Лигой какие-то надежды?

Без устали играли музыканты, гудел костер — центр забав, веселья, пышных городских празднеств. Я здесь не чужая, сказала себе Лига, сидя среди друзей, рядом с любимой дочерью. Здесь она родилась и жила до того, как умерла мать и начались домогательства отца. Пора почувствовать, что она вернулась домой и имеет такое же право на полноценную жизнь, как эти женщины, что резво пляшут в объятиях мужей. Лига достаточно потрудилась, чтобы доказать: она достойна. Лига вырастила двух дочерей счастливыми и здоровыми и тем самым оправдала их появление на свет, не важно от кого. Она поискала глазами Бранзу — вместе с соседкой Селлой дочь помогала Арану влезть в мешок для предстоящего состязания. Хвала небу, на душе у Бранзы покой, ей нет нужды справляться о своем отце, она и без того довольна и счастлива. Наверное, Лиге по примеру дочери следует отпустить из души боль, вымести все следы страданий и выглянуть, наконец, из-за дверей швейной мастерской. Не нужно сопротивляться радостям и счастливым событиям, которые готов преподнести ей реальный мир.

Он пришел к ней ранней осенью, почти ровно через год с того дня, как Эдда уехала в Рокерли.