Страница 10 из 43
– Они не знают о существовании «Чертовой лестницы»?
– Если бы знали, – мотнул он головой, – то и я бы непременно знал.
– При низком приливе, – начал я быстро объяснять Генри, – ничего не выйдет, но при подъеме воды ярдов на восемь оказываешься на уровне проема в скале и попадаешь внутрь расщелины, идущей вверх.
– Все же это требует определенной ловкости, – заметил он.
– Я проделывал это раньше.
– Наверное, днем?
Я пропустил мимо ушей это замечание и перешел к обсуждению точного местожительства гражданских лиц, оставшихся на острове. Доктор Райли жил в городе, а Эзра Скалли все еще ютился в своем старом коттедже у спасательной станции в Гранвиле на южной оконечности острова.
– Не знаю, как он справляется, – сказал Сент-Мартин. – Все делает сам. Другие коттеджи в Гранвиле стоят пустые с сорокового года.
– А Джетро Хьюс с сыном? Они все еще на помещичьей ферме? – Он кивнул, и я продолжал: – А мисс де Бомарше?
– В доме Сеньора, в помещичьем доме, как всегда.
Это меня удивило, но расспрашивать подробнее означало вступить на опасную тропу, и, по-моему, он это чувствовал. Я удовлетворился лишь тем, что спросил, расквартирован ли кто-нибудь у нее.
Он отрицательно мотнул головой, сказав:
– Нет, ее отец был против. Настоял на сохранении своих прав как Сеньор, и фрицы согласились удовлетворить его требования. Не хотели неприятностей, понимаешь? После того как старик погиб, они предложили ей коттедж в городе, но она отказалась.
Больше я не стал о ней расспрашивать и перешел к другому:
– Как насчет водолазов-диверсантов?
– Они прибыли около пяти месяцев назад, после того как большинство островитян перебрались на Гернси. Сперва было тридцать водолазов.
– Кто ими руководил?
– Должен был молодой лейтенант по фамилии Браун, но он утонул на вторую неделю, да и вряд ли от него был бы толк. Практически с самого начала это делал Штейнер, унтер-офицер Штейнер!
Я почувствовал, как во мне все похолодело, и налил себе еще виски.
– Расскажи мне о нем.
– А что ты хочешь знать?
По-моему, именно тогда я понял, что он не испытывал к Штейнеру совершенно никакой симпатии. Это говорило в пользу немцев.
– Ты еще узнаешь его. Даже губернатор, старый генерал, обращался с ним деликатно, а он был эсэсовцем.
– Что же в нем такого особенного?
– Не знаю. Начать с того, что он никого ни во что не ставит. Проводит половину времени, делая наброски и занимаясь живописью, бродит по всему острову. По-английски говорит лучше тебя. Один из саперов как-то говорил мне, что он учился в колледже в Лондоне и что его отец... нет, отчим, вот кто, был большим человеком у себя на родине.
Я повернулся к Генри, который уже открывал свою папку.
– Мы проверили, – сказал Генри, – все лондонские колледжи искусств. В колледже Слейд с тридцать пятого по тридцать седьмой год учился некий Манфред Штейнер. Нам удалось установить его наставников без особого труда. – И он достал документ. – Хочешь прочитать это?
– Сам скажи, – тряхнул я головой.
– Он родился в шестнадцатом году, и его отец погиб в последний год войны. Прусская семья... такая, откуда обычно идут в армию. Его мать снова вышла замуж, когда ему было десять лет. За человека по имени Отто Фюрст.
– Фюрст... тот самый промышленник? Фабрикант оружия?
– Тот самый.
– Ты полагаешь, Штейнер до войны мог работать шпионом, этаким шпионом-любителем? – спросил я. – Их полно было среди так называемых студентов.
– Не знаю, – покачал он головой. – Но меня озадачивает его звание – унтер-офицер.
И он был прав. Судя по прошлому Штейнера, это было странно, но из дальнейшей беседы мало что можно было выяснить, и я перешел к другим вопросам.
Губернатор, старый генерал Мюллер, погиб в каком-то случайном происшествии примерно за неделю до того, как Сент-Мартин бежал с острова; в итоге его первый помощник, полковник СС по фамилии Радль, остался исполнять обязанности губернатора. У Сент-Мартина было много что порассказать о нем, причем в его описаниях часто фигурировало слово «свинья»; это убеждало меня, что полковник Радль был суровым человеком.
Я сделал пометки на карте, недолго в раздумье смотрел на нее, затем, кивнув, сказал:
– Ну, ладно, Генри, подойдет. А от него избавляйся.
Джо Сент-Мартин привстал и, грузно навалившись на стол, ответил с глазами, полными ярости:
– Знаю, что они схватят тебя, Оуэн Морган, и уповаю на то, что ты будешь висеть на колючей проволоке и останки твои расклюют чайки.
– Неплохая мысль, – согласился я и пошел обратно в дом, захватив с собой карты и схемы.
Приближаясь к гостиной, я услышал голоса сквозь приоткрытую дверь. Говорил Грант, и в тоне его чувствовалась развязность, которую позволяют себе старослужащие сержанты гвардейской бригады, приберегая ее для случаев, когда они чувствуют, что могут говорить на равных с кем-то из старших офицеров. Этакая вольная мужская болтовня с примесью достаточной почтительности и знанием своего места.
– Забавненький расклад, сэр, – говорил он. – Полковник Морган. – Сказано это было со смешком, явным, но сдержанным. – Что и говорить, сэр, сейчас, скажу я вам, уже не те времена, когда я служил в шотландской гвардии. Там бы его и близко не подпустили.
Тут он переборщил. Ледяным голосом Фитцджеральд сказал:
– Грант, если я еще услышу, как ты обсуждаешь полковника Моргана или другого офицера подобным образом в моем присутствии, я тебя живо выучу, понял? А теперь убирайся и жди меня в машине.
– Слушаюсь, сэр! – Голос Гранта эхом отозвался в помещении; я представил себе, как он неистово грохает каблуками, отдавая честь. Он показался в дверях, отскочил в сторону и на ходу козырнул мне. Получилось совсем не по-американски.
Фитцджеральд стоял у окна и обернулся, когда я вошел.
– Ну как, нашли виски? – спросил я, раскладывая на столе карты.
– Да, спасибо, сэр, – ответил он, подходя; свой офицерский стек он держал под мышкой, а руки сложил за спиной.
Я подошел к серванту и открыл бутылку.
– Еще хотите?
– Нет, спасибо.
– Как угодно. Майор, почему шотландский горец служит в американской армии?
– Грант? – пожал он плечами. – Он служил обычным солдатом в вашей армии какое-то время, в шотландской гвардии. Откупился и стал боксером-профессионалом. Получил американское гражданство незадолго до войны.
– Ничего воюет?
Мой вопрос прозвучал для него так, будто я сделал неподходящее предположение.
– Первоклассный воин, сэр, – ответил он, и в голосе его прозвучал оттенок негодования.
– Ну, ладно, не стоит горячиться по этому поводу, – сказал я и, наполнив бокал, двинулся с ним к столу.
Тут появился Генри.
– Ладно, – добавил я, – приступим к делу. Позвольте поглядеть на ваш боевой приказ, майор.
Он предъявил его без единого звука, и я пробежал глазами содержание. Текст был очень близок к тому, что адресовался мне, и в нем подчеркивались действительно важные детали: 1) мое задание имело приоритет; 2) ни при каких обстоятельствах он не должен был высаживаться на берег или привлекать внимание; 3) в экстремальной ситуации он должен выполнять мои распоряжения.
– Вы прочитали это внимательно? Вам все понятно?
– Абсолютно, – кивнул он.
Я бросил приказ в огонь и обратился к карте.
– Мне известны здешние воды, майор, – сказал я ему, – как свои пять пальцев. А это важно, поскольку они смертельно опасны. Очень может быть, что приказ, который вы получили, приведет к вашей гибели и гибели ваших людей.
Генри смотрел на меня с удивлением, но Фитцджеральд воспринял это сообщение довольно спокойно и терпеливо ждал, чтобы я продолжил.
– По завершении задания вам надлежит покинуть бухту, отгрести к востоку на одну милю и подать сигнал, чтобы вас подобрали.
– Так точно.
– Но если вы так сделаете, – покачал я головой, – то они прождут всю ночь и никогда вас больше не увидят. – Тут я провел пальцем по границе вод у северного побережья острова. – Вот здесь, майор, Ле-Курсье... Мельничный жернов. Проклятое место даже в самое лучшее время года; когда начнется отлив, вас подхватит течение скоростью в десять узлов и не выпустит ваши байдарки из своей хватки, пока не шмякнет об утесы восточного побережья.