Страница 6 из 27
Птицелов умер на шестидесятом году своей исполненной болью жизни, не в меру отведав горячительного. Перед тем как нежданно вернувшийся блудный сын горбуна вышвырнул ученика из ветхой, покосившейся хибары, которую тот именовал домом, Макс выпустил на волю остатки пернатых запасов — поднял плетеные крышки и, размахивая руками, поднял весь недельный улов в закопченное небо. Его финальный акт сострадания и милосердия.
В последний раз Главк навещал излюбленные охотничьи угодья старого горбуна вскоре после открытия железнодорожной станции Хаунслоу. Было любопытно и в то же время грустно видеть некогда знакомые поля застроенными желтыми кирпичными домиками, утопающими в садах, с аккуратными улицами и подъездными дорогами. После стольких лет не приходится удивляться переменам, зато для него жизнь по большому счету осталась прежней: он все так же добывал молоденькие существа на потребу самоуверенным джентльменам и их Даме. Впрочем, эту Даму — Алебастровую Княжну — нельзя назвать просто женщиной…
Кстати, утренний воздух тоже не изменился.
Поглубже убрав носовой платок. Главк всосал пламя в чашечку трубки, щелчком отшвырнул спичку и покинул тенистый навес. Он шел на юг, прочь от блестящего изобилия сине-зеленого стекла, красно-серого камня, бетона и стали — прочь от деловитой суеты учреждений и их служащих, все ближе и ближе к тем, кто с пустым взглядом стоит с протянутой рукой. Как ни крути, а все города одинаковы — процветание и богатство выдавливают слепую нужду на задворки.
Главк с профессиональным интересом приглядывался к местным обитателям, что стояли или на корточках сидели вдоль тротуаров, напоминая пыльных марионеток, — мошенники, бродячие фокусники, щипачи, перекати-поле, вечный наносной сор любого крупного города. Молодежь заслуживала специального внимания: кое-кто из них мог быть Ведуном или Пермутатором, не подозревающим о проклюнувшихся способностях… но все же интересным, особенно когда впадает в дрему.
В отличие от Лондона, центр Сиэтла можно пересечь спорым шагом с востока на запад менее чем за час — и заодно обработать улицы, хотя сам он предпочитал сидеть дома и просто ждать. Ждать, скрываясь за маской терпеливого птицелова, столь обманчиво смахивающей на безмятежность.
Серый «мерседес» он обнаружил на неряшливой платной парковке. Заднее стекло позолочено табачным дымом, на водительском сиденье двенадцать квитанций, по одной за каждый день стоянки. Возле дверных ручек чьи-то острые ногти прокарябали борозды в слое сажи и копоти. Итак, вот и подтверждение: Чандлер со своей «зажигательной» компаньонкой действительно в городе.
Свернув на восток, Главк замедлил шаг, читая номера домов, пока не нашел гостиницу «Золотая лихорадка». Здесь он остановился, стукнул тростью о тротуар и сделал долгий, протяжный выдох, сопровождавшийся задумчивым стоном. За тяжелой стеклянной дверью гостиницы, притулившейся между лавчонкой восточных редкостей и разорившимся магазином ношеной одежды, узкий запыленный холл предлагал сомнительное гостеприимство. Краска цвета кофейной жижи, толстым слоем покрывавшая неоштукатуренные стены, грязными ошметками свисала с гипсовых молдингов. Две квадратные бурые кушетки и ветхий стул выжидающе стояли у черного столика. На изъеденной сигаретными ожогами столешнице лежала пачка бесплатных газет «Незнакомец» и «Сиэтл уикли» поверх сиротливо болтавшегося обрывка бечевки.
Клерк средних лет выглянул из своего укрытия позади регистраторской стойки и смерил Главка взглядом, на что тот приветливо кивнул, словно они уже встречались.
— Мистер Чандлер у себя? — любезно осведомился он. — У меня с ним назначена встреча.
Клерк нахмурился.
— Хотите, звоните отсюда. А хотите, так поднимайтесь.
Лондон — колючее гнездо для разнесчастных, едва оперившихся птенцов — вскоре ощипал юного Макса до бугристых мускулов, кровоподтеков, взгляда с прищуром и лютой злобы. Двенадцатилетний мальчишка, после смерти старого птицелова вновь оказавшийся на улице, проявил себя умелым игроком в орлянку и недюжинным картежником. Спервоначалу голод и неопытность швырнули его в месиво уличных драк, где он заполучил сбитые, но закаченные костяшки, расплющенные уши и три шишки на плохо вправленном носу. В довершение всего спуск кубарем по длинной каменной лестнице во время потасовки в трактире поставил окончательный штрих в его внешнем облике: от сильного удара головой он перестал расти, так и оставшись при своих ста шестидесяти сантиметрах. Мало кто мог совладать с бульдожьими повадками парнишки, так что не прошло и нескольких месяцев, как он отвоевал себе место телохранителя при далеко не бедных джентльменах, чей вкус к картам, потаскухам и, как они выражались, «причудам» невозможно было насытить. События и происшествия, свидетелем которых он отныне стад, и дела, которые ему теперь поручали, своим первобытным ужасом превосходили все, что он видел в бытность учеником птицелова. Клиенты, их партнеры и заклятые враги давали себе волю, награждая его разнообразными прозвищами: палач, кулак, дупель, горилла… За два года он научился держать рот на замке, не забывая, впрочем, греть руки, пока его работодатели младенчески гукали, опившись или обкурившись до беспамятства.
На последней работе Макса в качестве костолома его бывший босс, разбитый параличом, мог лишь пищать да квакать. Частная медсестра-сиделка проинструктировала Макса, как «чинить» испорченную физиономию хозяина, восстанавливая ее утраченные части с помощью бутафорских нашлепок из воска, что тот и проделывал под сифилитическое сопение и посвистывание гротескного создания, исторгавшего зловонный воздух сквозь носовые отверстия.
Вскоре Главк опять оказался без дела: дом хозяина заколотили досками, последние капли богатства без толку растрачены на патентованные шарлатанские снадобья… Что упало, то пропало, да и разжиться не удалось. И все же…
Главк постепенно начал понимать, что обладает необычным талантом. Он и сам в него почти не верил, использовал крайне редко. Тем не менее не прошло и недели после потери работы, как он вновь очутился на улице, подхлестываемый голодом и без каких-либо иных шансов. Словом, он занялся шлифовкой своего дара и в тесном мирке любителей причуд вскорости приобрел определенную репутацию — репутацию опасную. Когда тебя придерживает у колена какая-нибудь «циника», на подобные способности смотрят сквозь пальцы, однако сам по себе, в одиночку, Главк ничего не мог сделать и, стало быть, был полностью бесполезен.
Некий джентльмен благородных, чуть ли ни королевских, кровей уличил Главка в картежном мошенничестве. Приспешники этого джентльмена подстерегли полного раскаяния уродливого юношу. По приказу хозяина Макса, доставили в загородную усадьбу, сунув в клетку, как бешеного пса.
Там Главка держали в лабиринте тщательно запирающихся подвальных каморок, переводя из одной в другую, с каждым разом все просторнее и светлее. Местный эконом в конечном итоге приставил его к фатоватому толстяку по имени Шенк — не то в качестве наказания, к вящему развлечению хозяина усадьбы, не то в целях выявления и дальнейшего развития скрытых талантов, которыми мог обладать юный головорез. С этого все и началось.
Со временем Шенк сообщил начинающему бандиту, что его грубый, неотесанный талант имеет свое название. Итак, Главк был прирожденным Ведуном. «Такого щенка, как ты, на улице бы просто раздавили, ты бы и до сегодняшнего дня не дотянул, — объяснял Шенк. — Одни называют эту способность удачей, другие фортуной. Нам же она известна под именем Шансомантия и представляет собой не что иное, как великую силу воли, настойчиво прикладываемую к случайным обстоятельствам ради извлечения выгоды… для твоего хозяина и только его одного, разумеется».
Под руководством Шенка юноша научился заставлять монеты падать нужной стороной вверх, перемещать карты в колоде без приложения рук, направлять серебряный шарик на крутящейся рулетке и выстраивать игральные кости в стаканчике правильным образом. Их статный и благородный хозяин был не только игроком, но и понимал, что многие из тех, кто подвержен этой склонности, с радостью сделают любые одолжения и даже расстанутся с наличными в обмен на помощь такого юноши при посещении клубов и игорных домов.