Страница 42 из 179
— Что я тебе рассказывала, про месячные… этого уже не случится. Радиация… я звонила доктору, и он сказал не беспокоиться. Так со всеми происходит.
Роза ощутила слабый трепет страха. Месячные, кровавые и страшные, начались у нее пару месяцев назад. Она никому не сказала.
— Я не боюсь, — ответила она.
— Ах, Роза! мой цветочек на солнце… — порывисто вскрикнув, мама отступила в сумрак, но едва поезд покатил вдоль перрона, вышла на солнце и стала махать на прощание.
В поезде было замечательно. Малочисленные пассажиры сидели по купе, задернув шторы. В вагоне-ресторане не было ни штор, ни людей. Никто не заставлял Розу прятаться в тень. Она сидела в одиночестве и смотрела в широкие окна. Поезд летел через лес, прозрачные, встопорщенные рощицы тоненьких осинок и сосен. Сквозь лес вспыхивало солнце — солнце, тень и снова солнце, вспышки по лицу Розы. Они с братом назаказывали всевозможных десертов и молочных коктейлей — никаких укоризненных замечаний не последовало. Брат вслух читал ей про Солнце. — Знаешь, как бывает в центре Солнца? — спросил он. Да. Стоишь с совочком и ведерком, шевелишь босыми пальцами в песке, снова в детстве, ничего не боишься, лишь щуришься от желтого света.
— Нет, — ответила Роза.
— В центре солнца даже атомы не могут удержаться вместе. Там тесно, они все время сталкиваются друг с другом — бум-бум-бум! — а электроны, отрываясь от них, разлетаются во все стороны. Иногда эти коллизии создают излучение, которое несется со скоростью света, как шарик в пинболе: бац-бац-бац, до самых поверхностных слоев.
— Зачем ты читаешь такие книжки? Чтобы бояться?
— Нет, чтобы маму пугать. — Дерзкая откровенность, невозможная даже на свободе у бабушки, достижимая лишь в поезде. — А тебе совсем не страшно, что ли?
Ей захотелось ответить с такой же честностью.
— Нет, совсем нет. — Роза улыбнулась.
— Почему?
Потому что это не больно. Потому что я ничего не запомню. Потому что я встану на солнце с совком и ведерком, посмотрю вверх и перестану бояться.
— Не знаю, — ответила Роза. — Просто не страшно.
— А мне страшно. Мне все время снится огонь. Сначала думаю, как бывает больно, когда обожжешь палец, а потом снится, что так больно будет везде и всегда.
Он, значит, тоже рассказывал маме выдуманные сны.
— Все будет не так, — возразила Роза. — Мы даже не поймем, что происходит. Ничего не запомним.
— Солнце взорвется новой звездой и начнет сжигать себя. Ядро наполнится атомным пеплом, и Солнце израсходует свое собственное топливо. В центре Солнца темно, беспросветно темно: там такое коротковолновое излучение, что лучи невозможно увидеть. Они невидимые. Повсюду тьма кромешная и пепел. Представляешь?
— Это не важно. — За окном проплывали луга, лицо Розы заливали лучи солнца. — Нас там не будет. Мы умрем. Ничего не запомним.
Роза и не представляла, как обрадуется бабушке, с каким облегчением увидит худое загорелое лицо, голые руки. На ней даже шляпы не было!
— Роза, милая, как ты выросла! — сказала бабушка, но слова нисколько не напоминали смертный приговор. — А ты, Дэвид, все так же носом в книжках, а?
К бабушкиному домику они добрались почти в сумерках.
— Это что? — Дэвид замер на пороге. Бабушка спокойно ответила:
— Северное сияние. Слушайте, нам тут такие фейерверки в последнее время показывают! Совсем как в День независимости!
Роза только теперь поняла, как ей не хватало тех, кто не боится. Она запрокинула голову. Полотнища красного света колыхались до самого горизонта, вздрагивая от солнечного ветра.
— Как красиво… — прошептала Роза, но бабушка уже ждала в дверях, и так радостно было видеть ее ясные глаза, что Роза пошла за ней в кухню, к столу под красной клеенкой и красным занавескам на окнах.
— Как приятно принимать гостей, — бабушка вскарабкалась на стул. — Роза, подержи-ка с этой стороны… — Она спустила вниз длинный конец желтой пластиковой ленты.
Роза взяла протянутый сантиметр и с беспокойством спросила:
— Что ты делаешь?
— Снимаю мерки для новых штор, милая, — ответила бабушка, роясь в карманах в поисках карандаша и листочка. — Какая длина получается?
— Зачем тебе новые шторы? — переспросила Роза. — Мне и эти нравятся.
— Они не защищают от солнца, — ответила бабушка и глаза ее наполнились угольно-черным ужасом, а голос срывался почти на визг. — Обязательно нужны новые шторы, Роза, а ткани нигде нет. Во всем городе нет, пришлось в Оттаве заказывать! Всю ткань скупили, во всем городе! Представляешь, Роза?!
— Да, — ответила Роза, честно стараясь испугаться.
Рон все еще крепко держал ее за руки. Она пристально смотрела на него.
— Теплее, Роза, — говорил он. — Уже скоро. — Да, — отозвалась она.
Он отпустил ее, встал с дивана, пробрался сквозь толпу в голубой гостиной и вышел на улицу, в снег. Она решила не возвращаться к себе в комнату и все смотрела, как беспорядочно бродят вокруг незнакомцы, как брат читает на ходу, как бабушка залазит на стул, а память возвращалась — легко и безболезненно…
— Хочешь, что-то покажу? — спросил брат.
Роза глядела в окно. Огни мерцали весь день, хотя на улице было спокойной тихо. Бабушка пошла в город, узнать, не прислали ли ткань для штор. Роза промолчала.
Брат сунул ей под нос книгу и заявил:
— Это протуберанец!
«Высокогорная обсерватория, Боулдер, Колорадо». Черно-белые картинки — как старые фотографии, только вот подписи совсем не похожи на мамины.
— Это вспышка раскаленного газа высотой в сотни тысяч футов.
— Нет, — возразила Роза, опуская книгу на колени. — Это мой золотой обруч. Я видела во сне…
Она перевернула страницу.
Дэвид склонился к ней и стал объяснять:
— Эта вспышка случилась в 1946 году, когда только начинались неприятности, но о них еще никто не знал. Протуберанец весил миллион тон. Газ вырвался на миллион миль! Рвануло, и весь этот газ вырвался в космос. Там начинались всякие…
— Это мой золотой мишка! — Роза вцепилась в книгу, точно в фотографию любимого. На картинке черное Солнце лениво тянуло гигантскую огненную лапу — дикую и шелковистую лапу пылающего газа.
— Тебе такое снилось? — удивился брат. В его голосе зазвучали истерические нотки. — Ты мне вот об этом рассказывала? Но ты же говорила, что сны у тебя хорошие?!
— Хорошие, — заявила Роза.
Он выхватил у нее книгу и стал сердито листать страницы, пока не нашел цветную диаграмму на черном фоне: сверкающий красный шар, заполненный концентрическими кругами.
— Вот что с нами будет! — Он яростно ткнул в один из кругов внутри красного шара. — Это мы! Мы! Вот здесь, прямо внутри Солнца! Пусть-ка тебе вот это приснится!
Он захлопнул книгу.
— Но мы все уже умрем, это будет не страшно, — протянула Роза. — Не больно. Мы ничего не запомним.
— Это ты так думаешь! Тебе все известно, да? Да ты вообще ничего не знаешь! Я читал, что никто, понимаешь — никто! — не знает, что такое память! Неизвестно, где она находится — может, даже и не в клетках мозга! Сидит себе в каких-нибудь атомах, и если нас разорвет на кусочки, то память все равно сохранится… Представь, что мы сгорим на солнце, но будем все помнить? Вот мы и будем гореть вечно, и помнить… помнить вечно!
— Оно так не сделает. Не сделает нам больно. — Роза шевелила пальцами в песке и смотрела на брата. Страха не было, один лишь восторг. — Оно…
— Ты чокнутая! — закричал брат. — Понимаешь? Чокнутая! Говоришь о нем, как будто о друге, как будто оно — твой приятель! Но Солнце, твое замечательное Солнце скоро убьет нас всех! — Он вырвал у нее из рук книгу и заплакал.
Розе захотелось попросить у него прощения, но тут вошла бабушка, без шляпы, с волосами, спадающими на худое, загорелое лицо.
— Ткань привезли! — обрадовано сообщила она. — Я купила на все окна сразу! — Два рулона красной клетчатой ткани трепетали на столе, точно северное сияние — красное на красном. — Я уж думала, никогда не дождемся…