Страница 4 из 27
Постепенно возвращалась уверенность. Джек встал посреди своей крошечной спальни и потренировался в жонглировании тремя крысами (из тех четырех, что он держал дома) и двумя молотками. Крысы отнеслись к этому с пониманием и терпением, так что по возвращении в клетку вся троица довольно попискивала. Он покормил зверят. Глазки их ярко горели. Усики трепетали.
Удостоверившись, что с рефлексами все в порядке, Джек сунул молотки обратно в нижний ящик комода, поморгал, приучая глаза, — и некоторое время следил, как полость заполняется кеглями, биллиардными шарами, кубиками и резиновыми утятами.
Пришлось потрудиться, задвигая набитый ящик обратно.
Не далее как пару недель назад одна милая леди, Эллен Кроу, пригласила его к себе на Капитол-Хилл. Ужин — беседа — сочувствие. Джек привык к вниманию со стороны дам, переваливших определенный возраст.
Тут он почувствовал некоторое стеснение в нагрудном кармашке, вспомнил про визитку, извлек ее, ногтем покарябал рельефную серебристую завитушку, выдавленную на дорогой плотной бумаге кремового опенка. Второе приглашение к, ужину, дата не указана. Когда вы будете готовы, написала Эллен. На обороте она аккуратными циферками проставила телефонной номер бесплатной клиники.
Должно быть, в прошлый раз, за ризотто с креветками, он слишком разоткровенничался. Джек вновь потер пальцем карточку, силясь ощутить беду, — и ничего не воспринял, ни со стороны записки, ни со стороны Эллен.
Сидя на балконе под низкими быстрокрылыми черными облаками, он глядел на ряд однообразных серых и коричневых крылечек в перспективе улицы, отпивая из кружки ромашковый чай, «настоянный» на трижды использованном заварном пакетике, и слушал ровную дробь дождя. Не так давно Джек был близок к тому, чтобы окончательно решить, что он — все-таки — счастлив. Без гроша в кармане, впрочем, но это ничего. Нынче же подлинное беспокойство омрачало его безмятежную радость. Уж очень часто он стал «блуждать». Даже упомянул об этом Эллен Кроу.
Да еще эти галлюцинации. Гигантские уховертки, к примеру.
Он сбалансировал молоток на мизинце, подбросил его, поймал торец рукоятки на подушечку большого пальца, — и молоток замер, лишь едва-едва покачиваясь.
Джек положил его поперек колен и тяжко вздохнул.
«Завтра пойду к врачу», — объявил он вслух и натянул на себя шерстяное одеяло. Ему нравилось спать на балконе — когда нет сильного ветра. На секунду он задержал глаза на волокнах шерстяной пряжи, увеличил их мысленным взором, увидел, как они друг с другом пересекаются и так и эдак, расходясь во всех направлениях. Жизнь куда меньше напоминает мягкую шерсть; скорее, она выглядит жгутами из канатов, плотно перевитых друг с другом, до отказа натянутых, не оставляющих ни малейшего зазора. Одни канаты куцые. Другие тянутся веками. И все сцеплены между собою так, что предсказать их путь способны лишь немногие. Например, Джек: он умел ощущать эти сцепления, стяжки и точки пересечений задолго до их появления.
Глаза налились тяжестью. Он так и задремал, под темнеющим небом, накрытый шерстяным одеялом, поудобнее пристроив молоток на коленях. Спускался сон, глубокий и ничем не примечательный. Он засопел. В кои-то веки: забвение.
Ноги разъехались, но молоток не свалился.
Джек ничего и никогда не ронял.
ГЛАВА 3
ВАЛЛИНГФОРД
Что-то громадное сбило бомжа в мокрый серый кустарник. Он перекатился на бок и выпучил глаза на плоский стальной борт зеленого грузовика-мусоросборщика. Дизель машины рычал и плевался черным дымом. Водитель высунул лысую голову из кабины:
— Эй, бездельник! Найди себе работу!
В животе бомжа шевельнулся комок боли. Голове тоже было не сладко. Он даже имя свое позабыл, помнил лишь то, что бежал от чего-то болезненного и уродливого. Словно камертон зудел в запутанном клубке мыслей…
Переусердствовал, не рассчитал силы.
Пытаясь скрыться.
На ум пришло, что водитель грузовика не стал бы вести себя так нагло, если бы действительно сбил пешехода… хотя бы и бродягу. Нет-нет, он, должно быть, вообще не попадал под машину. Он просто и раньше лежал здесь, лежал бесцельно, на обочине дороги — одна нога заброшена на тротуар, а вторая подогнута чуть-ли не под седалище, — осоловело разглядывая дорожный затор на перекрестке.
Мысли приходили одна за другой и складывались в некое подобие головоломки, а затем что-то вновь взметнулось и попыталось рассыпать собранный фрагмент… что-то, плотным узлом засевшее у него под бровями… еще один ум, перепуганный, обиженный.
Бомж с привычной сноровкой раздавил непрошеного компаньона, словно насекомое, и сосредоточился на действительно важных деталях. Прежде всего: кто он? Толстая ветка под боком хрустнула, и он еще глубже провалился в кусты. В спину неприятно врезался запрятанный сверток — рюкзак, пальто, свитер, пластиковая бутылка. Часть его — та часть, которую он пытался подавить, — еще помнила, как укладывала эти вещи. Он и сам ощущал себя свитером, связанным из двух мотков шерсти разного цвета, а на стыке — между половинками — пряжа распускалась. Иначе что бы он делал в ином, предположительно лучшем мире, пряча одежду и воду в кустарнике?
В поле зрения попала левая рука: грязно-зеленый обшлаг с потеками, очень напоминавшими засохшие сопли.
Грузовик свернул налево и уехал, погромыхивая. Район был знаком: рядом со съездом с 5-й федеральной трассы, неподалеку от Сорок пятой улицы. Когда-то он сам, бывало, каждый вечер возвращался по ней домой, сворачивая именно на этом углу.
Да только сейчас машины выглядели неправильно.
Он поднялся на ноги, покряхтывая от боли в стылых мышцах. В животе пульсировала коварная змея боли — нечто, с чем тело уже было хорошо знакомо. Это его встряхнуло. Его, это тело. Хронической болью.
Два имени кружили в танце, словно два борца, пока один не сбил второго с ног — горький опыт и упрямство одержали верх над унынием и возмущением. Скулящий вой внутри, затем — тишина.
Что-то здесь не так. Что-то очень и очень не так.
Я — Даниэль.
Даниэль Патрик Айрмонк.
Змея в животе закувыркалась. Он вихрем обернулся и успел вытошнить в кусты. Посмотреть на извергнутое не хватило смелости.
Мимо проносились другие машины: то зализанные, то горбатые, порой угловатые — будто пародии на автомобили, которые он знал в свое время. Их водители как один бросали в его сторону брезгливый взгляд или же совсем не замечали, вперив глаза в набегающий поворот.
Пугающее зрелище — Даниэль и впрямь был перепуган. А того, второго парня уже ничего не интересовало. Хлипкий с самого начала, он быстро унял до простого набора вымазанных грязью воспоминаний. Такого с ним еще не бывало. Конечно, Даниэль никогда еще не пытался прыгнуть так далеко. Осмотрись. Может статься, ты вообще не покинул Гиблое Место.
Даниэль — Даниэль Патрик Айрмонк — всегда убегал — «взбрыкивал», как он иронически выражался — задолго до того момента, когда ситуация прокисала вконец. В этом-то и заключался его талант. Он никогда не ждал, пока дела пойдут хуже некуда. Убедись, что оно за тобой больше не охотится — прах, слизь, зашифрованные книги, сотни криптид[1] — прочие невозможные, происходящие одновременно вещи… и все на тебя пялятся, словно ты у себя дома в свои же день рождения нарвался на притихшую толпу, готовую сразить тебя жутким сюрпризом…
Они затащат тебя внутрь, запрут дверь, начнут с больных забав… игрищ…
Я должен вспомнить. Просто обязан — но я не хочу.
Даниэль обтер рот и медленно повернулся, отыскивая ориентиры. Солнечные блики, облака, грязь после недавнего дождя. Через улицу стоит широкое, солидное здание кремового цвета в три этажа — дорогие квартиры вверху, магазины внизу. Хорошо знакомое здание. Несколькими минутами раньше оно было захудалой гостиницей.
1
Криптиды — мифические существа, предмет «лженауки» криптозоологии (Несси, снежный человек, чупакабра, олгой-хорхой, баранец и проч.). — Здесь и далее — примечания переводчика.