Тень Земли

«Долго бы я там не продержался», – решил Уокер, ухмыляясь. Ухмылка его была кривоватой, поскольку давний шрам на подбородке оттягивал нижнюю губу. Зато зубы выглядели великолепно – белые и ровные, как у лихого ковбоя с рекламы «Вас ждет Техас». Эти зубы стоили Уокеру месячного жалованья.

– Вас что-то развеселило, инструктор? – Глаза Эдны Хелли вдруг превратились в два серых стальных буравчика, и Дейв Уокер поспешил придать лицу выражение суровой сдержанности. Впрочем, с определенным оттенком торжества: операция разворачивалась по плану, и он принес добрые вести.

– Никак нет, мэм. Прошу прощения, мэм. Я только подумал…

– В этом кабинете думаю я, – промолвила Леди Дот. – Вы – докладываете. Быстро, сжато и без дурацких ухмылок.

– Слушаюсь, мэм. Докладываю: он активировал маяк. – Инструктор покосился на часы и уточнил: – Сорок две минуты двадцать секунд тому назад.

– На пятый день… – Эдна Хелли с неодобрением поджала сухие губы. – Раньше он действовал быстрее.

– Обстановка, должно быть, сложная. Все-таки Старая Земля, мэм… – заметил Уокер и, выдержав паузу, добавил: – Нам повезло, что сохранился этот спутник. Я имею в виду «Пальмиру», мэм… И вдвое больше повезло, что парни из Транспортной Службы смогли до нее дотянуться. Орбитальный спутник – прекрасная возможность для рекогносцировки. Вероятно, этим он и занимался.

– На протяжении четырех суток? Полагаю, хватило бы восьми часов, чтобы засечь передатчики. Кажется, таков период обращения «Пальмиры»?

Дождавшись кивка Уокера, Леди Дот повернулась к окну, задумчиво хмуря брови. За широким окном ее кабинета небесная синь сливалась с изумрудной океанской поверхностью; в небе мельтешили чайки, а под ними птичьей стаей, подняв вверх белоснежные крылья, скользили легкие парусные суденышки. Грин Ривер, вблизи которого находилась штаб-квартира Центрального Разведуправления, был уютным университетским городком и славился прекрасной погодой – купались здесь триста дней в году. Впрочем, на Колумбии всюду отменный климат. В Египте, Израиле, ЮАР и Мексике чуть жарковато, в Канаде – холодновато, но остальные страны, включая некогда туманный Альбион, наслаждались ровным теплом и ярким солнцем.. Здесь, не в пример Старой Земле, не было разрушительных ураганов, цунами, землятрясений и прочих катаклизмов, как социальных, так и природных. Колумбия, наряду с Россией, Европой, Китаем и Южмерикой, являлась гарантом стабильности Разъединенных Миров и надежной опорой ООН.

Эдна Хелли отвела взгляд от чарующей океанской панорамы. Задумчивость исчезла из ее глаз; теперь они смотрели пронзительно и остро, напоминая дульный срез «амиго», ее излюбленного оружия.

– Четверо суток… – медленно протянула она. – Четверо суток наш лучший агент провел на спутнике и лишь затем решился десантироваться… Нет, Уокер, я полагаю, он занимался не только рекогносцировкой, чем-то еще… И, вероятно, появились осложнения, что-то не учтенное первоначальным планом… Может, пошлем ему в помощь всю группу? Ходжаева и Божко? Как вы думаете, Дейв?

Уокер вытянулся в струнку перед огромным столом; зрачки его сделались оловянными.

– Думать – ваша прерогатива, мэм! Я только докладываю.

– В этом кабинете, – подчеркнула Леди Дот, скривив тонкие губы в улыбке. – Но мы можем спуститься в Первую Совещательную, чтобы не было повода для ваших техасских шуточек.

– Повод для техасских шуточек всегда найдется, – пробормотал Уокер. – Я думаю, мэм, если вы позволите мне думать, что помощь ему не помешает. Но не Ходжаев и не Божко. Саймон – сугубый индивидуалист, из тех людей, которым не нужны советы и соратники. Ему удобнее работать в одиночку или с очень преданным партнером, который ест, спит, подчиняется и молчит.

Пару минут Эдна Хелли переваривала это замечание, потом ее брови медленно поползли вверх.

– Есть подобная кандидатура, Дейв? Что-то уникальное?

– Да, мэм, сплошная уникальность. Пять метров длины, изумрудная чешуя, абсолютная преданность и во-от такая пасть!

Дейв Уокер разинул рот пошире и расхохотался.

Глава 2

Приземлился Саймон благополучно – в безлюдной холмистой саванне, пересеченной оврагами и мелкими ручьями. На склонах холмов зеленели редкие деревья – какая-то разновидность акации с гроздьями белых цветов и пабуки, точно такие же, как в колумбийских умеренных широтах. Овраги заросли по краю колючими кактусами, а ниже – непроходимым кустарником; его узловатые ветви скрещивались и переплетались, словно каждый куст стремился сжать соседей в отчаянных объятиях. Прикинув, что с укрытием проблем не будет, Саймон стащил скафандр и сунул его в шлем вместе с цилиндрами движков, переключив их на самоликвидацию. Раздался негромкий хлопок, блеснуло пламя, и теплый ветер взметнул серую пыль.

Развеял ее над землей – над Старой Землей! Закружил, повлек к востоку и западу, северу и югу, бросил на скалы, схоронил в лесах, просыпал над морем, оставил темный след в саванне, донес до селений и городов…

Саймон замер на несколько долгих мгновений, пытаясь осознать, что он – на Земле. На Земле, которая была колыбелью его далеких предков, их единственным домом на протяжении тысяч лет; скудным домом, неуютным и небогатым, если вспомнить о сокровищах звезд, скорей лачугой, чем дворцом. Но в этой лачуге обитали его пращуры – те, что жили под Смоленском, на берегах земного Днепра, и те, что, переплыв океан, добрались до большого соленого озера в горах Юты и осели там, назвав себя мормонами. И хоть обе эти точки земного глобуса были далеки от Уругвая и даже, в определенном смысле, не существовали на нынешней Земле, Ричард Саймон ощутил, как душу его охватывает трепет. Он, сын Елены Стаховой и Филипа Саймона, имел двойные корни в этом мире, в Старом и Новом Свете; он, потомок двух величайших народов Земли, был связан с нею двойной цепью. И внезапно он осознал, что эта цепь такая же прочная, как соединявшая его с Тайяхатом, где жили и умерли пятнадцать поколений его предков.

Вздохнув, он взвалил на плечи ранец и огляделся. Солнце стояло почти в зените – полдень миновал, и время двигалось к двум часам. Было жарко; пахло цветущей акацией, свежей травой и листьями, Саймон вспомнил, что сентябрь в этих краях – первый месяц весны. С юга задувал ветерок и нес другие запахи, соленые, терпкие, морские – до залива, поглотившего прежнюю Ла-Плату, насчитывалось не больше десяти-двенадцати лиг. Кажется, там был город. Небольшой городишко тысяч на пять жителей… и еще один – на севере, километрах в семидесяти от побережья… Их соединяла дорога, которую он разглядел с высоты – почти безлюдный тракт, узкий и пыльный, петлявший среди холмов, с двумя или тремя мостами, переброшенными через самые крупные речки. Прикинув, что дорога проходит где-то совсем рядом, на западе, Саймон втянул ноздрями жаркий влажный воздух и направился к ближайшему холму.

Деревья тут росли не густо, и временами среди них попадались высокие конические сооружения, в которых он признал термитники. Одни были заброшены и мертвы, вокруг других роились насекомые, мириады крохотных существ, покрывавших землю живым ковром. Саймон старался держаться от них подальше, но, обнаружив пустой конус с рваными проломами в боку, приблизился и заглянул внутрь. Дно термитника усеивали человеческие кости – посеревшие, высохшие, старые; в их груде скалил зубы череп и торчали перекрученные проволочные мотки. Проволока была толщиною в палец, свитая из нескольких жил и тоже серая – вероятно, из алюминия. Нахмурившись, Саймон покачал головой, обошел термитник и полез по склону холма.

Он еще не достиг вершины, петляя между пабуками и тонкими стволами акаций, когда услышал чьи-то вопли. Кричали неразборчиво, в несколько голосов; в одних слышался ужас и смертная мука, другие звенели яростью и торжеством. Раздался выстрел, за ним – протяжный стон раненого животного, лошади или мула; еще два выстрела, звон клинков и жуткий хрип, какой издает человек с перерезанным горлом.