Первый угленос

— Бывают вещи пострашнее, — как можно спокойнее ответил я.

— Какие же? — озадаченно переспросила Сив.

— На свете есть создания гораздо опаснее и беспощаднее любой хагсмары.

— Да кто же это? — вскричала Сив.

— Мать, птенцу которой угрожает опасность, — ответил я, твердо глядя в озадаченные глаза моей королевы. — А теперь отойди, пожалуйста, и дай мне полюбоваться на яйцо.

Я подошел к снеггенкрову. Там, на тщательно утрамбованной площадке из снега, я впервые увидел яйцо, подобного которому мне уже никогда не суждено встретить. Я сразу понял, что это особенное яйцо. Оно так ярко светилось в темноте, что на мгновение мне почудилось, будто сама луна покоится за тонкой белоснежной скорлупой. В тот же миг я понял и еще одну вещь. Птенец, который появится на свет из этого яйца, должен быть назван Хуулом. Он получит имя в честь легендарного чародея далекого прошлого, которого многие считают доброй сказкой, придуманной для утешения отчаявшихся сов в нашем скорбном мире, населенном свирепыми хагсмарами. Да, он будет зваться Хуулом, в честь того, чей дух привел страховолков в страну Далеко-Далеко!

Я посмотрел на Сив, и глаза наши встретились. Луч луны просочился сквозь лед и зажег крошечные золотые искорки в прекрасных глазах моей королевы. Я мгновенно прочел эти искры. Я увидел сову, летевшую над Горьким морем с зажатым в когтях яйцом… Сив каким-то чудом догадалась о том, что я увидел. Когда она заговорила, голос ее дрожал и срывался от волнения.

— Это особенное яйцо, правда? — спросила она и надолго погрузилась в молчание. Я знал.

о чем она думает. Я понимал, какой ужасный выбор ей предстоит сделать, но ничем не мог помочь моей любимой. Я был самой обыкновенной совой, откуда мне знать, что чувствует мать, отложившая яйцо — любое яйцо, не обязательно такое особенное, сияющее таинственным светом изнутри?

Наконец, Сив снова заговорила.

— Чтобы спасти его, я должна с ним расстаться.

Она не спрашивала, она утверждала. Я молча кивнул.

— Если ты не сделаешь этого, то поставишь под угрозу и себя, и своего птенца. Хагсмары охотятся за тобой. Они рыщут повсюду, разыскивая королеву и ее яйцо. Рано или поздно они тебя найдут, и тогда лорд Аррин отберет у тебя яйцо. Подумай, какое могущество он приобретет, если птенец появится на свет в его владениях и останется под его опекой!

— Ты можешь себе представить, — проговорила Сив, понизив голос до еле слышного шепота и не сводя глаз с яйца, так что лицо ее засветилось в его сиянии, — чтобы это чудесное яйцо послужило злу?

— Не могу, — отрезал я. — Это невозможно.

Она передернула плечами и выпрямилась. Потом моргнула и твердо посмотрела мне в глаза.

— Итак, ты заберешь это яйцо, спасешь его и позаботишься о птенце?

— Клянусь, Сив. Я отдам ему всю свою любовь и заботу, обещаю. И если когда-нибудь настанет ночь, когда ты сможешь прилететь к нам и увидеть его… — я заметил, как она вздрогнула, когда я сказал «его», и твердо продолжал: — Сив, если когда-нибудь на земле наступит мир, войны прекратятся, а хагсмары уберутся обратно в свой хагсмир, клянусь — я дам тебе знать, и ты прилетишь к нам.

— Я верю тебе, Гранк, — прошептала она, и глаза ее наполнились слезами. Она посмотрела на яйцо, и оно, будто почувствовав ее взгляд, засияло еще ярче. Оно словно раскалилось добела, превратившись в шар сияющего света. Нет, попробую сказать по-другому. Яйцо стало сплошным светом, а бедная Сив — беспросветным горем.

— Куда ты отнесешь его, Гранк?

Я с облегчением перевел дух, убедившись, что она не знает, куда мы направимся.

— Прости, Сив, но я не могу открыть тебе это. Я не хочу ставить под угрозу ни яйцо, ни тебя.

— Не думай обо мне, — тихо ответила она.

— Не говори так, Сив! — умоляюще прошептал я. — Я всегда буду думать о тебе.

— Правда? Мне кажется, что сама по себе, без мужа и без птенца, я ничего не значу.

— Полно, не говорите так, Ваше Величество, — бросилась к ней Миррта. Она крепко обняла свою госпожу и принялась ласково поглаживать ее крылом по спине.

— Сив, — очень серьезно сказал я. — Где бы ни был твой птенец, ты всегда будешь его матерью. Ты принесла в мир это яйцо, и ты навсегда останешься его матерью и королевой.

Она подняла голову, огляделась кругом и прошептала:

— Королевой? О да, я королева, заточенная во дворце Ледяных Утесов!

В тот же миг мы почувствовали отвратительный смрад. Мы замерли в испуге, но было уже поздно. Ослепительный желтый свет хлынул в ледяные стены дворца.

— Хагсмары! — взвизгнула Сив. — Хагсмары!

— Не-еет! — разорвал ночной воздух отчаянный крик Миррты. Я обернулся и увидел, что старая служанка вся распушилась, став втрое больше ростом. На миг мне почудилось, будто огромная туча опустилась с неба на Ледяной Дворец.

Над Горьким морем

Как только в тишине прозвучало страшное слово «хагсмары», взгляд Сив мгновенно изменился. Из глубины ее глаз хлынуло янтарное сияние, и было оно жарче крупиц раскаленных металлов, которые мы с Фенго добывали из камней, сильнее льда, из которого мы выклевывали свои мечи. Она схватила ледяной ятаган Храта и бросилась к выходу из туннеля, на ходу приказав Миррте лететь в другую сторону.

— Ты знаешь, где мы с тобой встретимся, Миррта! — крикнула она и даже не прибавила «если останемся в живых».

— Да, госпожа, — ответила Миррта, хватая небольшой ледяной кинжал.

Я сразу понял, что задумала Сив. Она решила увести от меня погоню, отвлечь преследователей.

Я подобрал яйцо, поудобнее взял его в когти и помчался к боковому выходу из дворца. Я не знал, увижу ли я когда-нибудь Сив. Совсем недавно я сказал ей, что никакое неистовство хагсмаров не сравниться с яростью матери, птенцу которой угрожает опасность. Пришло время на деле доказать это.

Вылетев из Ледяного Дворца, я устремился к заливу Клыков и взял курс на Горькое море. Посреди моря лежал лесистый остров, поросший густыми деревьями, в дуплах которых можно устроить отличное гнездо. Там мы будем в безопасности. Вообще-то совы в Ниртгаре чаще всего устраивают свои гнезда на земле, в трещинах ледников или же в ледяных скалах вдоль морского побережья. Мы, северяне, не слишком любим деревья. Твердость льда нам милее сырости дупла, нам не нравится, когда ветер раскачивает деревья. Но я прекрасно понимал, что на одиноком острове мне будет проще всего спрятать яйцо и дождаться, пока из него вылупится птенец. Была у меня и еще одна причина стремиться на этот остров: я принес с собой из края Далеко-Далеко одну любопытную вещицу, которую мы с Фенго сделали из металла.

Мы выплавили этот металл из обломка камня и долго экспериментировали с ним, нагревая, остужая и изгибая под разными углами. В конце концов, нам удалось придать горячему металлу форму небольшого футляра размером не больше крупного желудя или мелкого совиного яйца. Сейчас в этом футляре хранился уголь-живец, бережно закутанный в несколько слоев мха, росшего только в краю Далеко-Далеко. Такой мох долго хранил жар угля и в то же время не позволял ему расплавить металлический чехол.

Вот так и получилось, что угольки, хранившиеся в моей дорожной сумке из мышиной шкуры, да маленький раскаленный живец стали первыми углями, принесенными в страну Ниртгар.

У меня были на них огромные планы, с их помощью я собирался продолжить эксперименты с металлами, а также читать пламя. Таким образом, даже обосновавшись на дальнем острове посреди моря, я смогу знать все, что твориться в совином мире! Единственная трудность заключалась в том, чтобы развести небольшой костерок, не спалив весь лес на острове.

В эту холодную зимнюю ночь я отыскал посреди острова место, где росли особенно высокие и прямые деревья. Между верхними ветвями толстого обледенелого дерева я нашел два дупла. То, что поменьше, отлично подходило для проживания осиротевшего яйца и его опекуна, в другом, побольше, можно было обустроить место для исследований.