Продюсер

— И что же дальше?

— А дальше начинают выеживаться: это не так, то не эдак. Вот по всем этим наездам Иосиф Давыдович сам и разбирался. Ну, когда попроще было или Шлиц в отъезде, Иван подкатывал. Хотя у Шлица все одно лучше складывалось. Он гений терок, ну, в смысле, переговоров.

— А кто еще высказывал недовольство или претензии предъявлял? — Агушину нужна была конкретика: имена, фамилии, должности, явки.

— Ой, да они все цеплялись. Каждый по-своему. От Проторова и Фрида до Алимджана и Фарутдина. Корпоративы-то и вечеринки у всех. Без нас, то есть без номеров, не получится.

Следователь быстро записал имена олигархов, особенно отметив тех, кто имел несчастье связать свою фамилию с уже упомянутой буквой «ф».

— Скажите, Дмитрий, а какие активы остались после Шлица?

Митя замер: вопрос был слишком конкретен, чтобы пуститься в рассуждения о нелегкой судьбе устроителя вечеринок.

— Ну? — напомнил о себе Агушин, и голос его был холоден и жесток.

Активы

Митя понял, что придется отвечать, а потому сразу начал тянуть время — просто чтобы собраться с мыслями.

— Так сразу всего и не перечислить.

— Ну, уж постарайтесь!

— Я не отказываюсь… тут другое… — Митя замялся; он давно понимал, что уже наговорил лишнего, но следователь снова стиснул кулак.

— Граж… господин Фадеев! Чем откровеннее вы мне обо всем расскажете, тем меньше подозрений у меня возникнет в отношении вас. А то ведь я могу действовать по-другому. Хотите?

— Нет! — резво взвился Митя.

— Я ведь могу считать, что отсутствие у вас судимости вовсе не ваша заслуга, а просто наша недоработка…

— Ой! — вырвалось у Фадеева.

— А могу вспомнить и про Конституцию. Про презумпцию невиновности. Никто не должен считаться виновным, пока вина не будет доказана в соответствии с действующим законом и подтверждена вступившим в законную силу приговором суда, — чуть переиначив, но почти слово в слово повторил Агушин конституционную норму.

— Так лучше. Да я и не отказываюсь. Тут другое. Понимаете, Иосиф Давыдович не очень верил во всякие юридические документы.

— Это почему же?

— Ну, он говорил, что, мол, у закона души нет. Вот и не верил. Бумаги подписывал в самом крайнем случае. В основном все на руках решал.

— Как это «на руках»?

— Ну, встретились, договорились, руки пожали. Все. Диил!

— Что? — снова не понял следователь.

— «Диил». Это значит по-американски «сделка». То есть «по рукам», «договорились». Ну и никаких бумаг не надо. Я же говорю, он им не доверял. Потому и адвоката у нас толком не было. Пару раз обращались к Резнику да Павлову.

— И что же? — заинтересованно напрягся Агушин; он умышленно обошел вопрос адвокатской помощи в начале допроса, но знать об этом считал важным.

— А ничего. Какой нормальный адвокат возьмется за дело, если никаких документов нет? Давыдыч втолковывал им, что «этот слово дал», «тот за слова отвечает», а этот вообще «не по понятиям». Но толку — ноль!

— А что… так все ведут бизнес в вашей сфере?

Фадеев с сомнением покачал головой:

— За всех не буду врать. Но у Иосифа Давыдовича так чаще всего и бывало. Потому и не могу я всего сейчас сказать и наверняка чего-то не знаю.

— А из того, что знаешь?

— По певцам сказать могу. Клим Чук, Айя Кисс — из последних. Группа «Вице-президент», «Ляльки» — это уже давние. Но тут как раз исключение. Все бумаги Шлиц подписывал.

Агушин снова удивился:

— Это почему же так?

— Очень просто. Они же когда бесхозные-бездомные, чмошные, короче, приползают к продюсеру, то все как один скулят. Готовы отдаться по беспределу.

— Что это значит?

— Ну, они никто. Не то что звезды, а вообще ни-кто! Пустое место. Таких в любой сельской музыкалке сотни. А продюсер может из каждого более-менее артиста сделать. Только ему это ни с какого боку не упало. А им — мечта! Так за эту мечту они готовы хоть в постель, хоть в прорубь.

При слове «постель» глаза Агушина засветились. Он был не чужд плотских радостей и сплетен.

— И что же продюсер?

— По-разному. — Митя поморщился. — Отдаться-то все хотят, только что потом с ними делать? Мы же их не в путаны готовим, а в артисты. А артист все же должен иметь талант.

— Ну, а как вот эти… которых ты называл? Клим Чук, Айя Кисс?

— А-а-а. Клим сам прибился в «Гоголеффе», ночном клубе, два года назад. Он там снимался…

— В фильме?

— Ха! Если бы! Снимался — в смысле, кто бы его снял на… вечер или ночь. Как получится, — ехидно пояснил Митя, вспомнив недавний разговор и наглые ответы того, кто недавно на роль выше клубной потаскухи не претендовал.

— И что же Шлиц? Снял его? — Агушин все же ждал скабрезных подробностей.

— Не-е-е. Он на него и не смотрел даже. Так тот увидал Шлица и выскочил на сцену. Там какая-то певичка зажигала. А тот давай ноты брать выше нее. И так с ней соревновался, что босс и увидал. Увлекся, смотрит на него и говорит: «Не может быть! Не может быть, чтобы он эту ноту взял». Короче, произвел Климуша эффект слабительного. Разорвавшейся клизмы.

— Не понял…

— Ну, понесло Давыдыча! Зацепил он его своей высокой октавой. Позвали за столик. Тот чуть не умер на месте. Ну, и пошло, поехало. Первый клип — сразу хит. Премии через год: «Муз-ТВ», «МТВ», «Граммофон», «Стопудовый». Парню башку и рвануло. Зазвездился.

Агушин быстро перевернул еще один листок блокнота.

— А на каких условиях он работал со Шлицем?

— Почему работал? Он и сейчас обязан. По контракту десять лет. После чего не имеет права пользоваться ни своим сценическим именем, ни образом.

— Как же такое возможно?

— Да ведь его зовут не Клим Чук, а Федя Климчук. Мальчик из белорусского городка Бобруйска. Потому и не может он называться вне контрактных обязательств Климом.

Агушин заволновался:

— Хорошо. А если что-то происходит с продюсером? Вот сейчас, после смерти, какие последствия?

— А никаких, — мотнул головой Фадеев. — Контракт переходит наследникам. Обязательства исполняются до его истечения. То есть еще восемь лет. Даже если представить, что контракт накрылся… ну, перестал существовать… так там есть один спешл. Если что-то такое случилось, то певец Вася Пупков может свободно гулять дальше, но только забыть о сценическом образе, имени и песнях, которые в нем уже спел.

— Жестко! — невольно восхитился Агушин предвидением и предприимчивостью Шлица.

— Н-да. Жестко-то оно жестко, но прецедентов еще не было, — произнес Митя; его не отпускало воспоминание о разговоре с Климчуком. — Да и сейчас, видимо, не случится.

— А что… у вас есть какие-то основания так полагать? — отформулировал почуявший какой-то реальный конфликт Агушин.

— Оснований полно. Вот прямо сейчас Климчук срывает концерт и даже обхамил меня по телефону, — решил открыться Фадеев; в конце концов, не он отвечает по контракту, а подлец Федька.

Агушин на мгновение замер и тут же что-то пометил в блокноте.

— Но, значит, он тоже был кровно заинтересован в гибели продюсера Шлица?

— Ну, я не уверен… Не знаю… Не могу сказать точно… — замямлил Митя.

Он понял, что может обвинить кого-то незаслуженно, а при всех своих пороках молодые птенцы гнезда Шлица все же были далеки от криминала. Да, они обслуживали его на всех вечеринках, но такова жизнь: без криминального мира шоу-бизнес не проживет и дня. Этот вывод Фадеев сделал после первого же года работы со Шлицем и с тех пор мнения своего не менял. Все вопросы решались только по понятиям и на сходках. Черный нал кочевал из кармана в карман, а наказания и профилактика свершались в лучших традициях Бутырки или Владимирского централа, в зависимости от того, кто какими коридорами прошел свой путь.

Впрочем, Агушин и не требовал от него прямого указания на убийцу. Он и так выудил за эти полтора часа практически все, что было необходимо для начала массовых репрессий, в которые, как правило, выливаются так называемые следственные действия по каждому уголовному делу. Тем более если это дело находится на контроле Президента страны — вот как сейчас.