Страница 7 из 44
– Все, с этого момента кофе для меня не существует.
– Орел снижается. Остается сделать только одно.
– Что именно?
– Ты сам сказал. Опустить закрылки, «тормознуть». Даже орел может промахнуться.
– Великолепно! Из тебя получился бы отличный летчик. – Он встал и потянулся за полотенцем. – Что будем делать дальше?
– Я бы еще раз хотела посмотреть этот спектакль – «Кошки».
– Билеты достать невозможно. – Монтера стал одеваться.
– Считай, что это вызов тебе.
– Принимаю. А потом – ужин, хорошо?
– Хорошо. У «Дафны». Сегодня мне хочется французской кухни. И закажи отдельную кабинку.
– Как вам будет угодно, сеньорита, – галантно ответил он по-испански.
Когда Монтера надевал свою летную куртку, из кармана выпал бумажник. Среди высыпавшихся из него бумаг оказалась небольшая фотография. Габриель подняла ее. На снимке была женщина, сидевшая на стуле с прямой спинкой. Тщательно причесанные волосы, несколько надменное лицо аристократки. Рядом с ней стояла высокая девочка в белом платье, с большими черными глазами.
– Какая красивая! – воскликнула Габриель. – Она похожа на тебя. А с твоей мамой, кажется, трудно иметь дело.
– Трудно иметь дело с доньей Еленой де Монтерой? О нет! Не всегда. Только в большинстве случаев.
– Ладно, отправляйся! – Она собрала выпавшие бумаги, сложила их обратно в бумажник и протянула ему. – У меня еще много дел.
Он улыбнулся, шагнул к двери, но остановился. Когда он обернулся, улыбки уже не было. Он смотрел на нее серьезно и даже чуть-чуть печально. Габриель подумала, что он какой-то беззащитный в своей черной рубашке с расстегнутым воротом и в старенькой кожаной куртке.
– Ты в самом деле выглядишь роскошно, – сказала она.
– Я полжизни провел в воздухе, но ничего там не нашел.
– Теперь у тебя есть я.
– Да, и вот что я хочу тебе сказать... – Рауль опустился на одно колено рядом с ванной. – Как ты думаешь, не согласилась бы ты выйти замуж за одного немолодого летчика, который считает, что стал слишком стар, чтобы летать, и поэтому отличается несносным характером?
В ее глазах появились слезы. Она поцеловала его, потом оттолкнула от себя.
– Ну иди же! Отправляйся!
– Иду. – Монтера достал из бумажника фотографию. – Оставь ее у себя.
Дверь за ним закрылась. Габриель осталась одна. Из ее глаз катились слезы. Она думала о Фергюсоне и желала, чтобы он умер.
Фергюсон сидел за столом у себя в квартире на Кавендиш-сквер вместе с Фоксом, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Вильерс, оттолкнув в сторону Кима, прежде чем тот успел доложить о нем.
– А, Тони, дорогой мой, ты, кажется, чем-то возбужден? – добродушно спросил Фергюсон.
– Что происходит между Габриель и этим аргентинцем Монтерой? – выпалил Вильерс. – Я следил за ним вчера вечером, так что не пытайтесь ничего отрицать. Она что, работает на вас?
– А это не твое дело, Тони, – ответил Фергюсон гак же добродушно. – Да и она тоже теперь не твоя.
Вильерс закурил и подошел к окну.
– Ладно, я понял. Но могу я хотя бы поинтересоваться? В прошлый раз, когда она делала для вас работу в Берлине, ее чуть не утопили в канале.
– Но ведь не утопили же, – возразил Фергюсон. – А все потому, что ты, мой дорогой Тони, появился вовремя, как всегда. Но с Монтерой – это так, мелочи. Она просто постарается достать кое-какую полезную информацию о положении в районе Фолклендов, вот и все.
– Каким образом, уложив его с собой в постель?
– Тебя это не касается, Тони. Тебе и без того есть о чем побеспокоиться. Я для тебя припас более важную новость.
Гарри Фокс протянул ему через стол телеграмму.
– Они отзывают вас из отпуска, Тони. Вы должны немедленно явиться в Герефорд.
В Бредбери-Лайнз, под Герефордом, находился штаб двадцать второго полка специальной воздушной службы.
– Но почему, черт возьми?
Фергюсон вздохнул и снял очки.
– Очень просто, Тони. Я полагаю, что ты отправишься на войну гораздо раньше, чем ты думаешь.
В своей квартире на Белгрейв-сквер Рауль Монтера сжимал в руке телефонную трубку, с ужасом слушая то, что говорил ему посол.
– Самолет на Париж отправляется через два часа. Необходимо, чтобы вы успели на него, Рауль. Рейс «Эр Франс» на Буэнос-Айрес отправляется в десять тридцать сегодня вечером. Вы нужны дома, друг мой. Я сейчас вышлю за вами машину.
Мальвины! Вот что это такое! Все вдруг стало на свои места. Но оставалась еще Габриель! Что делать с ней? «Судьба послала мне такое счастье, – думал он. – Возможно, это единственный мой шанс. И вот вмешался дьявол, чтобы все испортить!»
Он быстро собрался, побросав в сумку самое необходимое. Едва он успел закончить, в дверь позвонили. На пороге стоял шофер. Монтера схватил сумку и вышел. Он был все в тех же джинсах и старой кожаной куртке.
– В Хитроу, полковник, – объявил шофер, когда Монтера сел на переднее сиденье рядом с ним.
– Да, только поедем через Кенсингтон Палас Гарденз. И побыстрее. У нас не так уж много времени.
Габриель сидела перед зеркалом в своем старом халате, когда зазвенел звонок входной двери. Она подняла трубку домофона.
– Это я, Рауль. Открой скорее, пожалуйста.
Она приоткрыла дверь и ждала с каким-то нехорошим предчувствием. Внизу хлопнула дверь лифта. Через несколько мгновений появился Монтера. Его лицо было искажено подлинным страданием.
– У меня есть только две минуты. Мне нужно успеть на самолет в Париж. Меня отзывают в Буэнос-Айрес.
– Но почему? – воскликнула она.
– Какое это имеет значение? – Он впился ей в губы неистовым поцелуем, изливая переполнявшие его гнев и страсть. – Вот и все. Больше у нас ни на что нет времени. Чертова жизнь!
Он ушел. Снова хлопнула дверь лифта. Оцепенев, Габриель стояла там, где он ее оставил, потом побежала в спальню одеваться.
В Хитроу Монтера уже готовился пройти паспортный контроль, как вдруг услышал, как кто-то ясным высоким голосом выкрикнул его имя. Он обернулся. Она бежала к нему сквозь толпу, ее волосы растрепались, лицо было бледным.
Монтера обнял ее.
– Ты прелесть!
– Да что ты! Мне даже некогда было причесаться, и косметики никакой. Надела на себя первое, что под руку попалось.
– Все равно, ты – прелесть. Теперь я знаю, что значит быть счастливым. Спасибо тебе за это.
– Рауль, я люблю тебя. Я так тебя люблю!
Он улыбнулся.
– У нас есть поговорка: «Любовь – это дар, который надо вернуть вдвойне». Ты взвалила на мои плечи огромный груз, но это – прекрасный груз.
Объявили посадку.
– Ты будешь писать? – спросила Габриель.
– Наверное, это окажется трудным. Не волнуйся, если писем некоторое время не будет. Есть причины. Но вернусь, клянусь тебе. Все остальное неважно.
Габриель взяла его под руку, и они вместе пошли к паспортному контролю.
– Давай договоримся о том, что никогда больше не расстанемся, – сказал Монтера. – Никогда больше мы не скажем друг другу: «Прощай». Сегодня – последний раз. Один-единственный.
Он ушел, а она отвернулась к колонне, спрятала лицо в ладонях и заплакала.
Немного успокоившись, она подошла к телефону и позвонила Фергюсону.
– Он улетел, – сказала она в трубку. – Только что вылетел в Буэнос-Айрес через Париж.
– Что-то очень внезапно, – пробормотал Фергюсон. – Он объяснил что-нибудь?
– Нет.
– Вы, кажется, расстроены, Габриель?
Она ответила ему на таком французском, который не учат в школе, но Фергюсон все прекрасно понял. Она с треском повесила трубку и вышла из здания аэровокзала.
Когда Габриель приехала домой и открыла дверь своей квартиры, она обнаружила в комнате Тони Вильерса.
– Извини за вторжение, – сказал он. – Они прервали мой отпуск и срочно отправляют в Герефорд. Мне нужно взять кое-что из вещей.
Он вернулся в спальню и продолжил паковать стоявшую на кровати сумку. Габриель прошла за ним. Ее гнев вдруг обратился против него.