Страница 26 из 32
Эмма покачала головой.
— Это обычная реакция. Я слышала, как ты дрался с ним. А потом я так разозлилась на него, что готова была убить!
Кейн приподнял ее подбородок и заглянул ей в глаза, и впервые за все время она не увидела в них холодного огня.
— Извини, — сказал он и после секундного напряженного молчания повторил: — Извини.
И затем наконец он поцеловал ее.
Эмма ответила на его поцелуй с той страстью, которую сдерживала всю последнюю неделю. Она не сопротивлялась, когда он взял ее на руки и понес в комнату, где они спали первую половину ночи; его губы не отрывались от ее губ, он наклонился и положил ее на кровать.
Но когда Кейн отпустил ее и начал вставать, она резко сказала «нет!», крепко вцепившись в его рубашку.
— Эмма, — пробормотал он, — не усложняй. Я не хочу, чтобы утром ты обо всем сожалела, — мрачно произнес он.
Сожалела? Как она может сожалеть?! Если только он не покинет ее…
— Я не хочу, чтобы ты уходил.
— Ты боишься…
— О, Кейн, я не боюсь… если только чуть-чуть. — Сквозь темноту она всматривалась в эти властные, жесткие черты лица мужчины, которого любила, и продолжала говорить со страстной убедительностью: — Я прекрасно знаю, что делаю.
— Надеюсь, что так, — отозвался он и снова поцеловал ее.
Что последовало за этим, не поддается никакому описанию — это уже не было вежливым ухаживанием, это было слиянием, страстной любовной схваткой.
Эмма всегда представляла себе, что физическая близость будет сладостной и нежной, что любимый мужчина поймет ее робость и поэтому будет нежно обращаться с ней.
В близости с Кейном оказалось мало нежности, так же как и в ее ответном чувстве. Позже, когда она вспоминала, что делала и что говорила, она пришла в ужас от собственной откровенности и нескрываемого голода.
Его руки сорвали с нее всю одежду, и она сделала то же самое с ним. Он надолго прижал ее к себе, его губы приникли к ямочке у нее на шее.
Теперь, когда она вдыхала воздух, наполненный головокружительным мужским запахом Кейна, когда испытывала трепет от скольжения его рук по ее гладкой коже, когда слышала быстрое неровное биение его сердца рядом со своим, она подумала: рядом с ней уже никогда не сможет оказаться другой мужчина.
— Эмма, прекрасная, веселая, страстная Эмма! Я жаждал увидеть тебя такой с самого первого момента нашего знакомства.
— Я этого не знала, — прошептала она.
— Надо же! А я думал, что моя страсть к тебе просто бросается в глаза. — Он поцеловал ее в ключицу, а потом приподнял так, что ее голова и плечи откинулись назад, и легко добрался до груди своим изголодавшимся ртом.
Сладострастная волна прокатилась по ней, когда он целовал маленький круглый комочек на одной груди. Странный, необычный шепот застрял у Эммы в горле. Она хрипло произнесла его имя, и ее тело словно охватило пламя, пронзая настолько больно, что она вся скорчилась возле Кейна, стараясь хоть как-то облегчить эту пытку.
Она никогда не думала, что занятие любовью будет похоже на неудержимое примитивное торжество тела, в котором нет ничего разумного или цивилизованного.
Его и без того резкие черты еще более обострились — единственный внешний признак того, с каким неимоверным трудом он сдерживает себя. Легкая паника заволокла ее мозг.
— Все хорошо, — словно почувствовав ее беспокойство, сказал Кейн. — Не бойся! Позволь мне показать тебе, как это может быть, Эмма…
И он показал.
Покоренная его искусностью и увлеченная собственным желанием, она следовала за ним туда, куда он вел ее, испытывая благоговейный страх перед скрытой силой его горячих гладких плеч, крепко прижимавших ее к кровати, слишком хорошо осознавая, насколько она сама беспомощна перед этой мужской силой.
Оглушенная требовательной настойчивостью его губ, она заметила, как его глаза приобрели оттенок чистого золота — голодные глаза, которые наблюдали за ее реакцией с торжествующим удовлетворением. Он поцеловал другую грудь, и его волнение тут же передалось Эмме. Резко и непроизвольно ее тело выгнулось, желая ощутить более тесную, более существенную близость.
— Подожди минутку, — хрипло сказал Кейн.
Она спросила: «Что?» — а потом замолчала, догадавшись, что он делает. Кейн почти тут же вернулся к ней и медленно, одурманивая, принялся снова нежно целовать.
Вскоре, когда она опять вся трепетала от желания, он набросился на нее, закрывая свет, и на секунду она застыла от первобытного страха перед неизведанным, смутно осознавая, что, когда это произойдет, пути назад уже не будет.
И в этот момент он вошел в нее, и осторожный толчок причинил ей небольшую боль. Медленное безжалостное вторжение на секунду успокоило неистовство, бурно клокотавшее в ней.
Боль в ее теле поднялась откуда-то из глубины, такая близкая к лихорадочному ознобу, что она попыталась уменьшить ее, выгнувшись снова и инстинктивно вращая бедрами.
— Нет! — сказал он властно и резко.
Но Эмма услышала, как он шумно вдохнул воздух, почувствовала неистовое биение его сердца и, прижавшись губами к выпуклости мышц на его плече, укусила Кейна.
Восприняв это как сигнал, он полностью, до конца вошел в нее, устанавливая такой ритм, который увлек ее в другой мир, мир, в котором имели значение только вещи физического свойства — резкое прерывистое дыхание Кейна, когда он наконец освободился от контроля, смешение запахов их тел, его гладкая разгоряченная кожа под ее пальцами, сила и мощь его обладания, жаркий отклик ее собственного тела, когда она тесно прижималась к нему.
Ошеломленная всплеском чувств, Эмма вскрикивала: смесь медово-сладостного ощущения и настойчивого принуждения обрушилась на нее. Через несколько секунд она нашла нужный ритм, вечный, как сама женщина. Волны сладострастия пробегали по ней — горячие, яростные.
Последний всплеск этих волн накрыл ее, окуная в блаженство, о котором она только могла мечтать.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вялая и разомлевшая после утоленного желания, Эмма ощущала себя как на пляже в тропиках, такая усталость накатила на нее. Тяжесть тела Кейна была такой же драгоценной, как и страсть, которой он одаривал ее. Он приподнялся на локтях и повернулся, увлекая ее за собой так, что она оказалась лежащей у него на груди. Провел длинными пальцами по ее волосам и, слегка отклонив ее голову, заглянул ей в лицо.
— Ты хорошо себя чувствуешь?
Она неуверенно улыбнулась и кивнула.
— Ты кричала, — сказал он.
До этого момента она не помнила крика, сорвавшегося с ее губ, когда она содрогалась в конвульсиях под его телом. Ее кожу как будто опалило жаром.
— Я знаю. Извини. Мне не было больно, я не думала, что буду кричать.
— Я должен был остановиться, но не смог.
— Я бы убила тебя, если бы ты это сделал! — сказала она, прижавшись лицом к его груди, слыша сильное биение его сердца.
К ее удивлению, она почувствовала, как он затрясся от беззвучного смеха.
— Ты источник постоянного удовольствия, — прошептал он.
Первый раз за все время, радостно подумала она, он разговаривал с ней на равных, а не как с девушкой на одиннадцать лет моложе, которую надо лелеять и оберегать.
— Потому что мне нравится заниматься с тобой любовью?
— Потому что ты похожа на Белоснежку, а ведешь себя в постели как современная женщина.
— Мы уже говорили об этом раньше, — пробормотала она. — Белоснежка была мужественной, она упорно трудилась и получила свою награду. Очень современная женщина.
— Неужели я твоя награда? — прошептал он с сомнением в голосе.
Она засмеялась.
— А разве ты не хочешь быть ею?
— Чего я хочу, — осторожно проговорил Кейн, — так это того, о чем мне не следует вообще думать.
— Почему? Потому что я моложе тебя?
Он поднял руку и накрыл ее грудь. Ее насытившееся тело шевельнулось, и она резко вдохнула, поняв, что он опять завелся…
Часом позже Эмма лежала уже в собственной постели, совсем сонная, не в состоянии ясно мыслить, а просто погружаясь в мечты, от которых ее бросало в дрожь. Кейн занимался с ней любовью очень искусно, будучи опытным в таких делах. Несколько раз она испытывала оргазм, хотя он и не брал ее и не позволял себя ласкать. Он погрузил ее в райское блаженство — и память об этом теперь вызывала у нее чувство печали. Под его искусными, головокружительными ласками скрывалось странное отчуждение. Да, он хотел ее, но ему так удавалось контролировать себя, что не было ничего похожего на сильное и неудержимое влечение друг к другу во время первой неистовой физической близости.