Хочу только тебя!

То, что случилось потом, было прекрасно — он так нежно ласкал ее разгоряченное тело, что у нее выступили слезы на глазах. Он не пропускал ни одной чувствительной точки, она вздрагивала и напрягалась, отзываясь на его прикосновения, и вот она снова сгорает от желания, ей больше невмоготу просто лежать на спине, она жаждет ответить на его ласки, дать ему наслаждение…

Потом она лежала в его объятиях, и его пальцы лениво чертили какие-то узоры у нее на спине, пока ее дыхание не выровнялось.

Мишель почувствовала, как его губы легко коснулись ее уха, затем переместились на шею, помедлили и передвинулись к уголку ее губ.

Его поцелуй был необычайно нежен, это было ласковое, теплое прикосновение.

— Мы еще…

— Вместе. — (Мишель почувствовала, как его губы дрогнули в улыбке.) — Тебе неудобно?

— Наоборот, — прошептала Мишель. Казалось, она готова лежать так вечно, слившись в одно целое с мужчиной.

Ей хотелось выразить в словах то, что она только что испытала. Это было нечто необычное, необыкновенное — эмоционально, духовно и физически. Она впервые в жизни узнала, что это такое слиться с кем-то вот так. Все делить пополам, владеть и отдавать во владение.

Это пугало, потому что за этим всем неизбежно последует утрата. «Не думай об этом, — приказала она себе. — Наслаждайся этой ночью и не думай о том, что принесет грядущий день».

Конечно, это не любовь. Ведь любовь зарождается медленно, это постепенное познание друг друга, растущая привязанность, взаимопонимание.

И все же то, что произошло с ними только что, больше, чем просто физическое влечение. В этом она была уверена. Удовлетворив свое влечение, человек не думает о дальнейшем, желая чего-то недостижимого, и, уж во всяком случае, не гадает, не пойдет ли под откос вся его жизнь из-за того, что случилось.

«Может, все еще можно поправить?» — подумала она робко.

У нее нет волшебной палочки, чтобы одним взмахом отменить последние часы. Ну да ладно, настанет день, будет видно, что и как. А пока спать, спать, спать, больше ни на что нет сил…

Мишель не слышала, как Никос осторожно повернулся, чтобы она легла рядом с ним. Она пошевелилась во сне, прижавшись к нему всем телом, а он укрыл ее простыней.

Сквозь сон Мишель почувствовала, как что-то щекочет ей руку, и зарылась лицом в подушку. Еще слишком рано, будильник пока не звонил, а она так устала.

Через минуту все повторилось, теперь на талии. Наверное, это утренний ветерок шевелит край простыни. Мишель отодвинула ее подальше.

Это не помогло. Мишель открыла глаза — Никос полусидел, опершись на локоть, и пристально смотрел на нее.

Вид у него был утомленный, он явно не выспался, подбородок и щеки поросли за ночь темной щетиной, но, черт возьми, как же он был хорош!

Никогда и ни с кем Мишель не испытывала того, что испытала в объятиях этого человека, и даже не подозревала, что такое возможно.

При одной только мысли о том, что они пережили, жаркая волна окатила ее с головы до пят, глаза широко раскрылись, когда он коснулся пальцами ее груди и легонько сдавил мгновенно затвердевший сосок. У Мишель перехватило дыхание от пронзительного, нестерпимого до боли желания.

Он наклонился к ней и стал легонько, словно бы играя, целовать ее грудь. Его рука уверенно, настойчиво двинулась вниз, и, когда она наконец остановилась, Мишель напряглась всем телом, словно струна… и бессильно упала, прерывисто дыша и шепотом повторяя сквозь стоны его имя.

Он одним движением глубоко вошел в нее и замер, чтобы потом повторить все опять и опять. Напористой страстности, что овладела ими ночью, теперь не было, все шло неторопливо и так захватывающе сладостно, что Мишель погрузилась в какое-то полудремотное состояние, чувствуя, как накатывает и отступает и снова накатывает теплая волна.

«Как это прекрасно — начинать день вот так», — подумала она, уже почти засыпая.

— У тебя такая чудесная улыбка.

— Ммм?

Его короткий смешок ударил по нервам, вырывая ее из блаженного покоя и вновь возвращая к мыслям и чувствам, слишком опасным для ее душевного равновесия, и так уже подорванного.

— Пора возвращаться к земным делам вроде душа, завтрака и делового костюма. — Ее палец прошелся по его носу и застыл на губах. Он открыл рот и прикусил его зубами. — Ой, больно!

— Сама виновата, — торжествующим тоном проговорил Никос, но глаза его смеялись. — У нас еще целый час.

Ее сердце дрогнуло.

— Я не люблю торопиться.

— Уверен, тебе понравится.

— Мне надо привести себя в порядок, — безнадежным тоном сказала Мишель, глядя, как он встает с постели. — Спокойно позавтракать, — добавила она, когда он поднял ее на руки. — Выпить пару чашек кофе. Куда ты меня тащишь?

— В душ. — Широко шагая, он донес ее до ванной. — Вторую чашку выпьешь в галерее.

Никос, изловчившись, повернул кран, пощупал воду рукой и вошел в душевую кабину. Там он взял большую губку, налил на нее жидкого мыла и принялся старательно намыливать Мишель.

Он знает, как это на нее подействует, и делает все нарочно. Мишель сжала руку в кулак и шутливо ударила его по плечу.

— Ты что, против?

При мысли о том, что можно начинать вот так каждое утро, у Мишель пересохло во рту.

— Да, против. Я не успею позавтракать.

Он наклонился к ней и заглянул в глаза.

— Ну, тогда завтра встанем пораньше, хорошо?

Мишель не ответила. Не успела. Слова застряли у нее в горле, потому что он закрыл ей рот поцелуем.

Она ничего больше не чувствовала — ни шума падающих сверху струй воды, ни теплого их прикосновения к коже. Было только твердое мужское тело, крепкие руки, прижимающие ее к нему так тесно, что единственное, что ей оставалось, это обхватить Никоса за шею и безвольно повиноваться, когда он раздвинул ее бедра.

Он с трудом сдерживал себя, но выжидал, пока она не захочет его так же сильно, как он ее. И она чуть не сошла с ума, когда он, наконец, вошел в нее. Жгучая страсть, пылавшая в ее теле с силой, какой она никогда прежде не знала и о какой даже не подозревала, вырвалась из ее горла торжествующим криком.

Он с яростью впился в ее рот, когда они одновременно достигли апогея, и охватившая ее дрожь слилась с содроганиями его тела. А потом они замерли, тесно прижавшись друг к другу и прислушиваясь, как их охватывает блаженное успокоение.

Мишель пришлось обойтись без завтрака. Она успела лишь хлебнуть пару раз кофе, который Никос сварил, пока она красилась.

— Я закажу столик в ресторане, — сказал он, когда Мишель, накинув на плечо ремешок сумки, направилась к двери. — Мы сегодня ужинаем с Эмилио и Саской, не забыла? Кстати, — добавил он, когда она, задержав шаг, обернулась, — очень миленькая бабочка.

Эта крохотная татуировка была у Мишель на правой ягодице.

На лице Никоса играла улыбка.

— Это минутный каприз, вызов родителям или еще что-то?

— Да так, доказывала свою лихость. В Париже. — Ее глаза озорно сверкнули. — Пришлось выбирать между татуировкой или колечком на пупке.

Зазвонил телефон, Мишель сразу посерьезнела. Если это Джереми… Она пересекла комнату и взяла трубку.

— Мишель? Как ты там, все в порядке?

У Мишель отлегло от сердца.

— Привет, Эмилио. Все хорошо. Я сейчас выхожу. — Она положила трубку и посмотрела на Никоса: — Будешь уходить, просто захлопни дверь.

— Я свяжусь со своим адвокатом, узнаю, что нужно, чтобы оформить предписание о неприближении, потом тебе позвоню.

— Спасибо, — бросила Мишель, идя к выходу. Так вот оно в чем дело! Мишель почувствовала, как от этой мысли у нее по спине пробежали мурашки. Никос остался у нее на ночь из-за Джереми, боялся, как бы тот ее не изнасиловал.

А все остальное вовсе не предусматривалось. По чьей вине это произошло, кто был первым?

Господи, да какое это имеет значение?

Мишель тут же поправила себя — конечно, имеет, еще какое, ведь то, что они начали как игру па публику, превратилось в нечто совсем иное, так что теперь не надо и играть: то, что они изображали, стало правдой.