Тёмная сторона улицы

Были и другие. Полиция много раз арестовывала Янгблада в связи с преступлениями, главным образом грабежами, в которых слишком часто применялось насилие. Но ему ни разу не было предъявлено обвинение. В одном из случаев сторож, дежуривший у мехового склада, был избит до бесчувствия и вскоре после этого умер.

Шавасс оторвался от своих мыслей и обнаружил, что Янгблад все еще разглагольствует:

– То были славные деньки, парень. Мы заставляли копов поломать голову. У меня была лучшая команда в Смоуке. И мы проворачивали одно дельце за другим. И каждое было так здорово спланировано, что полиция не могла нам ничего навесить.

– Это, должно быть, требовало хорошей подготовки.

– Ну, они хватали меня – каждый раз, как попадали впросак. Пытались навести тень на плетень. Половину времени я проводил в Вест-Энде, у входа в Центральную тюрьму, где меня фотографировали. Мой портрет не сходил со страниц этих чертовых газет.

– Пока ты не попал сюда.

Янгблад усмехнулся:

– Подожди, парень. Немного подожди. Я еще буду улыбаться с первых страниц всех ублюдочных газет, и они ничего не смогут сделать.

Шавасс лежал на кровати, обдумывая все это. Что там Тиллотсон говорил о Янгбладе в своей книге? Что он стремился к известности, желал славы, даже и дурной. Риск, опасность были необходимы ему, как еда и питье. Он получал удовольствие, изображая гангстера каждый раз, когда его допрашивали в полиции. А потом его фотографии появлялись в газетах.

И еще одно было несомненно. В нем не было ничего от Робин Гуда. Он был жестоким, изобретательным преступником, а его улыбочки только прикрывали железную волю и решимость получить то, что он хочет. Любой ценой.

Шавасс расшнуровал ботинки.

– Посплю, пожалуй. Это был тяжелый день.

Янгблад взглянул на него поверх журнала.

– Давай, приятель! – Он усмехнулся: – И не давай этим ублюдкам стереть себя в порошок!

Шавасс натянул одеяло на плечи и закрыл глаза. Интересно, что это за мастерские? Делают номерные знаки для машин, сказал Аткинсон. Ну, это будет получше, чем шить почтовые мешки. Если бы только тюремщики вели себя прилично – тогда жизнь стала бы вполне сносной.

Он вдруг нахмурился. Он даже мыслит, как преступник? В этом есть некая ирония. Мэллори понравится. Шавасс отвернулся к стене и заснул.

Глава 4

Короткая расправа

– Реабилитация! – прокричал Янгблад, перекрывая грохот машин в мастерской. – Чудесно, правда? Только подумай обо всех этих умненьких ублюдках, сидящих по своим кабинетам в министерстве внутренних дел и убеждающих себя, что они дали тебе возможность получить профессию. Ты выйдешь в мир, станешь лучше и мудрей и будешь вести жизнь честного трудяги, который делает номера для машин за десять фунтов в неделю!

Шавасс аккуратно вставил в пресс-форму металлическую пластину и опустил рукоятку. Гидравлический пресс чуть зашипел, и Пол поднял его, чтобы проверить номер, выгравированный на прессованной стали. Взял напильник и начал зачищать грубые края, размышляя над тем, что сказал Янгблад.

Он был прав – дурацкая затея. За четыре недели в мастерской он усвоил этот урок. Пол искоса взглянул на Чарли Харкера, бывшего бухгалтера фрахтовой компании, отбывающего семилетний срок за растрату. Его партнер, Роджерс, был тихим, маленьким учителем, отбывающим пожизненный срок за убийство – он застал жену в постели с другим мужчиной.

Можно ли реабилитировать подобных людей, обучив их подобной неквалифицированной работе?

Такие мысли были опасны, но избежать их было трудно. Ведь он тоже стал одним из этих людей. Более того, к нему относились лучше, чем к остальным, потому что уровень преступления определяет положение человека в этой социальной структуре. Поскольку Пол Драммонд, отбывал за вооруженное ограбление и кражу сорока пяти тысяч фунтов, он мог бы легко оказаться на самой вершине социальной лестницы, не будь это место уже занято Гарри Янгбладом.

Подошел Роджер и уложил на верстак новую партию чистых пластин.

– Все твои, Драм, – сказал он и ушел.

У него был усталый вид: лицо вспотело и очки то и дело соскальзывали. Пол ощутил внезапную симпатию к нему. Этот человек не годился для такой тяжелой работы – и почему только тюремщики не видят этого? Правда, времени заниматься нуждами отдельных людей у них не было – их жизнь вращалась в соответствии с четким расписанием, которое надо было соблюдать любой ценой.

К черту все это! Он здесь не для того, чтобы писать доклады для общества борьбы за тюремную реформу, а для того, чтобы наблюдать за Янгбладом, заслужить его доверие и узнать как можно больше о нем и его планах на будущее.

Как ни странно, они стали друзьями. Янгблад, как и большинство важных преступников, был закомплексованной личностью. Это был серьезный изъян – как в колоколе, совершенно целом на вид. Трещина обнаруживается лишь тогда, когда он начинает звучать.

Товарищи по заключению не всегда понимали его. Гарри умел приспособиться к любой компании, где бы он ни оказался, что было опасно. Его никогда не оставляло желание рискнуть, безрассудное стремление столкнуться лицом к лицу со смертью, что, вероятно, и определило его падение.

Рассказывали, что однажды, незадолго до ограбления, он явился без приглашения на званый вечер в Мэйфере, очаровал всех и унес кошелек из сумочки хозяйки. На улице его остановил нищий, Янгблад подарил ему все двадцать пять фунтов из кошелька и, улыбаясь, ушел.

Добрый и внимательный, он умел прощать, как уже убедился Пол, особенно если это не грозило ему неудобствами. Но он умел быть и жестким, жестоким и совершенно безжалостным, если ему оказывали сопротивление. В сущности, Гарри Янгблад был заинтересован исключительно в собственном благополучии.

Он улыбнулся Шавассу:

– Не унывай, Драм. Может, этого никогда и не случится!

Пол улыбнулся в ответ, на секунду оторвавшись от своих мыслей. Янгблад был, как обычно, добродушен. Правда, в последние два дня его просто распирало от удовольствия, и это должно было что-то означать.

Размышления Шавасса были прерваны появлением еще одного осужденного, которого звали Брэди. Он толкал тележку, груженную готовыми пластинами.

– Есть что-нибудь для меня? – спросил он.

Шавасс кивнул, указывая на стопку на краю верстака. Брэди его не интересовал. Он отбывал свои десять лет за взлом, который был усугублен изнасилованием пожилой женщины. Лицо Брэди вполне соответствовало представлению среднего гражданина о том, как выглядит вор, а голос огрубел вследствие болезней и неумеренного потребления спиртного.

– Как насчет носа, Гарри? – спросил он Янгблада, начиная грузить тележку.

– Ты уже должен мне за три недели, – сказал Янгблад. – Больше не получишь.

– Имей сердце! – Брэди схватил его за руку. – Я уже два дня сижу без курева. Я с ума сойду!

– Не обманывайся на свой счет! – холодно ответил Янгблад. – Ты уже давно псих! Тебе нужно было лечиться уже много лет назад. А теперь убирайся – ты мне мешаешь!

Такому, как Брэди, много не надо. Шавасс отошел к краю верстака, чтобы взять заклепки, и, обернувшись, заметил, как ярость исказила лицо Брэди. Он схватил тонкий напильник с острым, как кинжал, концом и размахнулся, готовый всадить его в спину Гарри.

Раздумывать было некогда. Пол схватил молоток и метнул его изо всех сил. Попал в грудь. Брэди вскрикнул от боли и, качнувшись, уронил напильник.

Янгблад обернулся и увидел все: и напильник, и молоток, и выражение лица Брэди. Взглянул на Шавасса – глаза как два синих камня. Поднял напильник и спросил:

– Твой, Джек?

Брэди молча смотрел на него, на лбу появилась испарина. Вдруг он схватился за тележку и поспешно укатил ее прочь.

Работа не прекращалась ни на минуту, стоял обычный шум, и все же не было человека в этом конце мастерской, который не понял бы, что случилось. Пол увидел, как Янгблад едва заметно кивнул Невинсону, высокому, грузному шотландцу, стоявшему в дальнем конце мастерской. В этот момент подошел один из тюремщиков, Медоуз.