Страница 4 из 45
— Очень любезно с его стороны, — ответил я, но он, конечно, не уловил некоторого металла в моем голосе.
— Ваша ванна ждет вас, сеньор. Горячая вода уже приготовлена.
Он осторожно поставил лампу на стол, и дверь за ним мягко закрылась, противомоскитная сетка взметнулась вверх, словно мотылек, а потом снова упала.
Хэннах действительно обо всем позаботился. Я встал, чувствуя некоторое раздражение по поводу того, как развивались события, и прошлепал к раскрытому окну. Совершенно неожиданно мое настроение изменилось. Было так приятно после дневной жары ощущать прохладу и вдыхать напоеный ароматом цветов воздух. На реке светились огоньки. Издали доносились звуки музыки, и ее ритмы, пульсирующие в ночи, оказали на меня возбуждающее действие.
Когда я отвернулся от окна и посмотрел в комнату, то сделал еще одно открытие. Мою парусиновую сумку распаковали, старый полотняный костюм, выстиранный и отглаженный, висел на спинке стула, ожидая меня. Тут уж я ничего не мог поделать, давление оказалось слишком велико, и я сдался, отыскал полотенце и направился в ванную.
Хотя главный сезон дождей прошел, в верхнем бассейне Амазонки часто случались сильные ливни, особенно по ночам.
Я вышел из отеля, как раз когда разразился такой потоп, и в сопровождении старого Хука, который настоял на том, чтобы держать над моей головой старомодный черный зонт, поспешил вниз по ступеням крыльца к кебу, ожидавшему меня. Извозчик поднял кожаный верх, который почти полностью защищал меня от льющихся с неба потоков, и тут же тронулся в путь.
Дождь разогнал всех. На пути от отеля до места назначения нам попалось не более полудюжины пешеходов, и то лишь на улочках, что вели к реке.
Мы выехали на набережную там, где у причалов множество жилых лодок самого разного вида, здесь действительно постоянно обитало несчетное количество людей. Наконец мы остановились у длинного пирса.
— Вот сюда, сеньор.
Извозчик настоял на том, чтобы я накинул на плечи его старый плащ, и проводил меня на самый конец пирса, где над развешенными рыбацкими сетями на месте раскачивался фонарь.
В темноте я разглядел старое рыбацкое судно, изнутри лился тусклый свет, а над водой плыла музыка. Он наклонился и поднял тяжелую деревянную крышку трапа на пирсе, и в свете фонаря стали видны ступени ведущей вниз лестницы. Извозчик спустился по ней, и я без колебаний последовал за ним. Никакого подвоха не ожидал, но мой "уэбли" 38-го калибра, который я сжимал в кармане правой рукой, давал мне неплохую гарантию.
К судну вел дощатый настил, положенный на старые лодки, он угрожающе оседал под нашими шагами.
Когда мы дошли до конца настила, извозчик улыбнулся и похлопал по корпусу судна ладонью:
— Вот она, "Лодочка", сеньор. Приятного вам аппетита на все, а особенно на еду и женщин.
Знакомая бразильская поговорка прозвучала благожелательно. Я было полез за бумажником, но он протестующе поднял руку:
— Не надо, сеньор. Добрый капитан позаботился обо всем.
Снова Хэннах.Я смотрел на извозчика, пока он пробирался по качающемуся настилу до пирса, а потом повернулся и поднялся по железным ступеням на палубу. Тут же на меня двинулась гигантская фигура, выступившая на свет из тени у прохода. Меня встретил негр с серьгой в одном ухе и большой кудрявой бородой.
— Сеньор? — произнес он.
— Я ищу капитана Хэннаха. Он ожидает меня.
Во тьме блеснули зубы. Еще один друг Хэннаха.Это становилось однообразным. Не говоря ни слова, негр просто открыл дверь, и я вошел.
В старые времена здесь располагался главный кубрик. Теперь его весь заставили столами, и люди сидели за ними плотно, как сардины в банке. Над красочным застольем висела густая пелена дыма, что вкупе со скудным освещением делало видимость проблемой, но все же я ухитрился разглядеть в углу, за маленькой площадкой для танцев, стойку бара. Оркестр из пяти человек наяривал кариоку, и большинство сидевших подпевали ему.
Я увидел Хэннаха в гуще людей на танцевальной площадке. Он плотно прижимал к себе по-настоящему красивую по всем стандартам девушку в ярко-красном атласном платье, обтягивавшем ее стройную фигуру будто вторая кожа. Как я догадался, в ее жилах текла негритянская и европейская кровь. Девушка была дьявольски хороша.
Он повернул ее, увидел меня и завопил:
— Эй, Мэллори, вот и ты наконец!
Оттолкнув партнершу, будто она для него ничего не значила, он стал пробиваться сквозь толпу ко мне. Никто не обижался на него, даже когда, задев, он перевернул пару стаканов с выпивкой. Все улыбались ему, а один или два похлопали его по спине и дружелюбно поздоровались.
Он уже хорошо выпил, что показалось мне естественным, и встретил меня как давно потерянного и вновь обретенного родного брата.
— Ты почему задержался? Бог мой, я весь исстрадался. Идем, у меня накрыт столик на палубе, там мы хоть будем слышать друг друга.
Подхватив под локоть, он потащил меня через толпу к раздвижной двери в дальнем конце. Когда попытался открыть ее, возле нас появилась девушка в красном атласном платье и обняла его за шею.
Он схватил ее за запястья и так сильно их сжал, что она вскрикнула от боли. В тот момент он уже не выглядел таким добродушным, а его плохой португальский язык сделал его слова совсем жесткими:
— Потом, ангел, потом! Я займусь тобой, и ты будешь довольна, только сейчас мне надо побыть немного с моим другом. О'кей?
Когда он отпустил ее, она, обиженная, подалась назад и растворилась в толпе. Мне показалось, что женщин здесь гораздо больше, чем мужчин, и я поделился с ним своим наблюдением.
— Это что, бордель?
— Но лучший в городе.
Сэм отодвинул дверь, и мы вышли на палубу в приватный отсек, где под полотняным тентом у поручней стоял стол, накрытый на двоих. Над ним висела лампа, а дождь потоком лил с тента.
Хэннах крикнул по-португальски:
— Эй, Педро, поворачивайся-ка побыстрее!
Потом усадил меня на один из стульев и достал бутылку вина из ведра с водой, которое стояло под столом.
— Ты любишь "Поули Фюссе"? Они специально для меня достают его. Я его просто ведрами пил в старые времена во Франции.
Я попробовал немного. Вино оказалось холодным как лед, терпким и освежающим.
— Вы были на Западном фронте?
— Конечно. Целых три года. Таких бесконечных три года, скажу я тебе.
Это по крайней мере объясняло, почему у него капитанский чин. Я сказал:
— Но ведь Америка не вступала в войну до 17-го года.
— Ах, это! — Он отклонился назад, чтобы не мешать обслуживать нас подошедшему с подносом официанту, в белой рубашке и кушаке. — Я летал у французов в эскадрилье "Лафайет". Ньюпорт-Скаутс и Спейдс.
Он наклонился, чтобы снова наполнить мой бокал, и спросил:
— Сколько тебе лет, Мэллори?
— Двадцать три.
Он рассмеялся:
— В твоем возрасте я уже имел на счету двадцать шесть убитых. Был сбит четыре раза, один из них самим фон Рихтхофеном.
Странная вещь, но я ни на секунду не засомневался в том, что услышал. Хотя, по правде, все это сильно смахивало на хвастовство, но сама его манера говорить заставляла верить, с ним именно так и происходило.
Мы ели рыбный суп, а потом тушенных в собственной крови цыплят, которые на вкус оказались гораздо лучше, чем я ожидал. Нам подали яйца и оливы, жаренные на оливковом же масле, конечно же целую гору риса и томаты в уксусе.
Хэннах болтал без умолку, хотя ел и пил ненормально много, что, впрочем, привело лишь к тому, что он начал говорить громче и быстрее, чем обычно.
— Я прошел жестокую школу, поверь мне. Приходилось очень стараться, чтобы выжить, и чем дольше продолжался этот кошмар, тем больше у тебя появлялось шансов.
— Полагаю, так всегда, — согласился я.
— Конечно, так. Там нельзя надеяться на свою удачу, парень. Просто ты должен знать, что надо делать. Ведь летать для человека — это самое неестественное занятие.