Любить по-сицилийски

— Не могу поверить, что ты говоришь все это, — прошептала она.

— Да? Что ж, я стал совсем непохож на себя с тех пор, как узнал тебя. — Он вздрогнул. — Я все устрою для вас, но только уходи быстрее. Я не знаю, сколько еще смогу держать себя в руках.

— Ренато…

— Ради бога, иди! — Он был разъярен. — Убирайся отсюда и сделай так, чтобы я больше никогда тебя не видел!

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Она подошла к нему.

— Я не собираюсь никуда уходить. Ты мой муж, и я люблю тебя. И я всегда буду рядом с тобой, где бы ты ни был.

— Не играй со мной в эти игры, — сурово сказал он. — Ты уже призналась, что спала с ним.

— Я такого не говорила. Я сказала только, что прошлой ночью спала в постели Лоренцо. — Она взяла Ренато за руки и легонько встряхнула их. — Но я не говорила, что Лоренцо был со мной.

— Что? — спросил он шепотом.

От его жалкого вида у нее закололо сердце.

— О, дорогой! — Она коснулась его лица. — Какой же ты дурачок! Пока я спала в постели Лоренцо, он был в полицейском участке.

— Что ты сказала?

— Он провел ночь за решеткой. Почему, по-твоему, он выглядит так, будто спал в одежде? Потому что это именно так и было.

Он смотрел на нее, и ее слова будто рассеивали тучи, скопившиеся над его головой. И теперь вдруг солнце начало ярко сверкать, зазвенели колокольчики и затрубили фанфары.

— Он позвонил мне вчера из полиции. Его арестовали за вождение в нетрезвом состоянии и стычку с полицейским. Я решила, что лучше как можно быстрее приехать. Мамы дома не было, и я подумала, что чем меньше людей будут знать об этом, тем лучше. Я села на первый же самолет в Лондон, поехала сразу же в полицейский участок, но не смогла вытащить его. Они боялись, что он сбежит из страны. Поэтому ему пришлось провести ночь в камере. А я поехала в его номер в отеле. Было бы глупо платить еще за один номер, когда эт…

Его губы, с силой прижавшиеся к ее губам, заставили ее замолчать. Чувства, которые владели ими обоими, нельзя было передать словами. Признание в любви для каждого из них было неожиданностью. Из-за своей гордости они годами могли бы не сказать этих слов друг другу. Радость, счастье, безумное облегчение сплелись в их поцелуе.

— Скажи мне, что это правда, — проговорил он. — Пообещай, что я не проснусь через секунду и… поцелуй меня…

— Это все правда, клянусь. Я никогда не спала с Лоренцо.

— Нет, не это… то, другое, что ты сказала… о любви…

— Я люблю тебя, Ренато. И я никого в мире не хочу, кроме тебя. Но я даже мечтать не смела, что ты скажешь мне о своей любви.

— А разве можно так сходить с ума из-за женщины, которую не любишь? Клянусь, я никогда не позволял, чтобы женщина стала что-то значить для меня. Потом я встретил тебя, но было уже поздно, потому что ты любила другого. Мне приходилось убеждать себя в том, что я не люблю тебя. — Он целовал ее снова и снова. — Я так боялся…

Погруженная в счастье, Хизер едва осознавала, что они поднимались по лестнице. И вот дверь в их спальню открылась и закрылась. Сорвав с себя одежду, они как в бреду кинулись друг к другу.

Они занимались любовью как будто впервые, испытывая наслаждение, облегчение и уверенность. Всего несколько минут назад для них не существовало будущего. А теперь оно простиралось до бесконечности и было полно радости и осуществления всех желаний.

— Думаю, нам пора вставать, — сказала наконец Хизер. — Мама проснется и удивится, почему Лоренцо уже дома. Интересно, что он скажет ей. Нам надо это выяснить, чтобы не выдать его.

— Ты портишь Лоренцо, — ответил Ренато. — Он расскажет ей правду. Что бы ты о нем ни говорила, а ты можешь многое о нем сказать, но все же он честный парень.

— Да. И подумай, чем мы обязаны его честности.

Ренато не ответил, и она поняла, что его раны еще не зажили и потребуется еще какое-то время.

— Как все закончилось? — спросил он. — Вы устроили его побег из тюрьмы? И теперь оба в бегах?

— К счастью, все не так страшно. Я пригласила адвоката, и сегодня утром он предстал перед судьей. Все было не очень серьезно. Он ненамного превысил скорость, аварии не было, никто не пострадал.

— А как же оскорбленный полицейский?

— Была лишь небольшая перепалка. Он едва коснулся его. Потом с Лоренцо взяли штраф и обязательство впредь вести себя мирно. Я знаю, что у него назначено много встреч в Англии, но решила, что лучше как можно быстрее привезти его домой.

— Ты все сделала правильно. Некоторое время пусть он побудет здесь. Но кто-то должен встретиться с клиентами, и лучшая кандидатура — это ты. Ты превосходно справилась со всем в Шотландии…

— Превосходно? Ты постоянно дышал мне в затылок, проверял каждый мой шаг…

Он поцеловал ее.

— Приятно узнать, что я не единственный дурак в нашей семье. Я поехал в Шотландию, потому что не мог больше и дня прожить без тебя.

Она прижалась к нему, задумавшись, имело ли к этому какое-то отношение нахождение Лоренцо в соседней Англии. Но спрашивать не стала. Ее уже это не волновало.

— Так вот он, последний кусок мозаики, о котором ты говорила. Мы четко входим в оставшееся пустое место.

— Странно, но я не уверена, что мозаика собрана, — проговорила она.

— Если мы любим друг друга, что еще может быть?

— Не знаю. Но у меня странное ощущение, что отсутствуют еще два кусочка.

— Забудь об этом, — сказал он, крепко обнимая ее. — Мы с тобой нашли друг друга. Я уже почти и не надеялся на это.

Она свернулась клубочком в его объятьях, радуясь своему счастью. Но мысль о том, что мозаика не совсем закончена, не оставляла его.

Оставалось еще два кусочка.

Хизер съездила в Англию и вернулась, когда в самом разгаре были приготовления к празднованию дня рождения Баптисты. Мероприятие должно было происходить в главном зале.

— Мы можем сразу убить двух зайцев, — сказал ей Ренато. — Я тут подумал о расширении дела, занявшись цветоводством. Цветы, выращиваемые на Сицилии, считаются лучшими в мире. Думаю, ты должна заняться этим бизнесом.

— С удовольствием, — ответила она.

— Я заинтересовался вот этим человеком. — Ренато протянул ей визитную карточку Винченцо Тордоне. — Он владеет оранжереями, которые могут снабжать нас цветами даже в зимнее время. Тебе надо встретиться с ним. Если он предложит высококачественный товар, мы можем украсить дом его цветами на мамин день рождения, а потом заключить с ним и договор.

Хизер навестила Винченцо Тордоне в его офисе в Палермо. Этот высокий, худой мужчина с седыми волосами, лет семидесяти, был настолько обходительным и вежливым, что тут же завоевал симпатию Хизер. В его оранжереях в пригородах Палермо, куда он привез Хизер, она пришла в неописуемый восторг, увидев великолепные цветы.

— У меня есть свое дело в Риме, — рассказывал он, когда они присели отдохнуть и выпить марсалы. — Хороший бизнес. Моя жена была римлянкой, и мы вместе вели его. Но после ее смерти я передал дело своим детям, а сам вернулся на родину.

— Значит, вы сицилиец?

— О, да. Я родился в этой стране и прожил здесь лет двадцать с лишним. И когда умру, похоронят меня обязательно в этой земле. Здесь лучшая в мире земля для выращивания цветов. Больше нигде вы не найдете такой плодородной почвы.

Он попросил ее рассказать немного о себе, и, опуская некоторые детали, Хизер поведала, как приехала из Англии и вошла в семью Мартелли.

— Вам кажутся странными здешние обычаи? — осторожно спросил он.

— Нет. Все были так добры ко мне, особенно моя свекровь, Баптиста. Она с самого начала взяла меня под свое крылышко. Она даже подарила мне свое имение, «Белла Розария».

— Ах, да, я слышал об этом… Говорят, там растут прекрасные цветы.

— Да, и самые прекрасные из них — розовые кусты. Некоторые из них растут там уже много лет. Баптиста ухаживает за ними, как за детьми.

Когда Хизер приехала домой, то с радостью сообщила Ренато, что цветы первоклассные. Они заключили сделку об экспорте его продукции и с Сицилии, и из Рима, а также отдельную сделку о доставке цветов на празднование юбилея Баптисты.