Первый угленос

— Мы сейчас же полетим в библиотеку! — встрепенулся Сорен.

— Нет, нет… — Старик с неожиданной силой затряс своей изуродованной лапой. — Этих сказаний вы не найдете в библиотеке! Они хранятся здесь, в этом дупле, в секретном месте… — Он кивнул на Сорена и прохрипел: — Ты… знаешь.

Это была правда. Много лет назад Сорен и Гильфи открыли потайную комнату в глубине дупла Эзилриба. Именно там хранились старые боевые когти Эзилриба, которые старик передал Сорену, провозгласив его своим наследником. Там же хранились книги и свитки, принесенные Эзилрибом из своей родной страны в далеких Северных царствах.

— Прочтите их… Прочтите и заучите наизусть… — прошептал Эзилриб. — Прочтите, чтобы знать, откуда мы произошли… и чего должны остерегаться. Будущее будет принадлежать вам, если…

Но ему не суждено было закончить свою мысль. Янтарные глаза наставника закатились. Клюв замер. Последний слабый вздох вырвался из груди, а потом легкий ветерок прошелестел по дуплу, унося с собой душу умершего.

Старый наставник умер.

Через три дня после Последней церемонии Октавия открыла Сорену и Корину небольшую потайную комнату в глубине дупла Эзилриба. Сорен вытащил первый из трех старинных томов, и совы склонились над его пыльными страницами. Им пришлось напрячь зрение, чтобы разобрать выцветшие золотые буквы заглавия, написанного на потрепанном переплете из мышиной кожи. «ЛЕГЕНДЫ О ГА'ХУУЛЕ» — гласило название, а ниже, чуть более мелким шрифтом было написано: «ПЕРВЫЙ УГЛЕНОС».

Сорен открыл книгу и посмотрел на своего юного племянника. Они будут читать эту книгу вместе, медленно и вдумчиво. Сорен понимал, что отныне ему предстоит стать наставником, учителем и руководителем этого юноши, совсем недавно ставшего королем.

Я, Гранк

Зовите меня Гранком. Сейчас я уже глубокий старик, но я должен поведать вам свою историю или хотя бы начать этот долгий рассказ. Нынешние времена сильно отличаются от той поры, когда я был молод. Я родился во времена хаоса и непрекращающихся войн. Это было время магии и таинственных заклинаний, время свирепых клановых войн и битв, время дикости, злых духов и ужасных хагсмаров.

Правление старого короля Хратмора, верховного короля Ниртгара, было черным периодом в истории Северных царств. Вожди, правители и мелкие князьки непрестанно восставали друг на друга, бесконечно сражались и дробили свои царства, как летнее солнце дробит замерзшие моря на глыбы, осколки и мелкое ледяное крошево.

Жажда войны передавалась из поколения в поколение, и казалось, что этому не будет конца. Когда король Хратмор умер, верховным королем стал его молодой сын Храт. С той поры я, будучи знатной совой и ближайшим другом короля Храта и его супруги, королевы Сив, стал все глубже и глубже погружаться в мир войны и крови, в мир интриг и анархии. Мне это было не по душе, ведь в отличие от короля Храта я не был прирожденным воителем.

Тем не менее, я верой и правдой служил своему королю, был его советником, а также часто отправлялся посланником в мятежные кланы или к враждебно настроенным баронам. Честно говоря, со словами я обращался гораздо искуснее, чем с ледяным оружием, которым сражались совы Ниртгара. Вести переговоры получалось у меня намного лучше, чем планировать боевые операции или собирать войска для битвы. Мир войны, крови, интриг и хаоса вызывал у меня отторжение, я был рожден для другого. Но долг велел мне оставаться подле юного короля, чтобы помогать ему объединять распавшееся царство, а также противостоять ужасным хагсмарам с их коварными чарами.

Но даже у хаоса есть свой распорядок, и в бесконечных войнах случаются безмятежные промежутки, мгновения хрупкого мира. Вот в такие моменты я частенько улетал прочь, чтобы побыть одному и погрузиться в изучение вопросов, далеких от войны. Добрые совы, читающие эти строки, к вам я обращаюсь! Вы должны понять, что, несмотря на крепкую дружбу, с детства связавшую меня с Хратом и Сив, несмотря на все то, что объединяло нас до их супружества, я все время был и оставался сам по себе.

Я очень рано понял, что принадлежу к тем, кому судьбой предназначено одиночество. Я знал, что у меня никогда не будет подруги. Единственная сова, которую я любил, та, для которой пел мой мускульный желудок… но не стоит говорить об этом сейчас. Просто поймите, что нам не суждено было быть вместе.

Огненное зрение

В самом начале правления Храта, в период краткого затишья между войнами, я впервые простер крылья над морем Крака, как иногда называют море Вечной Зимы, и отправился к берегам Далеко-Далеко. Я хотел своими глазами увидеть этот дикий уголок мира, где, по рассказам, вершины гор разверзаются, подобно пастям исполинских животных, и лижут огненными языками небеса.

Видите ли, я с детства был зачарован огнем. Меня тревожили и завораживали образы, рождавшиеся в пламени. Очень рано я понял, что наблюдение за огнем позволяет мне глубже постичь собственный мускульный желудок и привести в порядок мысли. Когда меня охватывала грусть, я поднимался в родное небо, чтобы с высоты оглядеть землю и отыскать на ней какой-нибудь огонь или хотя бы подходящее место для костра.

Впервые очутившись в краю Далеко-Далеко, я сразу почувствовал, как тревоги оставили меня. С тех пор я часто наведывался в эту страну. Во время своих визитов я особенно сдружился со страховолками, странными длинноногими существами, которые совсем недавно обосновались в этой огненной земле. Я считался добрым другом их предводителя, огромного серебристого волка по имени Фенго. Вместе с Фенго я часами наблюдал за извержениями вулканов и, в особенности, за траекторией полета углей, огненными фонтанами вылетавших из пылающих горных пастей. Вы должны иметь в виду, что в те времена совы были знакомы лишь с разрушительной стихией огня. В царстве Ниртгар не существовало даже особого слова для обозначения огня, ведь в наших краях не было деревьев, а редкие молнии били в лед или в камень.

Теперь вы не удивитесь, узнав, что первое откровение явилось мне совсем не в языках пламени.

Я до сих пор отчетливо помню то раннее весеннее утро. Родители решили устроить нам с сестрой подготовку к Первому полету. Мы сидели на скользкой вершине пологого глетчера, на котором испокон веку родители учили своих птенцов премудростям взлета и приземления.

В тот год солнце выдалось жарким не по сезону. Острый осколок льда, торчавший из ледника, искрился на солнце, и сверкал так ярко, что воздух вокруг него дрожал и переливался всеми цветами радуги. Я, словно зачарованный, во все глаза смотрел на это чудо, как вдруг, в самом сердце ослепительного свечения стали проступать какие-то непонятные картины. Это было тем более странно, что случилось солнечным утром, когда все совы видят гораздо хуже, чем ночью. Но в то утро мне не нужна была тьма, я смотрел на свет, и открывал в нем таинственное царство видений.

Что же я увидел? Себя. Я летел и послушно выполнял все команды отца, взлетал и перелетал с льдины на льдину, ловил ветер, изгибая плоскость первичных маховых перьев. Бесчисленные уроки вдруг соединились с увиденными образами, и в тот же миг я понял, что такое полет.

Одним стремительным движением я оторвался от льдины и поднялся в воздух. Мама и папа говорили, что никогда в жизни не видели ничего подобного. Моя сестра Юрта расплакалась от зависти. Самое удивительное, что вскоре я совершенно позабыл об увиденном, ведь в наш край пришла долгая зима, в течение которой солнце никогда не поднималось над горизонтом.

Лишь когда я впервые увидел лесной пожар, у меня окончательно открылись глаза. Вот тогда-то я и вспомнил о странных картинах, открывшихся мне в мерцающем сиянии надо льдом. Сейчас я расскажу вам, как это случилось.

Мы с мамой были на одном из островов Горького моря, когда вдруг поднялся ужасный ветер. Ближайшее к нам дерево раскололось от удара молнии и в мгновение ока вспыхнуло. Мы с мамой быстро поднялись в небо и улетели. Я сказал «улетели», но на самом деле я с трудом заставил себя пошевелить крыльями. Огонь зачаровал меня. В море бушующего пламени мне открылось то, что я считаю своим первым настоящим видением. Огонь впервые предстал передо мной не как убийца и разрушитель, а как творец и созидатель. Я увидел в нем не сожженные птичьи перья, не корчащихся в ужасе животных, а мудрых сов, которые вытаскивали из пламени разнообразные предметы, названия которых я не знал, но чувствовал, что они сослужат нашему миру хорошую службу.