Отходная молитва

— Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сделали вчера вечером, — сказала Анна.

— Не стоит.

— Один из тех людей оказался вашим старым другом. О'Хара, кажется так его зовут?

— Нет, вы ошибаетесь, — торопливо возразил Фэллон.

— Не думаю. Дядя говорил с ним, когда вы ушли, в пабе на углу. О'Хара ему много рассказал о вас. Белфаст, Лондондерри, ИРА.

— Негодяй, — пробормотал с горечью Фэллон. — У него всегда был длинный язык. Однажды кто-нибудь раз и навсегда заткнет ему пасть, если он и впредь будет так болтлив.

— Он не хотел плохого. Дяде показалось, что он восхищается вами... На войне иногда происходят вещи, которых не желают.

Фэллон сухо перебил ее.

— Я никогда ни к чему не возвращаюсь, ни в мыслях, ни в действиях. Это ни к чему, — проговорил он, поднимая лицо и подставляя его под капли. Они перешли на другую аллею. — Господи, это когда-нибудь кончится? Ну и жизнь! Даже небеса, и те плачут!

— Вы судите о жизни с чрезмерной горечью, мистер Фэллон.

— Я говорю что думаю, и для меня жизнь — это мир, достойный самого гадкого имени.

— Разве в нем ничего нет? Ни единой вещи, которая интересовала бы лично вас?

— Только вы, — пробормотал он.

Они были совсем рядом с домиком, и Билли наблюдал за ними в бинокль, спрятавшись позади мавзолея.

Анна остановилась и повернулась к Фэллону.

— Что вы сказали?

— Вам нечего делать здесь, — сказал он, обводя жестом руки кладбище. — Это место принадлежит мертвым, а в вас столько жизни.

— А в вас?

Воцарилось тягостное молчание, затем он спокойно ответил:

— Нет, я — совсем другое дело. Я ходячий мертвец. Я уже давно стал таким.

Она будет вспоминать эти слова, как одну из самых страшных вещей, случившихся с ней за всю жизнь.

Она подняла на него свои большие невидящие глаза, устремленные в бесконечность, затем внезапно встала на цыпочки, обняла его за шею и пригнула его голову к себе. Потом страстно его поцеловала в открытый рот и отстранилась.

— Вы почувствовали что-нибудь? — спросила она. — Мне удалось хоть что-нибудь пробудить в вас?

— Думаю да, — сказал он не без смущения.

— Тем лучше. Теперь я оставлю вас. Я хочу переодеться, а потом приготовлю завтрак. А вы поиграйте на органе, пока ждете дядю.

— Хорошо.

Фэллон сделал несколько шагов, и она окликнула его. Он обернулся и увидел ее на пороге, возле приоткрытой двери.

— Ах, мистер Фэллон! Думайте обо мне. Вспоминайте меня. Сосредоточьтесь на этой мысли. Я существую. Я реальна.

Она вошла в дом, закрыла дверь, и Фэллон пошел прочь, ускорив шаг.

Когда он скрылся из виду, Билли вышел из убежища, держа бинокль в руке. ФЭЛЛОН И ПЛЕМЯННИЦА КЮРЕ! Вот это интересно.

Он было собрался уходить, когда его внимание привлекло одно из окон дома. Он отступил в свое укрытие и поднес бинокль к глазам.

Анна, стоя у окна, расстегивала блузку. У него тут же пересохло в горле и сжались внутренности, а когда он увидел, как она снимает юбку, и та скользит по ее ногам на пол, руки его, сжимающие бинокль, задрожали.

— "Вот девка, — подумал он, — и она — с Фэллоном!" С Фэллоном!

Боль, возникшая в паху, была почти непереносимой. Тогда он повернулся и побежал.

Фэллон играл на органе уже больше часа. Он сделал перерыв, чтобы отдохнуть. Давно он так не играл, руки его болели, но он все равно испытывал удовольствие.

Он обернулся и обнаружил, что в первом ряду сидит отец Да Коста и смотрит на него, скрестив на груди руки.

— И давно вы здесь?

Фэллон спустился вниз.

— Полчаса, может больше, — ответил священник. — Вы блестяще играете, вам это известно?

— Когда-то это так и было.

— До того, как вы взяли в руки винтовку во имя Матери Ирландии?

Фэллон замер. Когда он заговорил, его голос превратился в шепот.

— Вам это совершенно не должно быть интересно.

— Никому это не должно быть интересно, — возразил священник. — И однако это интересно прежде всего для меня. По вполне определенным причинам. Господи, Боже мой, мальчик мой, как же вы смогли совершить то, что совершили, имея в себе такую музыку?

— Сэр Филипп Сидней славился своей репутацией самого великолепного кавалера при дворе Елизаветы Тюдор, — ответил Фэллон. — Он сочинял музыку и словно ангел писал стихи. И в самые причудливые моменты он вместе с сэром Уолтером Рейли собирал толпу ирландцев и, преисполненный благости, убивал их, как скотину.

— Да, согласен. Я понял. Но разве вы себя ощущаете таким же? Вы солдат?

— Мой отец был солдатом, — сказал Фэллон, присаживаясь на балюстраду алтаря. — Он служил в чине сержанта в полку парашютистов. Его убили в Арнгейме, в бою с англичанами. Вы не видите в этом иронии судьбы?

— А что случилось с вами?

— Меня воспитал дед. У него была маленькая ферма на холмах Сперринса. В основном он разводил овец, было еще несколько лошадей. Я провел там довольно счастливые годы детства, бегал босиком где хотел, пока мне не исполнилось семь лет. Пока новый школьный учитель, который еще был органистом в церкви, не открыл во мне талант. И вся моя жизнь изменилась.

— И вы поступили в Тринити Колледж?

Фэллон приподнял брови.

— Кто вам сказал?

— Ваш друг О'Хара. Вы получили диплом.

Тут в глазах Фэллона вспыхнули искорки веселья.

— Вы поверили бы мне, если бы я сказал вам, что маленький крестьянин умудрился отхватить докторскую степень в области музыки, никак не меньше?

— А почему бы и нет, — спокойно возразил Да Коста. — Мать Бетховена была кухаркой, но дело не в этом. А дальше? С чего он начал?

— Ему помогли время и случай. А я однажды поехал на уик-энд к своему кузену в Белфаст, это было в августе 1969 года. Он жил в квартале Фоллс Роуд. Может, вы помните, что там произошло?

Отец Да Коста кивнул.

— Помню, но смутно.

— Банда оранжистов под предводительством молодчиков из спецвойск налетела на квартал и сожгла в нем дома всех католиков. Их отбросили назад люди из Ирландской Республиканской Армии, которые прибыли, чтобы защитить квартал.

— И вы вмешались.

— Кто-то дал мне ружье, скажем так, и тут я сделал забавное открытие. Я попадал во все, во что целился.

— Конечно, вы ведь редкий стрелок.

— Ну да.

Лицо Фэллона потемнело, и внезапно он достал из кармана «чешку».

— Когда я держу в руке это, когда мой палец лежит на спусковом крючке, я испытываю странное чувство. Оружие становится частью меня самого. Вы понимаете?

— О да. Это ужасно, но я тоже испытывал это чувство. Итак, вы продолжали убивать.

— Сражаться, — поправил Фэллон, лицо его стало непроницаемо. Он убрал оружие в карман. — В рядах Ирландской Республиканской Армии.

— И с каждым разом вам становилось все легче?

Фэллон медленно выпрямился. Глаза его превратились в черные дыры. Он ничего не сказал.

— У меня только что состоялся прямой разговор с инспектором Миллером, — продолжал отец Да Коста. — Вам интересно знать, что он намерен делать?

— Ну и что же?

— Он представит рапорт генеральному прокурору с целью получить ордер на мой арест по обвинению в сообщничестве убийце и укрывательстве.

— Ему не получить такой документ.

— А если он все-таки его получит? У вас это вызовет хоть малейшее угрызение совести?

— Возможно нет.

— Браво! Наконец-то вы говорите искренне. Ваш случай не безнадежен, Фэллон. Объединение Ирландии, или свобода, или ненависть к проклятому англичанину, или еще что-нибудь. Стоит ли игра свеч? Пуль и бомб? Убитых и искалеченных?

Фэллон сильно побледнел, глаза его были непроницаемыми, черными.

— Были некоторые моменты, когда я получил сильное наслаждение.

— А дети? — продолжал настаивать священник. — Разве ваша идея стоит их жизней?

— Это был несчастный случай, — сказал Фэллон бесстрастным тоном.

— Это всегда происходит как несчастный случай, но здесь, по меньшей мере, можно найти причину, пусть даже она и ложная. Но случай с Краско — это обыкновенное убийство, хладнокровно выполненное.