Шпион

Времена настали новые, и никто не стал заводить дел, рвать волосы и требовать наказания для сбежавшего аспиранта. В Америке же Алек окончательно убедился, что все самые крупные капиталы заработаны самым бесчестным путем. Именно так, как утверждали его кумиры И.Ильф и Е.Петров в бессмертном произведении «Золотой теленок». И именно тогда иллюзии были им окончательно утрачены, он увидел жизнь как она есть: огромная пирамида наживы, и он — маленький бедный человечек в самом ее низу.

— А это неправильно, — пробубнил под нос Алек и, повернув ключ, толкнул дверь и оказался у себя, на огромном институтском чердаке.

Запустил компьютер и тут же дистанционно просмотрел приходившие на его домашний телефон звонки. Прежде чем сообразить позвонить на сотовый, Павел Матвеевич звонил ему из Штатов на домашний восемь раз! А вот его дочь, два часа назад как прибывшая в Москву Соня Ковалевская, так и не объявлялась.

«Не попала бы в серьезную беду…» — встревожился Алек, ему лишние расходы на выкупы и отмазки были ни к чему. Но тут уже он поделать ничего не мог: Сонечка определенно была дурой. Только ведь дура могла сменить сытое и безопасное существование там на полную неизвестность здесь. Алек добровольно в Россию не вернулся бы ни за какие коврижки.

А пришлось…

Ньютон

История возвращения Алека в Россию не была в числе его любимых, ибо поднимался он здесь долго и с трудом. И первым делом запустил срочное производство визиток и бланков. Три компьютера, два принтера, один бэушный ксерокс и два студента-вечерника из его же института давали ему неплохую денежную прибавку. Плюс ко всему вскоре появились знакомые полиграфисты, которым он таскал заказы на фирменную продукцию для новых русских бизнесменов. И в конце концов он отыскал ходы в регистрационную палату, где за два часа ему выправили документы на издательско-полиграфическую фирму — издательство «Научная мысль. XXI век».

Первым делом после регистрации он обратился к лучшему другу отца, Илье Иосифовичу Рунге, вице-президенту Академии наук. Захватив по дороге в одном из первых валютных магазинов на Арбате приличный коньяк, дорогие сигары и отличный немецкий окорок, Алек весь вечер охмурял старика и убедил-таки, что спасение российской науки в руках самих научных руководителей.

Уже утром был подписан договор о совместной деятельности между издательством Алека и Академией наук. И в полном соответствии с этим договором Алек стал единовластным хозяином всех накопленных многими поколениями ученых России и СССР научных знаний, облеченных в печатную форму с помощью издательства-монополиста «Научная мысль. XXI век».

Алек удовлетворенно рассмеялся. Столь удачно подписав договор, он выбил себе и право создать небольшой офис на чердаке здания института. Прежде помещение использовалось как склад ненужных бумаг и материалов, и когда Кантарович занялся разборкой архивных завалов, он извлек из этого колоссальную пользу.

Первой находкой стали дореволюционные работы русских ученых, которые печатались в практически нетронутой подборке всех номеров с 1820 года ежемесячного журнала с наивным названием «Новый магазин естественной истории, физики, химии и сведений экономических под редакцией И.А. Двигубского». Алек полистал некоторые публикации и заскучал. Пожалуй, основную ценность представляли эти работы не для физиков, а для теологов, ибо такого массированного морализирования он не встречал даже в сугубо религиозных изданиях.

«Общия рассуждения о природе и об удовольствиях, почерпаемых в созерцании ея творений», — читал он презабавный титул статейки, обнаруженной в одном из первых номеров.

«Некоторыя мысли о жизненном движении в человеке, животных и растениях», «О телах органических», — обнаружил он своеобразное продолжение подзаголовком в следующем номере.

«Природа не что иное есть, как высочайшая Воля Божия», — преодолевая рвотные позывы, читал он в третьем журнале.

«Вселенная одушевляется Божественным могуществом, всеобщим Духом жизни, проникшим во все ея части, которые Им единственно существуют, движутся и живут», — безапелляционно заявлялось следующим нравоучением.

А когда он наконец начал сваливать все это в коробку для мусора, обнаружились две книги в сафьяновом переплете. Алек вытянул пухленькие томики и прочитал английские названия: «Математические начала натуральной философии», Лондон, 1687 год, и «Оптика», Лондон, 1704 год. Он до сих пор помнил охвативший его озноб. Вот этим, «унаследованным» от Института кибернетической физики книгам, похоже, и впрямь не было цены…

Алек выглянул в окно и окинул взглядом огромный двор института. Разумеется, книгам была цена. Как и всему, чего достигал его взгляд. Единственное, чему и впрямь не было цены, был он сам — Алек Савельевич Кантарович.

Это и впрямь было так, прежде всего потому, что Алек превосходно умел заглянуть в суть. По мере того как Алек втягивался в работу института, он все лучше понимал, что здесь происходит. Он уже различал группировки внутри коллектива и довольно быстро вычислил их негласных лидеров. К одним из самых ярких, например, вопреки своей маслено-колобковой наружности относился профессор Смирнов. Алек любил захаживать к нему, принося с собой то коробку шотландских бисквитов, то бутылочку коньяка тридцатилетней выдержки. При этом шутил:

— Николай Иванович, по кораблю и фарватер. Вы более тридцати лет на этом посту, вам и коньяк пить тридцатилетний.

— Ах, Алек! Вы, как всегда, элегантны и учтивы. Смотрите, а то прознает об этом Рунге. — Смирнов шутливо грозил пальцем молодому коммерсанту. А тот охотно подыгрывал, изображая испуг:

— Ой! Николай Иванович, не губите! — и тут же хитро добавлял: — Не губите мой бюджет! Где же я найду коньяк столетней выдержки?

И оба радостно хохотали. Возраст вице-президента Академии наук, который считался почетным ректором института, всегда был предметом особых насмешек. Впрочем, как и его опрометчивая последняя женитьба на молоденькой, и его привычка везде ходить в бабочке и беретке. А между тем Николай Иванович был очень толковым ученым и не зря уже в тридцать один год был лауреатом Государственной премии. Да, премия эта в еще не развалившемся СССР была одной из последних, но диплом гордо украшал потрескавшуюся стену его рабочего кабинета.

Постепенно Алек нашел подход ко всем ведущим ученым института — вполне заслуженно. В считаные месяцы он издал около двух десятков книг профессоров НИИ и заработал репутацию благодетеля, который превращает годами наработанные умственные мозоли в живые бумажные деньги, на которые можно купить хорошую еду, прекрасную выпивку, путевку в Сочи, компьютер, наконец. Ну а профессор Смирнов, поставивший рекорд по изданным в конторе «Научная мысль. XXI век» работам, умудрился даже купить автомобиль. Не новый, но все еще прекрасный «Вольво-240». Плюс именно ему выпало счастье попасть в загранкомандировку в Англию. Вот уж действительно, «деньги к деньгам».

Единственный человек в институте, так и оставшийся тормозом прогресса, — вероятно, в силу полной неспособности к творчеству, — был Борис Черкасов, полковник действующего резерва госбезопасности и проректор по режиму. Нет, особых проблем он Алеку не доставлял, но от профессионально тяжелого взгляда Черкасова у Алека порою подкашивались ноги. Он пронизывал его, как меч на известной эмблеме, — Кантарович чувствовал это просто физически!

Алек зло усмехнулся. Зам по режиму замечательно принимал подношения издателя, большей частью спиртосодержащие, но делал это с видом большого одолжения — мол, так и быть, возьму твою бутылку, чтоб не выбрасывать. При таком отношении к нему человека, дающего (или не дающего) «добро» на публикации, Алек чувствовал себя как на сковородке.

Ситуация осложнялась тем, что Смирнов как раз предложил Кантаровичу переиздать свой некогда секретный учебник 1972 года, с которого началась его серьезная карьера ученого-физика в области строения ракетных двигателей на твердом топливе. Да, темы, описанные в книге, были явно устаревшими, но Алек тут же ухватился за эту идею. Ему очень нужен был старт, с которого началась бы по-настоящему масштабная работа, действительно серьезный бизнес!