День расплаты

Две монахини стояли на коленях возле кровати и молились, две другие наклонились над раненым. Одна из них повернулась и направилась к нам. Это была сестра Тереза, она все еще была в хирургической шапочке и халате, маска висела у нее на шее.

Она выглядела усталой, глубокие складки залегли от носа к уголкам рта. Мне показалось, я знаю, что она хочет нам сказать, прежде чем она открыла стеклянную дверь и присоединилась к нам.

— Он поправится? — спросил Бинни.

— Совсем наоборот, — холодно ответила она. — Он умрет, и скоро. Как я и опасалась, у него повреждено сердце, а не только легкие, но гораздо более серьезно, чем я предполагала ранее.

Бинни отвернулся, а я сказал:

— Он хороший человек, сестра. Очень хороший. Я знаю, что церковь не одобряет действия ИРА. Но он достоин того, чтобы причаститься.

— Я уже послала за священником, — просто сказала она. — Но сначала он хотел бы поговорить с вами.

— Вы уверены?

— Он вполне разумно мыслит, хотя и очень слаб. Просил меня как можно быстрее прислать майора. Осталось совсем немного времени.

Она открыла стеклянную дверь, и я вошел за ней. Я ожидал около кислородного тента, слушая бормотание молящихся монахинь. Корк открыл глаза и посмотрел на меня. Сестра Тереза расстегнула «молнию» на тенте, чтобы мы могли говорить.

— Я ухожу, Воген, — прошептал он. — Настал конец, и я исполнен сомнений. Я не уверен, что был прав. И что все делалось так, как надо. Вы понимаете меня?

— Думаю, да.

— Конноли и Пирс — Большой Ирландец Коллинз. Такие знаменитые имена, и что же дальше? Так ли уж были нужны их жертвы? — Он закрыл глаза. — Я, наверное, был не прав все эти годы. И совесть не позволяет мне рисковать еще одной жизнью.

— Нора? — спросил я.

Он открыл глаза.

— Поезжайте обратно в Страмор, даже если вам придется для этого прорваться через ад. Скажите Берри, что если ему нужно это проклятое золото, пусть плывет за ним. Оно лежит на глубине шести морских саженей в бухте Лошадиная Подкова на острове Мэджил. Вот где я затопил катер. И с тех пор там не был.

Это было интересно; перед моим внутренним взором на миг предстала бухта, какой я ее видел в последний раз: серая, открытая всем ветрам, безлюдная, окруженная голыми скалами, под утренним дождем.

Он смотрел на меня с молчаливой мольбой.

— Я буду там, — сказал я, и вдруг что-то заставило меня добавить по-ирландски: — Я рассчитаюсь с Берри за вас. Коротышка.

Он широко открыл глаза.

— Кто вы такой, парень? Чей вы?

Я ничего не ответил, и он не отрывал от меня глаз со слабой улыбкой, а потом его глаза расширились, и мне показалось, что он понял.

— О, святые небеса! — проговорил он. — Боже, что за ирония судьбы!

Он начал тихонько смеяться, и сестра Тереза мягко отвела меня.

— Пожалуйста, теперь уходите, — попросила она. — Вы же обещали.

— Конечно, сестра.

Она повернулась к кровати, к которой уже подходил священник, а я вернулся в приемную и взял Бинни за руку:

— Уйдем отсюда. Нет смысла продлевать агонию.

Он еще раз посмотрел на кровать, где священник склонился над Корком, повернулся и вышел. Я шел за ним по коридору, а потом во двор, где у лестницы нас ждал «лендровер».

Бинни спросил:

— Куда теперь?

— В Страмор, — ответил я. — Куда же еще?

Его глаза расширились.

— Он сказал вам, где золото?

— Не далее десяти миль от Испанской Головы. Помнишь тот остров, где мы останавливались вчера утром? Мэджил. Он затопил катер там в бухте.

Бинни взглянул на часы и в бессильной злобе ударил себя кулаком по бедру.

— Если бы знать, скольких несчастий можно было избежать!

Он был в полном отчаянии. Он только что потерял человека, которого уважал больше всех, а теперь предвидел, что Нора Мэрфи может наверняка погибнуть точно так же, и он ничего не может сделать.

— Нет никаких шансов попасть в Страмор к шести. Совсем никаких шансов.

— Есть, — возразил я. — Если мы не будем плутать по боковым дорогам и пойдем прямо по главной трассе.

— Но как? — воскликнул он. — Это значит самим напрашиваться, чтобы нас взяли.

— Будем блефовать, Бинни. Два парашютиста в армейском «лендровере» летят по Квинс-Хайвей! Как тебе это нравится?

Он неожиданно рассмеялся, снова становясь самим собой:

— Боже мой, майор, мне иногда кажется, что вы — сам дьявол!

Я открыл заднюю дверь и вытащил юного ефрейтора из машины. Казалось, он плохо держится на ногах, лицо вокруг сломанного носа и глаз почернело от синяков. Я осторожно посадил его на порожке монастыря.

Бинни сказал:

— Что вы собираетесь с ним делать?

— Оставить здесь. Пока монахини найдут его здесь, приведут в порядок, покормят и сообщат о нем властям, будет уже вечер. Он не причинит нам вреда, а мы если собираемся ехать, то должны отправляться немедленно.

Монахиня, дежурившая у ворот, открыла их. Когда мы проезжали, я крикнул:

— Мы там, на пороге, оставили вам еще одного пациента, сестра! Скажите сестре Терезе! Извините!

Она попыталась что-то сказать, но было уже поздно, мы выехали из ворот на дорогу. Через пять минут мы миновали сельскую дорогу, которая привела нас в Ольстер, и свернули на шоссе, ведущее в Страбан.

Улицы Страбана были забиты машинами; казалось, повсюду расставлены дорожные блокпосты. Их было гораздо больше, чем я ожидал. Наверное, власти уже узнали, что среди обломков сгоревшей «кортины» на дне пропасти нас нет.

Но оказалось, что проехать нам до неправдоподобия легко, по той причине, что солдаты были повсюду, а мы были двумя из них. Я сказал Бинни, чтобы он использовал сигнал, чтобы расчистить путь; он так и делал, а в некоторых случаях даже выезжал на тротуар, чтобы объехать длинный ряд легковых машин и грузовиков, ожидающих очереди.

Мы без всяких колебаний проезжали каждый блокпост, приветственно махая рукой, и через десять минут после въезда в город миновали его и вышли на главную дорогу, ведущую к Лондондерри.

Бинни был словно дитя, возбуждение и смех выпирали из него.

— Мне кажется, что они там, позади, кого-то ищут, верно, майор?

— Похоже на то.

— Как мы провели проклятую британскую армию!

Он прищелкнул пальцами, вышел на осевую линию, перегоняя всех, кого только видел.

Я спокойно заметил:

— Не такую уж проклятую, Бинни. Помни, я тоже часть этой армии.

Он посмотрел на меня с удивлением, будто забыл, а потом громко рассмеялся:

— Только не сейчас, майор. Теперь вы один из нас. Ей-богу, все, что нужно — поклясться в верности.

И он загорланил во весь голос «Солдатскую песню», мало подходящую к британской униформе, которая сейчас была на нем, и сосредоточился на ведении машины. А я закурил и откинулся назад, держа «стерлинг» между колен.

Я представлял себе, какое у него будет лицо, когда настанет заключительный момент; или, как говорили в старинных мелодрамах, все откроется. Весьма вероятно, он вынудит меня убить его, что мне определенно не хотелось бы делать, разве только ради спасения собственной шкуры.

Мы с Бинни прошли длинный путь после той ночи в «Баре для избранных Коэна» в Белфасте, и я понял одну очень важную вещь. ИРА состоит не только из террористов и таких, как Берри с его компанией. Там были и искренние идеалисты, следующие традициям Пирса и Конноли. Обязательно должны быть. Люди, подобные Коротышке, да хранит его Бог, и Бинни Галлахеру.

Можно с этим соглашаться или нет, но они честнейшие люди, которые истово верят, что участвуют в борьбе, где ставка ничуть не меньше, чем свобода их страны.

Если будет нужно, они отдадут жизнь, будут убивать солдат, но не детей. Что бы ни случилось, они хотят встретить это с чистыми руками, не требуя особых привилегий. И вся их трагедия состоит в том, что в такой войне это совершенно невозможно.

Фрэнк Берри, конечно, был другим; это он поставил меня в столь затруднительное положение с генералом и Норой Мэрфи, когда мы были в его имении Испанская Голова.