Орел приземлился

– Могло бы кончиться нажатием курка, что снесло бы премьер-министру голову.

Отец Верекер кивнул.

– Вы все-таки хотите опубликовать?

– Не вижу причины не делать этого.

– Этого же ведь не случилось. Плиты больше нет, и кто может сказать, что она была? А вы нашли хоть один официальный документ, который подтверждал бы хоть часть этой истории?

– Нет, – радостно сказал я. – Но я говорил со множеством людей, и их рассказы составили весьма убедительную картину.

– Такой бы она и была, – он слабо улыбнулся, – если бы вы не упустили одного очень важного момента.

– И что же это такое?

– Посмотрите любую книгу по истории войны и проверьте, где был Уинстон Черчилль в указанный уик-энд.

– Ладно, – сказал я. – Скажите мне.

– Готовился отплыть на корабле «Ренаун» на Тегеранскую конференцию. Затем по дороге он посетил Алжир, где наградил генералов Эйзенхауэра и Александера особыми лентами за операции в Северной Африке, а семнадцатого ноября прибыл на Мальту, насколько я помню.

Мы помолчали в тишине, и я спросил:

– Кто он?

– Его звали Джордж Говард Фостер, известный среди своих коллег как «Великий Фостер».

– Профессия?

– Актер, мистер Хиггинс. Фостер был актером мюзик-холла, имитатором. Война была его спасением.

– То есть как?

– Он не только достаточно хорошо подражал премьер-министру. Он даже был на него похож. После Дюнкерка он начал создавать специальную сценку, своего рода апофеоз представления. Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, пота и слез. Мы будем с ними сражаться на берегу.[11]Публика была в восторге.

– И разведка приглашала его?

– В особых случаях. Если премьер-министр в разгар подводной войны собирался посетить район военных действий, полезно было публично объявить, что он в другом месте. – Он улыбнулся. – В ту ночь он играл, как никогда в жизни. Все верили, конечно, что это он. Правду знал только Конкоран.

– Так, – сказал я, – а где Фостер сейчас?

– Убит вместе с другими ста восьмью жертвами, когда бомба попала в маленький театрик в Айлингтоне в феврале 1944 г. Так что видите, все было зря. Ничего не было. И это гораздо лучше для всех.

У него начался приступ кашля, который сотрясал все тело. Открылась дверь, и вошла монахиня. Она наклонилась над ним и что-то прошептала. Мне он сказал:

– Простите, сегодня был долгий день. Думаю, мне надо отдохнуть. Спасибо за приезд и за рассказ о тех моментах, которых я не знал.

Он снова начал кашлять, поэтому я вышел как можно быстрее. До дверей меня вежливо проводил отец Доминиан. На ступеньках я дал ему свою визитную карточку.

– Если ему станет хуже. – Я колебался. – Ну, вы понимаете? Буду очень признателен, если получу от вас весточку.

Я закурил и облокотился на каменный забор кладбища у калитки. Конечно, я проверю факты, но Верекер говорил правду. У меня не было ни тени сомнения. А что это меняет? Я посмотрел на паперть, где в тот вечер стоял Штайнер, ведя переговоры с Гарри Кейном, и подумал о нем, стоящем на террасе в Мелтам Хаузе. Я подумал о финальном, смертельном для него колебании. И даже если бы он нажал курок, это все равно ничего не изменило бы.

Вот вам ирония судьбы, как сказал бы Девлин. Мне почти слышался его смех. Ну ладно, в конце концов нет слов, которые я мог бы найти, чтобы сказать лучше, чем человек, так блестяще сыгравший в ту роковую ночь свою собственную роль.

Что ни говори, он был прекрасным солдатом и храбрым человеком. На этом и закончим. Я повернулся и ушел в дождь.

11

Слова Черчилля.