Прорыв из Хуфры

Впервые я увидел Тэрка привязанным за руки и за ноги к дереву на краю небольшой поляны в джунглях. Эта поляна использовалась как базовый лагерь северо-вьетнамских регулярных войск, действовавших в тылу американцев. Шел дождь, что никого не удивляло, поскольку стоял сезон дождей. Несмотря на жалкое состояние Тэрка, я понял, что он — сержант морской пехоты. Они оставили меня связанным возле него. Прежде чем уйти, один из охранников пнул меня в бок ногой достаточно сильно, чтобы сломать пару ребер, и мне пришлось немного покорчиться от боли в грязи. Сначала показалось, что Тэрк спит, но он открыл один глаз и не мигая уставился на меня.

— Как это случилось, генерал?

Я ответил:

— Вы ошиблись. Я командир эскадрильи. По-вашему — майор.

И тут он открыл второй глаз.

— Эй, с каких это пор британцы участвуют в нашей войне?

— Они и не участвуют, — усмехнулся я. — Я обучал пилотов. Несколько коротких командировок от Королевских военно-воздушных сил, а потом года два назад получил назначение в Королевские австралийские военно-воздушные силы. Это мой второй приезд сюда.

— И что же случилось?

— Я договорился, чтобы меня подбросили на вертолете «Медивак» из Динь-То в Сайгон. Во время полета мы заметили внизу, на рисовом поле, наш разбитый самолет, а рядом с ним кто-то махал нам.

— И вы спустились в порыве милосердия и только потом поняли, что совершили большую ошибку?

— Нас взяли под перекрестный огонь два крупнокалиберных пулемета. Только я один выбрался оттуда целым.

Он мрачно кивнул.

— Да, как говаривала моя старая бабушка, судьба к вам повернулась светлой стороной, генерал. Поблагодарим за это Господа Бога. Если бы вас взяли партизаны, вьетконг, а не эти регулярные войска, они бы подвесили вас за ноги и перерезали глотку.

Я с самого начала изумился его самообладанию, потому что он закрыл глаза и снова заснул, и его опертое на руку лицо, которое я ясно видел, стало безмятежным, как у ребенка. В конце концов и я, несмотря на непрерывный дождь и холод, тоже заснул и проснулся примерно в три часа утра, почувствовав, что кто-то зажимает мне рот рукой. Это оказался Тэрк. Он шептал мне на ухо, одновременно освобождая меня от пут.

Каким-то одному ему известным способом он сумел освободиться от веревок и задушил своим поясным ремнем часового. И мы заполучили автомат «АК» и нож-мачете.

Несколько часов они буквально наступали нам на пятки, и в перестрелке с патрулем из четырех человек я получил пулю в правую ногу. Это сильно сковало мои движения. Но Тэрк не бросил меня, даже когда я — благородный жест — приказал ему уходить одному.

Целых пять дней нам пришлось прятаться и бежать от погони, пока вертолет «Медивак» не заметил нас на поляне и не забрал с собой.

Он пару раз навестил меня в госпитале, но потом я уехал в Австралию на лечение и через шесть месяцев, когда окончательно выяснилось, что я так и останусь хромым, уволился со службы. А что касается Тэрка, то его лицо в течение короткого времени смотрело на меня со страниц всех журналов и газет, которые я покупал. Его наградили Почетной медалью Конгресса1 за то, что он возглавил группу подводных пловцов, взорвавшую в порту Хайфон четыре торпедных катера. Потом, отыскивая его, я писал в главный штаб корпуса в Сан-Диего, но мои письма спустя некоторое время стали возвращаться с пометкой, что он уволился со службы и его адрес неизвестен.

И вот однажды, едучи на машине по авениде Анденес на острове Ивиса, я чуть не переехал пьяного, лежавшего посреди дороги. По крайней мере, мне показалось, что он пьян. Но когда я подошел к нему и перевернул, то понял, что это просто хиппи до мозга костей с прической Иисуса — так они ее называют, хотя волосы, стянутые алой лентой, делали его больше похожим на апача. Это впечатление усиливало его худое изможденное лицо, сильно загоревшее под солнцем острова. На нем была хлопчатобумажная рубаха, подпоясанная по талии серебряной цепью вместо пояса, джинсы и открытые сандалии. Такие, как он, дюжинами бродили здесь повсюду, заполняя открытые кафе на набережной. Но имелось одно существенное отличие — медаль Почета, которая висела на серебряной цепочке у него на шее. И даже сейчас я не узнал в этом худом, изможденном человеке Тэрка, пока он сам не открыл глаза, не посмотрел на меня немигающим взглядом и безо всякого удивления не сказал:

— И что это вы повсюду мне попадаетесь, генерал?

В те времена я не жил в самом городе, а работал в небольшой рыбацкой деревушке под названием Тихола в нескольких милях дальше по берегу залива у Порт-Руига. Получилось так, что не пришлось забирать Тэрка к себе домой. Он жил на тридцатифутовом морском катере «Мери Грант», стоявшем на причале у волнолома в гавани Ивисы; он работал аквалангистом. Часто он уходил далеко за маяк Ботафок, предпочитая зарабатывать себе на хлеб совсем другим способом.

Но все это я узнал позже, а в ту первую ночь понял только, что Тэрк изменился до неузнаваемости и что он, несомненно, больной человек.

Когда я доставил его в салон катера, он едва держался на ногах и сразу упал в кресло, опустив голову на руки; медленно поднялся и оперся на стол, только немного отдышавшись.

— Извините меня, генерал, всего одна минута. Мне нужен аспирин или что-нибудь в этом роде.

Он прошел в кормовую каюту, оставив дверь чуть приоткрытой, и я мог видеть его отражение в настенном зеркале. Он закатал рукав на левой руке и затянул жгут на предплечье, а когда достал шприц из ящика, я отвернулся.

Тэрк вошел в салон другим человеком, словно принял патентованное лекарство. Энергично потирая руки, он взял из шкафчика бутылку бренди и отыскал пару относительно чистых стаканов. Один подвинул ко мне, а другой поднял с веселым тостом:

— За вас и за меня, генерал! Мы снова вместе — старые партнеры.

И громко рассмеялся.

Целый год Тэрк скатывался с каждым днем все ниже и ниже, словно снедаемый каким-то внутренним недугом. Он никогда не говорил, что с ним случилось. Жил только сегодняшним днем, отторгая от себя как прошлое, так и будущее при помощи очередной бутылки или дозы наркотика. И пускался в одно сомнительное предприятие за другим. Вот, например, в такое, как это.

Когда он пришел ко мне с предложением в первый раз, я не поверил и отверг его, считая, что он под кайфом и что его затея для меня неприемлема, даже если я буду умирать с голода. Но я оказался не прав, и он с разрешения каких-то своих начальников, чтобы убедить меня в солидности дела, открыл сверток, в котором лежали дюжины аккуратно упакованных пачек настоящих американских долларовых банкнотов. Так что все выглядело как надо. Я был только передаточным звеном, помогавшим нелегально перемещать большие суммы денег между странами, частью сложного процесса обмена, в результате которого кто-то и где-то в конце концов делал состояния.

Я еще раз вспомнил все это, когда начал готовиться к посадке и вызвал по радио башню управления аэропорта. Они сами настояли на необходимости такого согласования, хотя я и не использовал их аэродром. Последовала обычная задержка, прежде чем я получил разрешение на посадку и начал последний разворот.

В лунном свете остров выглядел просто фантастически. Горы центральной части темным силуэтом рисовались на фоне ночного неба, а массивные скалы южного берега окаймляла белая полоса прибоя. Я зашел на посадку с моря на высоте трехсот футов. Порт-Руиг оказался сзади и слева от меня. Между двумя огромными гранитными скалами у входа в залив я увидел огни Тихолы. Зеленая вспышка в ночи означала разрешение на посадку, и я прошел между двумя мысами, посадил «Оттер» на спокойную воду и начал выруливать к берегу. Тихола — небольшое местечко. Пара дюжин домиков, причал, несколько рыбачьих лодок. Но больше я ничего не хотел. В закрытом заливе всегда спокойная вода, на которую хорошо садиться; тишина и покой — вот что я искал. Тут, на берегу, располагался бар. Несмотря на то что двигатель «Оттера» еще работал, я слышал, как там кто-то играл на гитаре и пел.

1

Почетная медаль Конгресса — высшая военная награда в США.