Прорыв из Хуфры

— Здесь, генерал, — тихо вымолвил он. Я подплыл к нему и сразу же увидел «Герон», покоившийся на дне лагуны.

К девяти тридцати мы надежно поставили «Мери Грант» на якорь в подходящей позиции. Сестра Клер, бледная, как бы погрузившаяся в себя, наблюдала, как катер продвигался к лагуне сквозь заросли камышей, используя половину мощности своих двигателей. Я понимал ее. Ей было больно видеть это место; мы совсем упустили из виду то обстоятельство, что здесь, кроме золота и серебра, покоились останки ее отца и летчика.

Но в Тэрке немедленно проснулся профессионал, и он приступил к делу.

— Лучше некуда, — отметил он. — Глубина всего пять или шесть морских сажен. Мы вместе посмотрим, что там.

Он не стал даже надевать костюм для плавания; казалось, перевалиться через ограждение и уйти в холодную воду в такую жару — для него истинное удовольствие. Я немного подождал, отрегулировал подачу воздуха и по пологой кривой последовал за ним.

«Герон» лежал накренившись, левое крыло оторвалось при ударе и валялось неподалеку, а правое задралось кверху. Оба двигателя оставались на своих местах. А на фюзеляже самолета запечатлелась трагедия, постигшая этих людей темной ночью много лет назад — многочисленные рваные дыры от снарядов и пробоины от крупнокалиберных пулеметов. Казалось просто чудом, что кто-то смог выйти оттуда живым. Тэрк стоял у носа самолета. Он подозвал меня к себе, и когда я подплыл, то увидел, что кабина сильно пострадала при ударе. Она превратилась в груду покореженного металла. Проникнуть туда не представлялось никакой возможности. А когда я заглянул внутрь, то увидел череп, на котором сохранился старомодный кожаный шлем летчика. Осталась целой и наплечная кобура, которая так и держалась на своем месте. Пит Егер. «Громадный чернобородый мужчина; казалось, он все время смеялся и носил наплечную кобуру». Разве не так она его охарактеризовала? «Самая романтическая фигура, которую я когда-либо встречала в жизни». А теперь просто тлен. Я обернулся, чтобы найти Тэрка, и увидел, что он уже слева от меня, на дне лагуны, у левого борта самолета. Он снова поманил меня и повернул большой палец книзу. И я сразу понял: поскольку самолет лег на левый борт, попасть внутрь через главную дверь совершенно невозможно.

Мы сидели на палубе под палящим солнцем и пили кофе, приготовленный сестрой Клер. Тэрк вовсе не выглядел подавленным.

— Не будем унывать, — сказал он. — У нас есть две возможности: устроить взрыв и пробить проход в корпус — или изжариться здесь на солнце.

— Взорвать — это быстрее, — заметил я. — Но много шума. Кроме того, подводный взрыв — тонкая штука. Никогда не знаешь, к чему он приведет.

— Другими словами, мы можем сделать хуже, чем сейчас?

— Вот именно.

— Отлично, тогда мы прорежем себе ход внутрь. Хотите, я попытаюсь?

— Это хорошая идея. Я тогда буду свободен и могу появиться там, где нужно, в случае неожиданных событий. Только, мне кажется, вам надо надеть водолазный костюм.

Тэрк обратился к сестре Клер:

— Вам придется поработать водолазным старшиной. Самое важное дело на борту.

— И что мне делать?

— Держать его линь и воздушный шланг. Следить за тем, чтобы компрессор нормально действовал.

— Я сделаю все, что смогу, — заверила она.

Он мрачно рассмеялся.

— Вы уж постарайтесь, сестра, иначе у вас на руках окажется мертвец. А теперь за дело.

У ныряльщиков и пилотов есть одна общая черта. Их профессии совершенно уникальны, и, может быть, этим объясняется излишний интерес, который люди проявляют к ним. Разница между мной и Тэрком заключалась в том, что он любил свою работу. А я мог заниматься ею время от времени. Я помогал ему, когда это требовалось, но чаще всего — с аквалангом и на небольшой глубине. А в старинном водолазном скафандре из брезента и резины я спускался под воду только второй раз. До сих пор у меня об этом сохранились неприятные воспоминания. Я как сейчас чувствовал запах затхлого воздуха, смешанный с вонью от свежей мочи, потому что водолазы часто не в силах справиться со своим мочевым пузырем на глубине.

Тэрк, как я говорил, любил все, что относилось к его делу, и сейчас тоже аккуратно разложил на палубе необходимые принадлежности, а сестра Клер в это время помогала мне надеть скафандр. Он запустил компрессор, проверил лини, а потом нахлобучил мне на голову большой медный шлем и крепко привинтил его.

— У вас все в порядке, генерал? — спросил он.

— Что вы имеете в виду? — хмуро ответил я.

Тэрк ухмыльнулся.

— Смелее! Я присоединюсь к вам, как только наша героиня освоит все эти приспособления.

Он навинтил передний иллюминатор шлема, отрезав тем самым все возможности продолжения нашего разговора. Тяжело ступая, я подошел к прогалу в бортовом ограждении и остановился у ведущей в воду лестницы. Он похлопал меня по спине, я медленно вошел в воду и опустился на дно в облаке песка. Потом остановился, чтобы осмотреться и проверить клапаны, и тут же рядом со мной на дно упал газовый резак на шланге.

Кислородно-водородный резак зажигается с поверхности, а газы, которые подаются по шлангу, образуют вокруг пламени пузырь, нечто вроде искусственной атмосферы, внутри которого оно и горит. Я медленно обошел самолет, приблизился к его правому борту и немного обождал. Вскоре рядом со мной появился Тэрк, улыбнулся мне через маску и снова пошел вверх. Немного погодя горелка зажглась и я приступил к работе. Все шло как по маслу. Пламя резало фюзеляж довольно легко. Тэрк снова завис рядом со мной, наблюдая за работой. Он на некоторое время остановил меня, пробрался вдоль корпуса самолета и немного задержался прямо над моей головой, рассматривая задранное вверх правое крыло, держась за его конец.

Могу поклясться, что в тот момент в толще воды возникло какое-то движение, и «Герон» чуть дрогнул. Возможно, это был только оптический обман, потому что Тэрк, явно удовлетворенный, начал подниматься на поверхность. Я вернулся к своей работе и уже заканчивал полукруглый вырез. Минут через пять я отложил резак, поднял со дна лом, который Тэрк оставил для меня, засунул его в разрез и попытался отогнуть обшивку фюзеляжа, чтобы заглянуть внутрь. И снова по воде прошла дрожь, что-то отскочило от шлема. Я посмотрел вверх и увидел, что крыло вроде двинулось с места, а потом оно медленно опустилось, самолет перевернулся и начал надвигаться на меня.

Каждый мой водолазный ботинок весил семнадцать с половиной фунтов. На поясе висели восьмидесятифунтовые балластные пластины. Да еще медный шлем весом более пятидесяти фунтов. Я не мог быстро отскочить в сторону. Сначала я ничего не понял, наступило короткое замешательство, и песок поднялся вокруг меня, словно громадное облако. Что-то тяжело опустилось на правое плечо, и мне пришлось стать на колено. И вдруг я осознал, что лежу, распростертый на спине. Я немного полежал, стараясь восстановить дыхание, потом попытался подняться, но намертво, застрял.

Скоро мне стало ясно, что кромка правого крыла при опрокидывании самолета врезалась в песчаное дно и прихватила как линь, так и воздушный шланг, пригвоздив меня ко дну, как муху. Я немного полежал, стараясь не поддаваться панике. Главное, что воздух продолжал поступать. Песок все еще кружился вокруг меня, когда я увидел, что Тэрк быстро спускается ко мне вниз головой. Он опустился возле меня и на этот раз не улыбался. Потом заглянул ко мне в передний иллюминатор шлема, чтобы убедиться, что я еще жив, и попытался высвободить меня. Но я тут же почувствовал, что вода проникла в скафандр. Я стал торопливо ощупывать ноги и с ужасом убедился, что скафандр порван на правом бедре.

При одной этой мысли ужас охватил меня; холодная вода дюйм за дюймом поднималась вверх к шлему, и мне оставалось только задохнуться. Я совсем запаниковал и схватил Тэрка за ногу. Он тут же оказался возле меня на коленях, пытаясь разобраться в том, что со мной произошло. Потом он зашел ко мне за спину и потянул меня назад. Мне показалось, что я могу продвинуться на фут-другой. Повернув голову, я увидел, что линь и шланг безнадежно погребены в песке.