Вихри Мраморной арки

— Что? — Доктор Отниэль близоруко осмотрелся и снова вернулся к доске. — Уменьшение запасов пищи, рост количества млекопитающих и конкуренция со стороны более мелких хищников также сыграли свою роль.

В самом низу доски он накорябал столбик: «1. Запасы пищи. 2. Млекопитающие. 3. Конкуренция».

Последнее слово Отниэль вместил с большим трудом.

Студенты написали: «А говорили, что это из-за астероида» и «Терри, моя новая соседка по комнате пытается отбить у меня Тодда! Представляешь? Дина».

— Гибель динозавров… — начал доктор Отниэль и запнулся. Он осторожно, позвонок к позвонку, распрямил спину, задрал подбородок, словно принюхиваясь, подошел к открытому окну, высунулся наружу и несколько минут изучал пустое и чистое небо.

КОРОЛЕВСКАЯ ВЛАСТЬ

ПРОКЛЯТИЕ КОРОЛЕЙ[16]

Проклятие лежало на всех нас — хоть мы этого и не знали. Лако, к примеру, даже не подозревал. Он запер меня в клетке и прочел мне надпись на печати, что охраняла вход в гробницу, но понятия не имел, кому адресовано предостережение. Да и Римлянин, смотревший с черного кряжа на горящие трупы, тоже не догадывался, что пал жертвой проклятия.

Под тяжестью проклятия скорбела принцесса, десять тысяч лет назад заключенная в усыпальницу. Проклятие разъедало плоть Эвелины, которая безуспешно пыталась предупредить меня об опасности.

В тот последний вечер на Колхиде мы ждали корабля… Электричество в очередной раз вырубилось. Лако зажег соляриновую лампу и поставил ее рядом с транслятором, чтобы мне были видны датчики. Голос Эвелины стал таким неразборчивым, что настройки прибора постоянно приходилось корректировать. Света хватало только на пространство вокруг меня — тьма скрывала Лако, склонившегося над подвесной койкой.

У лампы, разинув рот, сидела бея Эвелины — на черных зубах играли красноватые отблески пламени. Я все ждал, что бея сунет в огонь руку, но впустую. Пламя недвижно застыло в пыльном и спертом воздухе.

— Эви! — сказал Лако. — Времени совсем не осталось. На рассвете здесь появятся солдаты Римлянина. Они не дадут нам уйти.

Эвелина что-то сказала, но транслятор не разобрал.

— Подвинь ближе микрофон! — сказал я.

— Эви! — повторил Лако. — Расскажи, что произошло. Пожалуйста, Эви, нам очень нужно знать. Расскажи обо всем…

Она снова попыталась. Я выкрутил громкость на полную мощь, и транслятор что-то уловил — но на выходе выдал помехи в эфире. Эвелина закашлялась — резко и мучительно. Из транслятора прозвучал отчаянный крик.

— Господи, да надень ты на нее респиратор! — сказал я.

— Не могу, — ответил Лако, — аккумуляторы сели.

«Так, респираторы нужно к питанию подключать, — подумал я, — а удлинителей не хватает». Но вслух я этого не сказал — ведь чтобы надеть на Эвелину респиратор, Лако пришлось бы отключить рефрижераторную установку.

— Дай ей попить, что ли…

Лако вытащил из ящика рядом с койкой бутылку колы, сунул в нее трубочку и приподнял Эвелине голову. Я выключил транслятор. С меня было достаточно ее мучительных попыток говорить — не осталось сил выслушивать напряженное глотание. Прошла вечность, прежде чем Лако вернул бутылку в ящик.

— Эвелина, — попросил он. — Расскажи нам, что случилось. Ты заходила в усыпальницу?

Я включил транслятор и приготовился нажать кнопку записи. Не было смысла записывать издаваемые ею мучительные звуки.

— Проклятие, — четко произнесла она. Я надавил на кнопку. — Не открывайте ее. Не открывайте. — Она попыталась сглотнуть. — Койседень?

— Какой сегодня день? — перевел транслятор.

Она снова попыталась сглотнуть. Лако вручил бее бутылку из-под колы.

— Сходи за водой. Быстро!

Бея, не отрывая взгляда от пламени, взяла бутылку.

— Быстро! — сказала Эвелина. — До беи.

— Вы открыли гробницу после того, как отправили бею за Римлянином?

— Не открывайте ее. Не открывайте. Простите. Не знала.

— Чего не знала, Эвелина?

Бея завороженно глядела на пламя — во рту поблескивали черные зубы. Грязными руками она сжимала бутылку зеленого стекла. Стеклянную трубочку для питья — толстую, неровную, пузырчатую (возможно, так и было задумано при изготовлении) — покрывали длинные извилистые царапины: работа Эвелины. «Завтра она трубочку на кусочки раздерет», — подумал я, но потом вспомнил, что завтрашнего дня у нас не будет. Если, конечно, кожу беи не покроют ячеистые рубцы, не заполнят ей легкие и горло, и она не свалится ничком в алое пламя.

— Скорее, — сказала Эвелина в гипнотической тишине. Бея обернулась к койке, словно наконец-то очнулась от спячки, и бегом выскочила из комнаты с бутылкой из-под колы в руках. — Скорее! Какой сегодня день? Спасите сокровище. Он убьет ее.

— Кто, Эвелина? Кто кого убьет?

— Не стоило нам заходить, — произнесла она и судорожно выдохнула — словно песок проскрежетал по стеклу. — Трепещите. Проклятие королей.

— Она цитирует надпись на печати, — сказал Лако, выпрямляясь. — Значит, они входили в гробницу. Ты записал?

— Нет, — ответил я, нажимая на кнопку удаления. — Она все еще не отошла от дилаудида. Начну записывать, когда что-то толковое будет говорить.

— Комиссия вынесет решение в пользу Римлянина. Говард клянется, что внутрь они не заходили, ждали Римлянина.

— Какая разница? — спросил я. — Эвелина не доживет до заседания Комиссии, а если Римлянин и его бойцы доберутся сюда раньше, чем корабль, от нас тоже толку не будет. Так что какая, к черту, разница? Вдобавок после Комиссии от сокровища и следа не останется — и какого, спрашивается, дьявола мы делаем эту запись? Эвелину все равно не спасти.

— А если в склепе действительно что-то было? Что, если там вирус?

— Не было там никакого вируса. Это Римлянин всех отравил. Если бы это был вирус — почему бея не заразилась? Она ведь была с ними в усыпальнице.

— Скорее! — раздался чей-то голос. Я чуть не решил, что это Эвелина, но оказалось — бея. Она вбежала в комнату, разбрызгивая воду из бутылки.

— Что случилось? — спросил Лако. — Корабль прилетел?

— Скорее! — Она дернула его за руку и потащила по заставленному ящиками коридору.

— Скорее, — эхом выдохнула Эвелина.

Я поднялся и подошел к койке. Ее лица было почти не разглядеть, что немного облегчало дело. Я разжал кулаки.

— Эвелина, это я — Джек.

— Джек, — с трудом произнесла она в микрофон, прикрепленный к пластиковой сетке у ее шеи, и захрипела. Морфий помог бы, но сразу после дилаудида Эвелина бы вырубилась окончательно.

— Я доставил твое послание Римлянину. — Я склонился ближе, стараясь уловить ответ. — Что в нем было?

— Джек, — ответила она. — Какой сегодня день?

Я призадумался. Такое ощущение, что мы болтаемся здесь уже несколько лет.

— Среда.

— Завтра… — Эвелина закрыла глаза и расслабилась, почти заснула.

Бесполезно, от нее ничего не добиться! Я надел медицинские перчатки и достал шприц с ампулой. Морфий вырубит ее через несколько минут — но она будет свободна от боли и, возможно, останется в сознании.

Рука Эвелины свесилась с койки. Я передвинул лампу ближе и попытался найти место для укола. Кожу покрывала ячеистая сетка белых зарубцевавшихся валиков, которые местами достигали двух сантиметров в высоту. С момента нашей первой встречи рубцы стали толще и мягче, хотя поначалу были тонкими и острыми как бритва.

Вену между ними найти было нереально, но тепло лампы размягчило участок кожи на запястье и растопило пятиугольный рубец, — туда я и сделал укол. Пришлось ткнуть два раза, прежде чем вокруг иглы медленно собралась кровь. Алые капли упали на пол. Вытереть кровь было нечем — утром Лако использовал последний кусок ваты. Я вырвал листок из блокнота и промокнул им пол.

Бея скользнула мне под локоть, подставила кусок пластиковой сетки. Я свернул запачканный листок и бросил его в центр сетки. Бея аккуратно подняла сетку за края, стараясь не касаться крови.

16

The Curse of Kings © Перевод. В. Дегтярева, 2010